— Хорошо, — нетерпеливо сказал американец, косясь на шкатулку, — пусть будет ничья. Разминируйте и забирайте отсюда эти вещи, только скорее. Но деньги, документы и пистолет я верну вам только на берегу. Так будет надежнее.
— Идет. Выйдите из каюты и оставьте мне какой-нибудь острый нож. Я приступаю, придется резать провода.
Макферсон быстро достал из ящика стола вместо ножа наручники.
Холмов не успел опомниться, как оказался прищелкнутым одной рукой к вертикальной медной штанге, служащей, очевидно, поручнем во время сильной качки.
— Извините, но я должен убедиться, что вся эта история с миной и прочим — не блеф, — сказал Макферсон, передавая Ростиславу очень хороший перочинный многолезвийный нож, — да и нечего вам разгуливать по моей каюте. И запомните: без фокусов, иначе я обойдусь с вами сурово.
Он явно не верил Холмову. В свою очередь, Холмов не верил представителю фирмы АМСТЕК. Противники просто сделали по одному выжидательному ходу, пытаясь загнать друг друга в цейтнот, когда флажки шахматных часов висят и неизбежны грубые ошибки, а за ними и финал.
Линдберг перед своей гибелью говорил о мине, но тогда Холмову не пришло в голову поинтересоваться типом взрывателя. Холмов помнил только, что всякая попытка открыть сейф вызовет срабатывание заряда.
Он внимательно осмотрел плоский металлический сейф с торчащим ключом. Должен же был сам Линдберг как-то его открывать! Ящик с пяти граней еще шелушился цементной крошкой. Со стороны ниши, в которую он был раньше вмазан, доступ к устройству отключения взрывателя практически не был возможен. Оставалась сама дверца. Исследуя ее, Холмов обнаружил утопленные и потом закрашенные головки двух маленьких винтов. Как электрик, Линдберг не обошелся здесь без кнопочного выключателя. Такие выключатели спустя несколько десятилетий стали выпускаться миллионами штук для автоматического включения и выключения света в автомобилях, холодильниках и так далее. Но для начала века это была, в общем, новинка.
И все же риск оставался большим, и Ростиславу пришлось приказать себе успокоиться. Он осторожно подтянул сейф ближе к краю стола, чтобы наручник позволил пустить в ход вторую руку, и лезвием ножа, просунутым в щель сбоку, — отжал кнопку. Оставалось свободной рукой повернуть ключ и открыть дверцу. Не дыша, чтобы не соскользнул нож, Холмов потянулся к проводку, идущему от кнопки к электродетонатору.
Он тянулся к нему будто к хвосту сидящей на травинке стрекозы. Провод оказался припаянным и рваться не хотел. Дергать его не годилось ни в коем случае — левая рука с ножом уже затекла от напряжения и потеряла чувствительность. Весь покрытый липким потом, Холмов переминал проволоку пальцами правой руки. После десяти перегибов проволока сдалась.
Переведя дыхание, он выгреб из сейфа увязанные шпагатом три фунтовые шашки взрывчатки, маленькое пневматическое реле для постановки заряда на боевой взвод, сухую электробатарею и две тетради в парусиновых обложках. Больше ничего в шкатулке не оказалось, да больше Холмову ничего и не требовалось. Первая часть задачи была решена, оставалось уничтожить портативный прибор и тетради или попытаться вырваться с ними из блокированной со всех сторон каюты.
Холмов решил прорываться; смертельный риск, только что оставленный позади, действовал возбуждающе. Так благополучно приземлившийся парашютист хочет немедленно испытать себя снова. Карусель идей вертелась в его голове, но путной ни одной. Однако ни взрываться, ни сдаваться на милость Макферсона он не желал и стал приглядываться к полулюксу. Кабинет-гостиная со столом и диваном переходила в задернутую малиновым бархатным занавесом спальню. Из спальни дверь вела в туалетные покои. Холмов попытался дотянуться до иллюминатора, за которым китайской тушью уже сгустилась тьма, но наручник его не пустил.
Зато всплыла идея. Простая и эффективная идея, подсказанная в одном старом фильме, виденном Холмовым в год какого-то юбилея. Он быстро откромсал кусок шашки и сделал на ней полукольцевую кумулятивную выемку. Потом привязал к штанге у самого пола, вставил детонатор и собрал взрывную электроцепь. Кумулятивная струя маленького заряда должна была перерезать проклятую штангу не хуже автогена и самому Холмову, усевшемуся с ногами на стол, повредить не могла. Он приготовил все остальное: сунул за пазуху линдберговские тетради, осмотрел и собрал из частей портативный прибор точно в той последовательности, как делал это сам изобретатель несколько часов назад под Петербургом во время испытаний. Во избежание детонации основной заряд Ростислав швырнул подальше от греха к двери и тут же замкнул цепь. Взрыв оказался все же оглушающим — сказался замкнутый объем. Свет погас.
Холмов в кромешной тьме соскользнул на пол, отогнул штангу, освободился и скользнул к двери, прикрываясь портьерой.
Тут же дверь в каюту распахнулась и на пороге возникли телохранители Макферсона.
— Видать, студент того, готов, — морщась от газов и озираясь, проронил Авдеич, вступив в каюту.
— Отпрыгался, отпрыгался, — радостно подхватил Никита, — и где ж он, голубец, не видно ни бельмеса.
Вслед за агентами в полосу света вошел Макферсон.
— Стоять на месте, — грозно сбоку скомандовал Холмов, — мина у вас под ногами, можете убедиться! Макферсон, если шевельнете хоть пальцем, чтобы меня задержать, взрывом вас размажет по потолку.
Он придвинулся ко входу и еще раз предупредил:
— Действие прибора вам известно. Он достанет и за сто метров. Не поворачиваться.
— Я не хотел нарушать соглашение, — Макферсон попытался все же извлечь из положения хоть минимум, — вы свободны.
— Не высовывать носа из каюты, — предупредил еще раз Холмов, буду следить из коридора и взорву всех троих к чертям собачьим.
По коридору он шел пятясь, следил за ненадежной бандой. К счастью, в этот час в вообще-то малолюдном первом классе публики не было, только в конце у выхода мелькнула белая фигура стюарда. Холмов оказался у крутого трапа и, срываясь на каблуках, опрометью рванул вниз.
На палубе третьего класса он не задержался.
Внезапно проснувшийся в Холмове классовый инстинкт гнал его все дальше от люксов, баров и музыкальных салонов для богатых. В зеркалах он мельком видел свое белое и перекошенное отчаянной решимостью лицо. Уже где-то близко мощно стучали машины, до звона содрогая переборки. Крутясь на закоулках переходов и трапов, безотчетно бежал на этот стук Ростислав.
Он рванул на себя одну из выкрашенных белой краской дверей со строгой надписью «Посторонним вход запрещен» и оказался на узком балкончике с решетчатым полом. Машинное нутро парохода являло собой картину ада. Слабо освещенная железная коробка была наполнена змеиным шипением пара, грохотом поршней и шатунов, ревом пламени раскаленных топок. В неистовом жару и угольной пыли метались полуголые люди, и багровые отсветы пламени лизали их блестящие от пота тела.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
