но она гораздо меньше многих новорожденных, поправилась всего на пятьсот грамм, как объяснила мне неонатолог по телефону, повода для расстройства нет — это нормальная прибавка в весе.
Медсестра запеленала дочь в одеялко, подняла её на руки.
— Это вам, спасибо огромное. — Я заметалась, не зная, как вручить пакет со скромными подарками, освободить руки для дочери.
— На пол поставьте, — улыбнулась женщина.
— Спасибо, спасибо огромное, — я задохнулась от смешанных чувств.
Сейчас я прижму дочь к сердцу
— Я могу вынести ребёнка, вручить отцу.
Привычный ритуал для персонала роддома с привычными атрибутами выписки. Торжественное появление медсестры с новорожденным в руках и счастливой мамочкой, идущей следом. Поцелуи, объятия, поздравления, шарики, плакаты.
— Спасибо, меня никто не ждёт. Дайте мне.
Счастье матери, сомкнувшей руки вокруг дочери, оглушило, превратило в пыль все горести, метания, страдания, пролилось на макушку звёздным дождём. Тревоги разом улетели в сумрачное подпространство, из темноты я вышла к свету. Моя маленькая девочка зажгла его в непроглядной темноте, по которой я так долго брела. Этот крохотный сопящий комочек указал мне путь к свободе, путь к счастью.
* * *
Такси приехало быстро, и уже через полчаса я с дочкой оказалась дома. Был жаркий день, я вытащила её из одеяла, сняла шапочку, чтобы не запарить ребёнка. Душаобливалась кровью от того, что не смогу приложить дочь к груди. Когда пришло молоко, сцеживаться надо было каждые три часа, но, выпавшая из реальности, молодая мамочка ничего не сделала. Морок, затянувший меня на дно, не дал разглядеть свет через толщу воды. Бесконечное чувство вины отключило мои системы навигации.
Детской кроватки у меня не было, как и денег на неё. Пока Машенька маленькая, будем спать вместе на одной кровати. Всё белье я перестирала и перегладила, постелила не промокающую пелёнку, сняла царапки, рассматривая прозрачные тонкие ноготки дочери. Врач сказал, что царапки не нужны, надо подстричь ноготки, и дать дочери свободно касаться груди матери. Так развивается мелкая моторика и связь с мамой.
Три дня я смотрела разные видео про новорожденных, звонила лечащему неонатологу, записывала её рекомендации на диктофон, использовала каждую минуту, чтобы подготовиться и ничего не пропустить. Я вынырнула на поверхность из сумрака уже на тренинге, теперь же рядом с Машей ничего не могло меня остановить.
Когда я зарядила телефон, там отразился один пропущенный звонок от матери, единственного человека, которому до меня есть дело. Но всего один за этот месяц. Узнаю родную маму, обо мне она всегда вспоминала в последнюю очередь. На банковской карточке осталась небольшая сумма. Он использовал мои небольшие накопления для покупок не больше тысячи, так как не знал код. Не удивительно. Товарищ всегда умел вытягивать из меня деньги под тем или иным благовидным предлогом.
Не дожидаясь, когда начнётся бомбардировка, я заблокировала его контакт, контакты двух общих друзей, и неизвестные номера, которые попытались ко мне пробиться. Моё спокойствие сейчас было на вес золота, поэтому решила не рисковать. Я знала, как одной фразой можно полностью лишить меня так трудно приобретённого равновесия. Полный отток сил, после которого надо восстанавливаться неделю, отложился, как у собаки Павлова на подкорке памяти. Сейчас, когда мне удалось разорвать эту больную зависимость, худшее, что я могла сделать, это опять втянуться в его игру.
Звонок телефона заставил вздрогнуть. Нет. Машенька не проснулась. На цыпочках я выбежала из комнаты, чтобы увидеть, звонила мать.
— Юля! — Её возмущённый голос заставил отодвинуть телефон от уха. — Почему ты не перезваниваешь. Тебе вроде скоро рожать, а от тебя ни слуху, ни духу. Я волнуюсь.
Она, даже не поздоровавшись, начала наезжать.
— Привет, мама.
— Говори громче, что ты там шепчешь? Ты на сохранении? В палате кто-то есть? Что говорят врачи? Сердцебиение в норме? Какой предположительный вес?
Шквал вопросов сыпался как зерно из прорехи. Мама уже нарисовала в голове картину, и видела всё в подробностях.
— Когда роды? Не соглашайся на кесарево, если предложат. Рожай сама. Я читала, что кесарево вредно для ребёнка. Мне говорили, в роддомах сейчас хорошо кормят. Пока не могу к тебе прийти, навалилась куча дел. Потом всё расскажу при личной встрече. Юля, ты меня слышишь?
— Слышу. Я уже родила и приехала домой.
Драматическая пауза. Но только пара секунд. И телефон взорвался репликами.
— Юля! Почему я узнаю об этом только сейчас! Почему не сообщила? У тебя голова есть? Тебя вообще что-то волнует, кроме себя самой?
Увы, то время, когда я тянулась к матери как к единственному источнику любви, незаметно кануло в прошлое. Маме давно нет дела до меня и моих проблем. Её театральное возмущение лишь игра, которая ничего общего не имеет с действительностью.
— Извини. Так получилось. Стремительные роды, потом… быстро выписали. Сейчас не могу говорить. Напишу позже.
— Вот так и разговаривай с дочерью!
— Извини, — прошелестела я в трубку, отбила звонок и поставила на беззвучку. Пусть будет день тишины и покоя. Только я Маша.
В дверь позвонили.
* * *
Трель звонка вогнала меня в ступор, я никого не ждала и никого не хотела впускать в мою маленькую ячейку из двух человек. Сегодня я жаждала побыть наедине с дочерью, полностью погрузиться в заботы о ней, насладиться её присутствием. Долгое ожидание вместе со страшными мыслями вырастили во мне огромную гору вины, искупление которой требовало немедленных действий. Впустить сейчас в семейное гнёздышко посторонних казалось кощунством. Подкравшись к двери, я заглянула в глазок. На площадке стояла сияющая Лиза со связкой разноцветных шариков.
— Юля, открывай!
Лиза знала мой адрес, мы вместе затащили баул с вещами в мою квартиру, потому что я попросила Андрея остановиться на главной улице недалеко от дома. Доверие к мужчине, который жил бок о бок с охранниками, сидел с ними за одним столом, выпивал и смеялся вместе с ними, не было от слова совсем. Рассыпавшись в благодарностях за помощь, я, тем не менее, держала дистанцию, прежняя жизнь перелицевала открытую, весёлую девушку в мнительную, пугливую, осторожную особу. На мне теперь лежала ответственность не только за свою жизнь.
Как же Лиза не вовремя.
Дверь я, конечно, открыла. Нетерпеливая Лиза (о, боже!) в голубых джинсах и футболке хотела кинуться ко мне с поцелуями и объятиями, но в одной руке у неё были шарики, а в другой — торт. Она мялась, улыбалась, не зная, на что решиться.
— Юля! Я приехала в роддом к двенадцати, а тебя и след простыл.
— Мне раньше дочь вынесли, — солёная влага тут же намочила щёки. — Проходи.
Лиза скинула свои текстильные тапки,
