них приобрела стальной отблеск, а из-за стелющегося у ног тумана казалось, что они идут не по болоту, а по небу, перепрыгивая с одного зеленого облака на другое.
— Красота… — сказала Стеша шепотом.
— Она не всем себя кажет с такой стороны. — Серафим выпрямился, вытер руки о куртку. — Только тем, кто может ее слышать и видеть.
— Ты можешь?
— Я могу. Ты тоже. Ты теперь можешь даже больше, чем я. — В голосе Серафима послышалась легкая печаль, которая тут же сменилась радостным возбуждением: — Вон болотный домик, смотри!
Стеша посмотрела в ту сторону, куда он указывал. Поначалу из-за тумана не было видно почти ничего, а потом проступили контуры: сначала косматого скособоченного дерева, потом такой же скособоченной избушки. А потом туман рассеялся, и стало понятно, что и домик, и дерево стоят на самом краю суши. А дальше болото и в самом деле превращается в бескрайнее море, по которому свободно дрейфуют зеленые острова.
— Это Марь? — спросила Стеша шепотом.
— Нет. — Серафим улыбнулся. — Это просто болото. Марь другая. Она особенная. Ты сразу поймешь, что это она, когда увидишь.
— А я увижу?
— Я не знаю, Стэфа. Мне она показалась, а тете Марфе — ни разу. Пойдем?
Не дожидаясь ответа, он бодро пошагал вперед. Стеша двинулась следом. Теперь она отчетливо понимала, где у них под ногами плавучий мох, а где настоящая земная твердь. Мха и тверди было пополам, но путь к избушке пролегал по твердой земле. А сама избушка — Стеша была в этом абсолютно уверена — построена как последний аванпост на границе между землей и водой. Подумалось, что здесь, в этих безбрежных водах, древней рыбе и ее детям настоящее раздолье, что никто и никогда не познает ни глубин, ни тайн этого удивительного места.
Их появление встретили тихим, но грозным окликом:
— Стой! Кто идет?
Стеша сразу узнала этот сиплый прокуренный голос.
— Дядя Василь, это я! — сказала она и выступила вперед, заслоняя собой Серафима, словно ее роста могло на это хватить.
— Стефания? Ну, слава богу! — Из тумана выдвинулась коренастая фигура, следом — худая и долговязая. — А кто это с тобой? — в голосе Василя появились настороженные нотки.
— Это я, Серафим. — Серафим вышел из-за Стешиной спины.
— И юродивого с собой привела.
— Как вы можете?! — Стеше стало так обидно за Серафима, что руки сами собой сжались в кулаки, а капли тумана вдруг выкристаллизовались в крошечные ледяные пики. Пока эти пики кружили на уровне ее глаз, но Стеша знала: стоит ей только захотеть, они полетят в лицо тому, кто посмел обидеть ее друга. А ей уже хочется. Как же ей хочется!
— Все хорошо, Стэфа. — На плечо успокаивающе легла ладонь Серафима. — Они просто не умеют слушать и видеть, как мы с тобой. Не злись на них. Не надо.
И его прикосновение, и его голос подействовали отрезвляюще. Ледяные пики истаяли, не успев коснуться земли. Интересно, заметили их остальные?
— Ерунду сморозил, простите, — проворчал Василь. — Место тут такое гнилое, что впору с ума сойти.
— Как раненый? — Стеша подошла к мужчинам, попыталась заглянуть за их спины.
— Бредит, — сказал Василь. — Рядом с твоей бабкой тихий был, спал всю дорогу. А как только она ушла, так и началось. Все время бормочет про какую-то огромную рыбу, которая плавает вокруг дома и заглядывает в окна. Рыба заглядывает в окна! Ты слышала такое, девочка?
Стеша слышала про огромную рыбу. И одного этого ей было достаточно, чтобы нервы ее натянулись как струны.
— Мне нужно его осмотреть, — сказала она строго и, протиснувшись между мужчинами, вошла в темное, пахнущее сыростью нутро избушки.
Степан, до подбородка укрытый шерстяным одеялом, лежал на самодельном топчане. Глаза его были закрыты, а воздух вырывался из легких с тихим свистом. Первым делом Стеша потрогала его лоб и проверила пульс. Определенно, у Степана был жар. Значит, вопреки прогнозам бабы Марфы, рана загноилась. Стеша осторожно отодвинула одеяло, осмотрела пропитавшуюся кровью, прикипевшую к ране повязку. Повязку она срезала охотничьим ножом, а рану промыла теплой водой. Судя по состоянию раны, подтверждались самые худшие Стешины опасения: началось заражение.
За Стешиной спиной послышались тихие шаги. Это вошел в избушку Серафим. В руках он держал котелок с кипятком и плавающими в нем травами. Наверное, заварил по наущениям бабы Марфы. Вот только не помогут против заражения травы. Или помогут?
— Серафим, — попросила Стеша шепотом, — принеси, пожалуйста, мха. Только выбери самый чистый.
— Мох всегда чистый, — сказал Серафим. — Он воду чистит. Я же тебе рассказывал, Стэфа.
Рассказывал, а она едва не пропустила это мимо ушей. Если мох обеззараживает воду, значит, и рану он тоже может очистить. Серафим вышел из избушки и спустя несколько минут вернулся с охапкой мха. Стеша прижала мох к ране, сверху наложила свежую повязку. Все это время Степан лежал с закрытыми глазами. Наверное, травки бабы Марфы делали свое дело. Когда с перевязкой было закончено, Стеша вышла из избушки и замерла, прислушиваясь к раздающимся из тумана голосам.
— Ночью дверь никому не открывайте. — Голос Серафима звучал ровно и спокойно. — Даже если станут стучаться, не впускайте. Даже если будут проситься и умолять.
— Фрицы стучаться не станут, — ответил долговязый очкарик.
— Фрицы сюда и не сунутся, Петя, — сказал Василь задумчиво. — Ты помнишь, как мы сюда шли? Если бы не баба Марфа, потонули бы в трясине еще в самом начале пути. Никто из чужаков не доберется до этого гиблого места. Будь моя воля, я бы здесь ни на минуту не задержался.
— Возвращаться вам никак нельзя, — мягко, но твердо сказал Серафим. — Вас ищут. В Гадючьем логе ночью была облава. А к нам в Марьино приходили утром. Обыскали дом, заглянули в подпол, сарай и на сеновал. Напугали криками Санечку. Санечка — это мой племянник, — пояснил он, как будто Василя с Петром могли заинтересовать такие подробности.
— А
