нашла чай. Кофе было завались, а унылый черный чай без ничего меня почти оскорбил своим отсутствием. Я даже не знаю, кто и зачем мог его купить – в отличие от кофе, конечно. Это жилище совершенно не было похоже на меня, здесь не было никаких моих следов, и тем не менее я каким-то образом прожила здесь много лет. Может быть, это потому, что я почти никогда не жила здесь одна. В одиночестве – жила. Но не одна.
Я сгребла весь кофе в пакет. Я решительно собралась отконмарить это жилище. По крайней мере, очевидную его часть.
План:
1. Каждый день надевать другую футболку и другие кольца. Я пересчитала свои кольца и обнаружила одиннадцать штук, из которых нравились мне все, а носила я только два-три. Честно говоря, я бы надевала и другие штаны, если бы они у меня были.
2. Купить другие штаны.
3. Задуматься о том, почему штаны играют в нашем самовыражении несоизмеримо меньшую роль в сравнении с футболками. (Case in point: футболок – 24, штанов – 2 пары, штанов, не являющихся синими джинсами без черт индивидуальности, – 0 пар.)
4. Заняться самообразованием. Понятное дело, что я, скорее всего, начну и брошу очередной иностранный язык, но кто знает, кто знает…
5. Не лезть в соцсети, мне и без них хорошо.
Большая комната:
1. Просмотреть вещи в шкафах.
2. Просмотреть книги. Подумать, можно ли кому-то что-то отдать после карантина (интересно, сколько это все займет по времени?).
3. Купить новые шторы.
4. Оборудовать нормальное рабочее место.
5. В идеале выкинуть диван. (Понятия не имею, как я это организую, но очень хочется.)
Другая комната:
1. Облить бензином и поджечь.
2. Сделать вот эту штуку, как в «Симс», когда тебе нужны деньги – и ты продаешь стены и пол. И вместо них не остается ничего.
* * *
Из магазина пришлось принести сумки размером с меня. Я стояла в очереди седьмая или восьмая и думала, как бы мне просигнализировать остальным покупателям, что я искренне люблю гречку и что у меня действительно нет туалетной бумаги. Дома уже на втором этаже я начинаю пыхтеть как паровоз (нужно начать ходить больше). Само собой, мне хочется реже проводить время в общественных местах, и на какое-то время моих запасов хватит – но на карточке у меня почти ничего нет, а еще я не люблю доставку, потому что не люблю пускать незнакомых людей ни в квартиру, ни под дверь своей квартиры. Мне всегда неловко за то, что я в чем-то подозреваю курьеров, хотя это точно такие же люди, как я, в большинстве случаев задолбанные работой и просто желающие с минимумом стресса провести очередной рабочий день. И все же.
Да, да, это почти последний раз, когда я скажу, что отвыкла от этого жилища (я обещаю!), но странно, что у меня опять есть место, куда можно что-то поставить. Не могу сказать, что моя прежняя квартира была грязной или захламленной. Или, впрочем, могу – я все равно уже не должна бояться своей квартирной хозяйки. В прихожей у меня был большой шкаф, до самого верха забитый поломанными сковородками, какими-то дырявыми кастрюлями и – самое прекрасное – пустыми пластиковыми бутылками. Складывать свою верхнюю одежду мне было решительно некуда, а у меня не то чтобы очень много верхней одежды.
Как-то я робко спросила у хозяйки, точно ли ей нужны пластиковые бутылки в таком количестве, – выяснилось, что да, на мой вопрос о том, куда мне деваться с моими вещами, прозвучало раздраженное: «Ну там же рядом вешалка». Вешалка представляла из себя два довольно унылых крючка, которые мне было искренне жаль. «Надо было сказать ей», – настаивала Марина. «Этого еще не хватало», – вяло отвечала я. Как обычно, постоять за себя у меня не получалось – все мои сердитые мысли, все мои гениальные камбэки перегорали, едва я делала вдох с намерением их озвучить. Хозяйка была перманентно мной недовольна, хотя я вела совершенно тихую жизнь в одном шаге от затворничества и исправно платила каждый месяц, даже когда начались проблемы с деньгами. Окончательно же я разбила ей сердце, когда решила съехать: ей было очень жаль терять деньги (хотя она любила мне напоминать, что это ничтожная сумма за такую квартиру), и она искренне не понимала, что мне мешает продолжать жить с ней и ее дочерью в одной комнате за ту же арендную плату. Я перевела ей сумму за последний месяц и заблокировала ее номер. Тут же посыпались гневные сообщения с других номеров: что-то разбито, что-то испорчено, суд, милиция, разборки… Я с интересом все прочитала, после чего запретила пользователям с незнакомыми номерами себе писать.
Я долгое время говорила себе, что не стоило портить отношения с хозяйкой, потому что мало ли что. Впрочем, кто знает, может быть, испорти я эти отношения раньше, мне раньше пришлось бы вернуться домой и сейчас этот стресс был бы уже позади. Кто знает, что еще можно было бы испортить?
(Да, я знаю, я говорю, что ничего не чувствую, – но знаю и другое: стресс обязательно будет потом, даже если его нет сейчас. Научиться бы хоть когда-нибудь следовать своим собственным советам.)
Соседка снизу явилась через пять минут после того, как я вернулась из магазина (я почти на сто процентов уверена, что она различает звуки ключей, поворачивающихся в разных замках, – не дай бог мне иметь такое чуткое ухо). Конечно, она хотела обсудить мой переезд, мою работу, мою зарплату. Конечно, потом она захотела обсудить мое семейное положение. Всех традиционно интересуют только две вещи: моя вызывающая тоску и жалость внешность и мое вызывающее ужас и недоумение семейное положение. Я буквально ничем другим не примечательна. И да, клянусь, я буду надевать маску для разговоров с соседями и после окончания пандемии. Для разговоров со всеми остальными, впрочем, тоже. Корчить рожи гораздо легче.
– Александра, – говорит она трагически, – зачем тебе эта тряпка на лице?
– Для красоты, – говорю я безмятежно.
Соседка пускается в долгий монолог с презентацией всех результатов всех исследований всех интернет-экспертов по вопросам коронавируса. Я слушаю вполуха, пока наконец не звучит:
– …И вообще, ты молодая женщина, нечего хоронить себя заживо. Совсем в пацана уже превратилась, кожа да кости. Погоревала и хватит. Сколько уже, два, три года?
– Я совсем не горюю, – говорю я честно. – Все хорошо, спасибо.
(Нормально ли говорить, что я совсем не горюю и что все хорошо?)
– Ну как же! Я же вижу, я же понимаю все. Высохла совсем. Такой
