Складывавшаяся ситуация вызывала у Ивана Степановича раздражение. Он писал Меншикову, что на свои письма ответов не получает, почта работает плохо, царского указа о дальнейших действиях нет. Между тем коронные гетманы повернули домой и собирались уже через пару недель встать на зимние квартиры. Про шведов было слышно, что они тоже не предпринимают никаких действий и планируют зимовать в Варшаве. Мазепа спрашивал, что же ему теперь делать, ведь идти на Варшаву и шведов он не может, так как во всех царских распоряжениях предписывалось не давать сражения. К тому же на конец октября планировалась коронация Лещинского, что делало положение казацких войск, призванных в Польшу Августом, особенно щекотливым[502].
Наконец пришел указ от Головина добывать сильнейшую польскую крепость Замостье, одновременно продолжая набеги на неприятеля и собирая с поляков провиант и лошадей[503]. Кроме того, предписывалось направить отряд под Варшаву, в целях демонстрации силы Карлу и его союзнику Лещинскому.
Мазепа послал под Варшаву черниговского полковника и наказного гадячского с девятью тысячами казаков. Что касается Замостья, то к идее взять эту крепость в условиях быстро надвигавшейся зимы Иван Степанович отнесся, мягко говоря, скептически. Напомню читателю, что в свое время по тому же пути, по которому теперь шел Мазепа, двигался Богдан Хмельницкий со своей победоносной армией в 1648 году. И тогда именно под Замостьем это движение было остановлено и казацкие войска повернули домой. Мазепа достаточно откровенно писал Меншикову: «О Замостье, как я вижу, и мыслить нечего, так как уже остереглись…» К тому же начались сильные морозы, которые сменялись дождями, от чего войско, стоящее в голом поле, понесло крупные потери. Мазепа описывал и другие подробности: «Уже головы моей не хватает, Бог видит, иногда без ума остаюсь от постоянных докук от сенаторов, урядников и другой местной шляхты, которые каждый день большими толпами приезжают, прося о справедливости, так как войско, будучи голодно, больше себе позволяет, чем им велят…» Гетман писал про случаи грабежей церквей и костелов, особенно частые среди людей полка Неплюева, которые пошли в поход без достаточного запаса провианта[504], и объяснял, что никакие наказания не могут остановить это явление[505].
Скептическое отношение к походу на Замостье у Мазепы еще больше усилилось, когда из Варшавы пришло известие, что Карл XII идет в Литву на российское войско, а Лещинский с польскими и шведскими отрядами направляется к Замостью с намерением подчинить себе Малую Польшу.
Подойдя к крепости, Мазепа направил ординату (коменданту) Замостья требование пустить в город его войска, присягнуть Августу и разместить у себя украинский гарнизон. Коронные гетманы располагались в трех милях, ожидая исхода переговоров. Ответ ордината был не слишком обнадеживающий: он заявлял, что готов присягнуть Августу и пустить в крепость королевскую пехоту, но с условием, чго сам останется комендантом. Речи о вступлении в город украинских войск не шло. В это же время к Мазепе прибыл курьер от Августа, с предложением, чтобы гетман заплатил ординату якобы условленную за сдачу крепости сумму — 15 тысяч талеров. Иван Степанович объяснял в письмах к Головину и Меншикову, что требуемой суммы у него нет, есть только 3 тысячи золотых червонцев[506].
В этих и без того невеселых условиях в начале октября к Мазепе приезжает некий пан Францишек Вольский, направленный к нему от новоизбранного польского короля Станислава Лещинского. Это был первый известный факт контакта гетмана со сторонниками шведской партии. В секретной инструкции, данной Вольскому, Мазепе обещали княжество Малороссийское, «всякую вольность» и «освобождение из-под владения тиранского»[507]. Лещинский предлагал предоставить любые гарантии от шведского короля, в частности, обязательство включить данное соглашение в будущий договор с Россией[508].
Появление Вольского в обозе у Мазепы, по соседству с русским отрядом Неплюева, было крайне опасно для гетмана. Как всегда в подобных ситуациях, Мазепа действовал решительно и четко. Он выслушал Вольского наедине на тайной аудиенции, а затем приказал арестовать его полковнику Григорию Ивановичу Анненкову (командиру его русской, стрелецкой гвардии, тому самому, который в свое время отвозил домой Мотрю). Вольского подвергли допросу с пыткой, а затем в кандалах направили в Киев, к Дмитрию Михайловичу Голицыну. Секретные инструкции и письма Лещинского Мазепа отослал Петру. В сопроводительном письме Мазепа сокрушался по поводу враждебных действий «не так от дьявола, как от враждебных недоброхотов», постоянно на протяжении всего его гетманства «покушающихся своими злохитрыми прелестями искусить, а найпаче изменить мою, никогда не переменную к вашему величеству подданную верность». Несмотря на искушения, он заверял, что продолжит «по должности моей гетманской» работать, «аки столп непоколебимый и аки адамант несокрушимый»[509].
В условиях, когда стояние под Замостьем затягивалось, Головин посылает указ Мазепе начать переговоры с коронными польскими гетманами[510]. 21 октября ординат в очередном письме заявил, что он сам способен защитить свою крепость и не может по ряду причин впустить в Замосгье украинский гарнизон[511]. Однако почти сразу после этого в стан к Мазепе прибыл посланец Августа пан Накваский, который был опять направлен к ординату на переговоры. Его отъезд гетман сопровождал такими пожеланиями: «Дай Боже, чтобы что-нибудь хорошее там сделал». Надежды его на успех были тем более призрачными, что в те же дни в Замостье проник брат ордината, прибывший с известием о скором подходе шведов[512]. В письмах Мазепы к ординату ставился ультиматум, что если гарнизон не будет впущен, то он предпримет штурм и будет опустошать предместья «огнем и мечом».
Накваский дважды ездил в Замостье, но ничего не добился. Ординат на угрозы отвечал, что будет защищаться. Правда, было заявлено, что к Августу и Петру послан шурин ордината с целью получения официальных писем за их подписью и печатями с требованием сдачи Замостья. Ординат объяснял, что такие документы ему нужны, чтобы в дальнейшем объяснить свой поступок Речи Посполитой[513].
Приближался ноябрь, и каждый день ожидания был крайне тягостным. Шурин ордината не возвращался. Мазепа начал переговоры с коронными гетманами, чтобы те оказали давление на коменданта Замостья. Без всякого энтузиазма он писал Меншикову, что если и гетманы не уговорят пустить царский гарнизон, — «то пустая надежда». Его волновал вопрос, что делать, если крепость добровольно не сдастся. В своих письмах Мазепа описывал весьма безрадостную картину: войско оголодало, в холод стоит в поле, для лошадей не достать даже соломы, не говоря уже о сене. Что касается крепости, то штурмовать ее, по мнению Ивана Степановича, было бы очень трудно, «так как очень мощная, как… сам я, объезжая, присмотрелся, пушек… двести штук с лишним, а у меня для штурма ни можджеров, ни пушек ломовых нет». Окончательно настроение Мазепе портила возобновившаяся от холодов его давнишняя подагра[514].
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
