— В убийстве Сухена Мтарибу.
— Кто такой Сухен Мтарибу? — несколько озадаченно поинтересовался я.
— Старик, что недавно умер у себя дома, приняв твою настойку.
— Не знаю я никакого Сухена, и не покупали старики моих настоек.
— Ну, не он купил, его сын, дочь, родственник или доброжелатель. Неважно это, важно, что он умер от приёма внутрь твоей алкогольной настойки со змеями. Будешь писать чистосердечное признание, чтобы судья был милостив к тебе? Или опять засовывать тебя в пыточную?
— И насколько его милость будет явлена мне?
— Как ты сказал, я не понял?
— Насколько судья будет снисходителен ко мне, — уточнил я, раз обороты высокой речи недоступны обычному чёрному полицейскому.
— Насколько??? Ну, за убийство дают лет пятнадцать, если твоя вина будет доказана. За непреднамеренное лет десять. А если ты во всём признаешься, то, думаю, лет пять-семь тебе дадут.
Я вздохнул и, исподлобья глядя на капрала, ответил:
— К сожалению это слишком долго, а мне ещё нужно захватить весь мир.
— У тебя крыша поехала, что ли? Харам, чем мы его в прошлый раз воспитывали?
— Дымовой камерой, — отозвался охранник.
— Да, что-то я переусердствовал. Нужно жалеть заключённых, а то слабенькие все пошли, чуть что в сумасшествие впадают, — посетовал капрал то ли сам на себя, то ли на чрезмерно ретивых подчинённых. — Так, у нас послабее есть что?
— Можно током попробовать.
— Гм. А ещё?
— Поджечь, водой пытать.
— Нет, не то, слишком кардинально. Судья нас не поймёт. Он же не политический, так — уголовник мелкий.
— Тогда можно попробовать «качели». За лодыжки его привязать к перекладине и качать. Ещё можно ногти вырвать или ещё что.
— Ладно, давай током попытаем и снова в дымовую камеру, неохота с ним возиться.
— Он нас в прошлый раз обманул с деньгами... — напомнил палач.
— Точно! — вспомнил капрал мою милую шутку. — За это придётся ответить, нигер. Слышишь?! Ты?! Дерьмо! Меня из-за тебя ругал следователь, ещё и посмеялся над моей наивностью. Мы всю комнату твою перевернули в поисках. Там ничего нет. Эта шутка будет дорого тебе стоить! Понял?!
Я-то понял и прямо посмотрел на встающего из-за стола капрала. Ничего хорошего я от них не ждал, потому резко отступил назад. Глаза заволокла кровавая пелена, и капрал словно споткнулся, наткнувшись на мой полный ненависти взгляд.
Мне терять нечего! Я уже достаточно наслушался разных гадостей про них, и теперь, чтобы остаться человеком, мне нужно побороться за свою жизнь весьма нетривиальным способом, а если не удастся сбежать, то пусть хоть изобьют, лишь бы не трогали до самого суда.
Вывернувшись из-под руки охранника, я сильно толкнул его плечом, отчего тот врезался в своего начальника. От столкновения капрал рухнул навзничь, а охранник, запнувшись об него, отлетел в сторону, пытаясь удержать равновесие, и тем самым он предоставил мне хоть какой-то оперативный простор в небольшом кабинете.
Не жалея, я пнул капрала в жирное брюхо! На меня тут же бросился охранник с дубинкой. Однако, увернувшись от неё, я саданул его руками по затылку. Получилось слабо. Дубинка огрела моё плечо, но я всё же успел ещё раз пнуть валяющегося капрала, теперь уже по его дурной башке.
Тут же удар обрушился и на мою бедную голову, я запнулся и рухнул на пол. Харам на этом не остановился, продолжая лупить по мне дубинкой, но его следующий удар пришёлся в пол. Я увернулся и, катаясь по полу, как мог увиливал от столкновений. Чуть позже к охраннику присоединился и разъярённый капрал, пиная меня ногами. Так продолжалось ещё минут десять, пока оба основательно не устали и не бросили это трудоёмкое занятие.
— Давай его под ток, — тяжело дыша, приказал капрал, — и напряжения не жалей! Скажи Хасану, что я лично просил.
Охранник кивнул и, с трудом подняв, чтобы не тащить за ногу, потянул меня в подвал. Там он всё рассказал Хасану. Тот мельком глянул на меня и усмехнулся, я же вложил в свой взгляд всю ненависть. Вид у меня был не очень: разбитое в кровь лицо, кровоточащие губы и рваная одежда, которая уже давно превратилась в грязные лохмотья.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Меня подтащили к стене, с которой свисали наручники. Приковав за одну руку, вторую оставили свободной. Мои голые ноги касались контактной пластины на бетонном полу.
Подойдя к небольшому стенду, Хасан включил здоровый металлический тумблер. Стенд оживился и заиграл красным цветом индикатора подачи питания. Хасан включил другой тумблер, и на стенде сразу же загорелся ещё один индикатор, подмигивая ему огоньком приятного зелёного цвета. Проверяя стенд, Хасан включил его самонастройку. Несколько раз щёлкнув, мерно загудел реостат, показывая готовность к работе.
Палач равнодушно посмотрел на меня и дёрнул вверх небольшой рубильник справа от себя. Я тут же почувствовал легкое покалывание током. Руку ощутимо дёрнуло, но пока не сильно. Хасан покрутил шайбой реостата, и меня затрясло, как в лихорадке.
— Ща, я этой сволочи добавлю, — злорадно улыбнулся Харам и неожиданно для Хасана окатил меня водой.
Меня шарахнуло так, что всё тело выгнулось дугой, а из глаз посыпались искры!
— Сукииии! Ненавижу вас, ненавижу! Буду грызть, рвать зубами, Ненааавижуууу! — успел проорать я и потерял сознание.
* * *
— На хрена ты это сделал? — зло гаркнул на пособника палач, дёргая шайбу реостата в обратную сторону и резко снижая силу тока.
Тело ещё несколько раз конвульсивно дёрнулось, потом обмякло. Бросив стенд, Хасан подскочил к арестанту и с размаху хлестнул ладонью по щеке.
— Сердце, млять, остановилось, — он метнулся обратно к стенду и слегка добавил напряжение. Тело снова дёрнулось, палач тут же отключил реостат и, подбежав к безвольно висящему телу, приложил ухо к груди.
— Живучий, собака. Ладно, — буркнул он и, наконец, отстегнул наручники.
Жертва безвольным мешком упала на бетонный пол. Похлопав арестанта по щекам и облив водой, Хасан убедился, что тот скорее жив, чем мёртв, и отошёл от тела.
— Ты осёл, Харам! Ты чуть не убил его! Это не мой метод. Я не убийца, я палач. Ты понял, придурок? Мой отец был палачом, и мой дед занимался тем же самым. Это целое искусство. Кто тебя просил лезть со своей дурной инициативой?!
— Он капрала чуть не избил, — стал оправдываться Харам. — Тот до сих пор животом мается от удара этого животного.
— Да? Не знал, так и поделом твоему капралу. А этого, — палач кивнул на безвольное тело своей жертвы, — я даже зауважал. Он явно не трус и не такое дерьмо, как ты, Харам. Уноси его. Постой, я помогу тебе, а то боюсь, ты не доведёшь его до камеры живым.
* * *
Сгустившаяся, непроглядная тьма клубилась у меня в сознании, порождая кошмарные видения. Но светлые эманации моей души всё же достигли нужного адресата.
— Что с тобой, Мамба? — неожиданно возник в моей голове образ змееголового.
Сейчас он виделся мне огромной человеческой фигурой, которая венчалась головой древнего ящера. Узкий раздвоенный язык скользнул по его сухим губам в недоумении.
— Я не ждал тебя так скоро!
— А я вот взял и пришёл! — усмехнулась моя душа. — Неожиданно, да?
— Ещё как неожиданно! Что с тобой случилось?
— Пытали, — пожал я несуществующими в этом нематериальном безвременье плечами.
— Эх, вот всегда так. Едва отвлечёшься, так ты сразу в историю попадаешь. Что ж ты на рожон-то постоянно лезешь?
— Я просто верю людям. А им верить нельзя.
— Да, нашёл, кому верить. Лучше собаке поверить, чем человеку. Собака хоть предупреждает, когда хочет тебя укусить, а человек совсем нет. Ладно, я посмотрю, что с твоим телом. Ммм, ничего страшного, ты жив и будешь жить дальше даже без моей помощи. Но настоек нужно будет попить обязательно. Да, и много попить.
— Это случится очень нескоро. Я в тюрьме, и настоек рядом со мной нет.
— Лучше поздно, чем никогда, — философски заметил змееголовый. — Я послежу за тобой и помогу, как смогу. Жди и надейся. Как ты умудрился туда попасть? Ладно, в следующий раз расскажешь.
