- Привет! – здоровается Рустам.
- Привет! Как ты себя чувствуешь?
- Спасибо, лучше. Будто заново родился, - спокойно отвечает бывший.
- Да, твой врач сказал, что это чудо. Об этом писали журналисты.
Рустам поморщился, услышав эту новость, ведь помимо удивительного спасения репортеры упомянули о пострадавшей женщине, которую назвали его токалкой.
- Ты напугал нас, папочка, - Лаура положила голову на его плечо, и Анель повторила за сестрой. – Мы так боялись, что ты…
У младшенькой мгновенно меняется настроение - глаза на мокром месте и голос дрожит. Рустам это понимает и прижимает ее голову к плечу
- Ну что ты, не плачь. Вот же я, здесь. Доктор сказал, если буду хорошо себя вести, то еще много лет проживу.
- Правда? – по-детски наивно спросила Лаура. Все-таки какая она еще крошка.
- Конечно.
- Какие рекомендации? – пытаюсь разрядить обстановку.
- Не волноваться, соблюдать диету, как окрепну, больше гулять на свежем воздухе. Ну и тишина и покой.
- О, покой нам только снится, - легонько усмехаюсь.
- Теперь я точно хочу тишины, - говоря это, смотрит мне в глаза. Вижу, как меняется его настроение и чувствую, что он хочет что-то сказать.
- Лаура, Анель, хорошо, что вы пришли с мамой, потому что мне над вам кое-что сказать, - как я и думала, Мустафин выжидал подходящий момент. – Я не говорил вам этого раньше. Знаю, что вы разочаровались, обиделись, злились. Но вы уже большие девочки, поэтому, - хриплый голос Рустама дрогнул. – Простите меня за то, через что я вас провел. Я не знаю, что сказать и какие слова подобрать. Но…Вы – самое лучшее, что случилось в моей жизни. Потерять ваше доверие и любовь - самое страшное, что может быть для меня.
Мне кажется, я глохну от тишины, воцарившейся в палате. Слова Рустама эхом отдаются в голове и сердце. Всего несколько слов, а меня прошибает озноб. И вроде бы я уже давно переболела, а все равно ноет там, где не должно ныть. Проходит минута и по комнате проносится плач моих дочерей, которые обнимают отца, но ничего не говорят. Однако мы оба понимаем, что это значит. Они простили. Потому что он их об этом попросил. Со мной мой отец так не говорил. Даже после похорон мамы он обнял меня, но сказал только: «Мне жаль. Я тебя люблю». О прощении речи не было. А ведь я была чуть старше Анель тогда. Ощущая себя такой же маленькой девочкой, как Лаура и Анель, я прижимаю ладонь ко рту и отворачиваюсь. Хочу тоже выплакать эту боль.
- Лаура, Анель, пожалуйста, оставьте нас с мамой. Нам надо поговорить, - просит Рустам.
- Да, папочка.
Не могу смотреть на него, не хочу показывать ему свою слабость. За дочерьми закрывается дверь, и слышу, как он зовет меня.
- Айлин. Пожалуйста.
- Ну что еще, Мустафин? – нервно оборачиваюсь и врезаюсь в его болезненный, полный отчаяния взгляд.
- Подойди, пожалуйста.
- Господи, ты же не на смертном одре! – моя язвительность в данный момент - моя броня.
- Пожалуйста, - снова просит он.
Подхожу к изголовью и он, вопреки моему желанию, берет меня за руку. Я знаю, что он сейчас скажет, я ждала этих слов почти четыре месяца назад, но так и не дождалась.
- Прости меня, Айлин. За все, что тебе пришлось пережить из-за моего предательства. За то, что я говорил, за то, что меня не было рядом, когда тебе было плохо, за обман. Прости.
- Рустам…Все это звучит, как исповедь перед смертью. Не надо. Не мучай меня.
- Нет, послушай. Даже если ты не простишь меня сейчас, знай, что я спрошу тебя об этом через полгода, год, два. Пока не услышу нужный мне ответ.
Он вдруг подносит мою ладонь к губам и целует ее. А я больше не чувствую того трепета и любви, что испытывала раньше рядом с ним.
-Ты поверишь, если я скажу, что люблю тебя? Это правда. Как и то, что я запутался в себе и своих чувствах, выдавал желаемое за действительное и наломал так много дров, что мне не хватит жизни, чтобы все исправить.
- Рустам, пожалуйста, - сквозь слезы молю я и убираю руку, - Не надо. Любящий мужчина никогда не посмотрит на другую. Она ему просто будет не нужна. Ты любишь воспоминание обо мне, о счастливой жизни, которая у нас была. Я обещаю, что прощу тебя. Не сейчас, мне нужно время. Но давай разойдемся по-хорошему, как люди, у которых было 17 совместных лет. Я уже начала новую жизнь. И ты начнешь. У тебя маленький сын, пусть он будет твоим стимулом жить и двигаться дальше.
Я отхожу к окну и смотрю на первые снежинки, кружащие над холодной, сырой землей. Первое ноября и в Алматы пошел снег. Так бывает. Может быть, он даже завтра растает. А может, ударит мороз, и завтра мы проснемся в настоящей зиме. Кто знает?
Чувствую на себе его взгляд, полный разочарования. Когда-то были «мы», но нас уже давно нет, теперь мы по отдельности. Но простить я пока не могу, хотя очень постараюсь. Ради себя, ради него, ради счастливого будущего без обид и недосказанности.
Глава 44
Рустам
В старину гонца, принесшего дурную весь казнили, чтобы умилостивить грозных богов. А в английском языке даже есть выражение «Kill the Messenger», что означает «Убить гонца». Самире было не впервой докладывать плохие новости своему старшему брату. За несколько недель она даже к этому привыкла и, каждый раз, когда она заходила в палату, Рустам весь напрягался и спрашивал:
- Что на этот раз? По глазам вижу, что-то не очень хорошее.
В один из таких визитов Самира пересказала Рустаму рассказ Жанель Мансуровой, а также то, что на самом деле произошло в гостинице. Айлин не решилась это сделать, так как боялась, что бывший муж не так все поймет. А вот сестра – совсем другое дело. Рустам слушал, стиснув до скрежета зубы. К концу истории, он положил ладонь на глаза и дышал через нос.
- Прости, брат, - Самира погладила его по плечу. – Ты уж ненавидишь меня?
- С ума сошла? - отозвался он, не глядя на нее. – Я себя ненавижу. Так сильно, что мерзко.
- Самобичевание вредно для сердца. Надеюсь, это все сюрпризы от твоей, - Самира осеклась на слова «токал», чтобы еще больше не злить, - от этой женщины.
- Я должен с ней поговорить.
- Может, не стоит? Она сильно пострадала и если ты сейчас к ней придешь, она может соваться в истерику.
- Откуда ты знаешь? – Рустам посмотрел на Самиру с удивлением.
- Ну, как бы тебе сказать, - замялась сестра и посмотрела на свои руки, - короче, я спровоцировала ее недавнюю истерику, когда пошла выяснить, кто дал ей травки.
- Самира, - с укоризной протянул брат.
- А что ты хотел? – возмутилась женщина. – Чтобы я спокойно сидела, зная, что она тебя травила? Если уж на то пошло, ты здесь благодаря ей.
- Я здесь, потому что сам виноват.
- Надо же, - Самира вскинула брови. – Как мы заговорили!
- Я решу, что делать. Можешь не переживать, - отрезал Рустам. – Ты и так много сделала.
В одиночестве есть своя прелесть. Никто отвлекает и не мешает думать, вспоминать, анализировать прошлое и корить себя за неправильные решения. В последнее время самобичевание, как правильно заметила Самира, стало излюбленным занятием Рустама. Он снова и снова возвращался на три года назад, в тот день, когда впервые встретил Томирис. И опять услышал запах и голос той молодой женщины, которая сразу же завладела его вниманием. А потом все случилось быстро: страсть, неконтролируемое желание, похоть, ощущение вседозволенности, безнаказанности, второй молодости. Последнее оказалось мнимым. Теперь, разобравшись в себе, он это понимал.
Но что еще он четко понял, так это то, что действительно любил и продолжает любить их обеих. Как бы сверхъестественно, странно, дико это не звучало, но так он чувствовал. Две женщины зажала в тиски его сердце. Одна– верная, добрая, умная, родная и понятная. Другая – яркая, страстная, взбалмошная и как оказалось, опасная, роковая и лживая. Ту первую он уже навсегда потерял. Рустам увидел это по ее глазам и жестам, когда он взял в руки ее ладонь, а она одернула ее. Она больше не смотрела на него с восхищением, и он понимал, что свою любовь она уже дарит другому. И сейчас мужчина понимал: он ошибочно верил, что Айлин, в чьей любви он не сомневался, примет эту его чудинку – полиаморию. Этим термином он и объяснил бурю в своей душе.
