Через некоторое время в Дубно приехал и сам Горленко. Он написал к Шафирову, прося отпустить его домой ввиду болезни ноги[524], и добился согласия на отъезд у генерала Рена, подарив ему несколько хороших коней и 300 ефимков. Уезжая, Горленко оставил полки под командой своего сына. Он объяснил Мазепе свой отъезд тем, что боится, как бы его не отослали в Пруссию. О чем гетман разговаривал с одним из самых талантливых и близких ему полковников — мы можем только догадываться.
Почти сразу после приезда Горленко Мазепа был приглашен в Белую Криницу, имение князя Вишневецкого, воеводы краковского. Князь просил гетмана быть крестным отцом его дочери. Крестной матерью новорожденной была княгиня Дольская. Сам факт кумовства Мазепы с польской элитой не был чем-то необыкновенным. Еще в Крылове он крестил сына волынского каштеляна пана Радзиминского[525]. Годом позже та же Дольская будет крестить детей вместе с Б. П. Шереметевым и Реном[526]. В дальнейших событиях знакомство с пани Дольской сыграет большую роль.
Несколько дней продолжались пиры и разговоры. Орлик называл княгиню «прелестницей». Скорее всего, дважды бывшая замужем, но все еще молодая и очаровательная Дольская была приятной собеседницей для Мазепы. Своим вниманием и обаянием она отвлекала его от невеселых мыслей и льстила его мужскому самолюбию. Но нет никаких оснований говорить о том, что княгиня, тайная сторонница Лещинского, уже в тот момент могла убедить гетмана изменить царю. Начало переписки, обмен шифровальным ключом тоже на самом деле ни о чем не говорят. Ведь хорошо известно, какая широкая осведомительская сеть была у Ивана Степановича. Он мог рассматривать «прелестницу» исключительно как удобного информатора непосредственно из лагеря Лещинского. Если бы уже тогда, зимой 1705/06 года, Мазепа имел в голове какой-то далекоидущий план, то, скорее всего, он не стал бы с первых шагов посвящать в него Орлика. Ведь он прекрасно мог найти способ переписываться с княгиней и без ведома своего генерального писаря.
Вернувшись в свою ставку в Дубно, Мазепа направил Дольской благодарственное письмо за оказанное внимание и сразу опять столкнулся с теми проблемами, которые так расстроили его перед отъездом в Белую Криницу.
Генеральный есаул Иван Скоропадский привез ему царский указ возвращаться в Украину. Мазепа догадывался, что его хотят удалить, чтобы проще было решить вопрос с Правобережьем. Уезжать в Батурин в момент, когда решались ключевые для будущего Гетманщины вопросы, он не хотел. В своем послании к Петру гетман спрашивал, почему его отсылают — из-за пошатнувшегося ли здоровья или для дела. Ибо он «если будет монаршим интересам потребно, и умерети» готов на службе.
В результате Мазепа остался зимовать в Правобережье. Но до него дошла еще одна новость: уезжая из Гродно в Москву, Петр поручил верховное командование Меншикову. Иван Степанович направил Александру Даниловичу поздравления в связи с таким высоким назначением[527], но в глубине души не мог этому радоваться. Новый фаворит царя вызывал у него резкую антипатию. Может быть, Мазепа инстинктивно чувствовал, что именно Меншиков сыграет роковую роль в его судьбе?
Глава 12
Неприятности
1706 год начинался необычно для политической элиты Гетманщины. Вместо традиционной старшинской рады на Рождество в Батурине, вместо ставшей уже обязательной встречи Мазепы с Петром и его ближайшим окружением — тревожная зимовка в Правобережной Украине. Постоянные конфликты с поляками, двойственность положения, тревога за будущее.
В конце декабря гетман получил царский указ об отправке войска наказного полковника Черниговского в Польшу, к Кракову и Сандомиру, для соединения с саксонской армией[528]. Подтверждений решения о реорганизации городовых полков пока не было. Мазепа наверняка был в курсе манеры Петра скоропалительно принимать некоторые решения, а потом так же быстро их отменять. На этот раз все обошлось, но сам факт подобных замыслов был весьма тревожным. Также не был подтвержден указ о возвращении гетмана в Украину. Наоборот, в середине февраля, после получения «четвертого царского указа», Мазепа выступает со своим войском из Дубно в Литву[529], для продолжения военных операций — «хотя еще небольшую чувствую отраду в подагре моей и в болезнях облегчение»[530].
Между тем дела союзников обстояли все хуже и хуже. Шведы вошли в Белоруссию, где местная шляхта, включая и польного литовского гетмана Огиньского, поспешила признать Станислава Лещинского. Войско Августа потерпело крупное поражение. Меншиков тем временем двинулся к Бресту и соединился со стоявшей в Гродно армией[531], но шведы, находясь поблизости, затрудняли снабжение продовольствием. Петр был в Минске, ожидая подхода Шереметева и Хованского, которые шли от Смоленска[532].
В марте гетман был уже в Минске. Войска при нем имелось немного, до 14 тысяч человек[533]. Ему было приказано совершать рейды против шведских войск. Для этой цели в Несвиже был поставлен отряд стародубского полковника Миклашевского, а в Ляховичах — переяславского Мировича. И тут случилось несчастье — шведы ночью напали на Несвиж и перебили сонных казаков. Миклашевский погиб. Почти одновременно в середине марта в Ляховичах был осажден Мирович.
Это был очень тяжелый удар. Бессмысленность гибели украинских войск на чужой земле в борьбе за чужие интересы была очевидна многим, не исключая Мазепу. Надо было спасать переяславцев. Гетман направил на выручку Мировичу отряд Неплюева, но по дороге те встретили шведов и узнали, что сам Карл XII идет к Ляховичам. Русские отступили, а Мазепе пришел указ идти к Быхову. Иван Степанович написал коронному литовскому гетману князю Вишневецкому (сыну княгини Дольской), прося его спасти Мировича, а сам пошел под Быхов. Но комендант этой крепости отказался пускать царский гарнизон. Что касается Вишневецкого, то он отговаривался всякими осложнениями. Вскоре выяснилось, что и коронный гетман литовский, как и многие местные магнаты, уже стал тайным сторонником Лещинского. Литва раскололась. Одновременно действовали два трибунала: один — короля Лещинского в Вильно, другой — короля Августа в Минске. И, как писал Мазепа, последний не пользовался у местной шляхты авторитетом.
У Ивана Степановича оставалось всего около двух тысяч человек. Предпринять что-либо в этих условиях он не мог и, поручив Мировича воле Божьей, начал отступать на Левобережье[534]. Перед отходом он дал приказ черниговскому полковнику Павлу Полуботку забрать все пушки из крепости Броды и отправить их в Киев. Действия казаков вызвали страшное недовольство в Литве, но Мазепу это уже не волновало[535]. По дороге домой его нагнало известие, что Ляховичи были взяты шведами. Часть казаков ушла через Белоруссию в Украину, а Мирович и другие старшины попали в плен. Это был второй удар, горем отозвавшийся по Украине. Впоследствии, несмотря на заступничество жены Лещинского, Мирович был отправлен в Стокгольм. Мазепа передал в Малороссийский приказ свыше тысячи ефимков для выкупа пленных, но ничто не помогло, и переяславский полковник так и умер в шведском плену.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
