– Печальный случай.
– И еще хотел сказать… В квартире Лукина мы проводили обыск. В кладовке под полом нашли тайник. Ни денег, ни ценностей там не было. Только письмо, адресованное той самой Дорис, твоей знакомой. Лукин написал его, но по какой-то причине не отправил. Кстати, как Дорис себя чувствует?
– Отлично, – ответил Радченко. – Собирается замуж. Церемония состоится в декабре после Дня благодарения. Короче, жизнь идет. У Дорис растет ребенок… Ну, от первого мужа. То есть не от первого… Впрочем, это уже неважно, от кого ребенок. Важно, что мальчик здоровый и крепкий. Что еще за письмо?
– Прочитай. Это просто объяснение в любви. Благодарность за то, что Дорис подарила Лукину лучшие моменты его жизни. Что он всегда будет ее помнить и так далее. Если считаешь нужным, перешли письмо Дорис. Если нет… Короче, сам реши.
Девяткин положил продолговатый незапечатанный конверт на край стола. Радченко вытащил тетрадный листок в клеточку, исписанный с одной стороны крупным почерком.
– Не нужно ей этого читать, – сказал он. – Лукин не отправил письмо, значит, для этого была причина. И у себя оставить не могу. Дневники человека, его письма не должны валяться где попало. Иначе жди неприятностей. Лучше уж их сжигать, чем хранить.
Он попросил у Девяткина зажигалку, поджег письмо. Опустил горящую бумагу в пепельницу, когда пальцам стало горячо, и некоторое время наблюдал, как она превращается в кучку золы. Потом расстегнул портфель, вытащил несколько напечатанных на принтере листков и сказал:
– Когда я собирался на встречу, почему-то сразу решил, что речь пойдет именно о Лукине и Дорис. По этому случаю у меня есть занимательное чтение. Лукин вел дневник, записывал туда для памяти важные события или мысли. Тот дневник не сохранился, но Дорис сделала копии некоторых страниц. Вот. Дома почитаете.
Через час Радченко и Девяткин завершили ужин. Опер поехал в сторону Волгоградского проспекта на метро, а адвокат на «БМВ» отправился на Рублевское шоссе, чтобы встретить жену.
Оказавшись дома, Девяткин снова вспомнил, что завтра суббота и дежурства у него нет. Он смешал в стакане немного водки с апельсиновым соком, выпил и еще дважды повторил эту процедуру. Затем уселся перед включенным телевизором, развернул сложенные листочки, что получил от Радченко, и стал читать.
«Эти репетиции меня угробят. Каждый день тратим по четыре часа, а двигаемся так медленно, будто работаем раз в неделю по пять минут. И еще эта Люба Дашкова, которая угробит меня раньше, чем репетиции. Ей двадцать четыре года, а не пятнадцать. Гормональные бури давно отшумели, а на роже до сих пор прыщи. Что за напасть! Встал из кресла, остановил артистов и сказал ей, чтобы завтра же обратилась к дерматологу. Зрителю не понравится прыщавая невеста. Она расплакалась и убежала со сцены. Наверное, к дерматологу.
И тут вылез Яхонтов. Сначала сделался весь красный, будто свеклы объелся. И вдруг заорал на меня, что здесь не привокзальная пивная, где такие грубости считают нормой. Что я поступаю нетактично, по-хамски, не имею права говорить с актерами в таком тоне. А моей физиономией, хоть она и не прыщавая, только собак пугать. Больше она ни на что не годится.
Наступила гробовая тишина. Актеры на сцене и те особы, что сидели в первом ряду партера, замерли. Все ждали моего ответа. И я ответил.
Сказал, что актеров здесь я лично не вижу. Даже с фонарем и увеличительным стеклом не найдешь ни одного актера. А если уж сравнивать внешность Яхонтова и мою, почти старика… Что ж, можно провести эксперимент. Сегодня вечером выставить из окна кабинета мою задницу и морду Яхонтова. И все прохожие остановятся, посмотрят внимательно и скажут про мою задницу: какой красавец мужчина. А про морду Яхонтова: какая жопа. Этот придурок убежал со сцены. Я крикнул ему вслед: «Можешь не возвращаться, завтра на роль я поставлю другого человека, артиста!» Сорвал репетицию, сволочь. Я взял портфель и ушел, потому что работать не с кем. 7 марта».
«Днем в коридоре второго этажа меня поймал Яхонтов. Наверное, долго стоял в темном углу, меня караулил. Он говорил шепотом, боялся, что услышат и пойдет разговор, что он ходил извиняться, перед Лукиным на брюхе ползал, на коленях стоял… Он ухватил меня за рукав, принес извинения за свое поведение. Сказал, что больше такого не случится, просил не снимать с роли. Мол, для него счастье всей жизни работать с великим режиссером Лукиным, что он об этом будет своим будущим детям и внукам рассказывать… Ну, и так далее. Обычная кондовая лесть, от которой уши вянут.
Я пригласил его к себе, плотно закрыл дверь и сказал, что извинения не принимаются. Но с роли я его снимать не стану. Как говорится, дам возможность искупить вину тяжелым трудом. Спущу семь шкур, но Яхонтов будет работать так, как я скажу. Болтают, что я деспот. Может, оно и так. Но с такими, как Яхонтов, людьми глупыми, нервными, душевно тупыми, иначе нельзя. Ему таланта Бог дал с гулькин хрен, так и этот маленький, ничтожный талантишко он не развивает. Не работает по шестнадцать часов в день. Он все внимательно выслушал и обещал исправиться. Последнее, что я сказал: «Теперь убирайся отсюда к черту. Жду на репетиции через час». 9 марта».
«Звонила Лена, просила одолжить денег. Надо было дать хоть немного. И я бы дал, хотя у самого почти ничего не осталось. Но в нагрузку решил прочитать небольшую лекцию на морально-этическую тему.
Я как раз вернулся из ресторана, где обедал с директором театра, и захотелось немного пошевелить языком. Я сказал дочери, что она не просто брошенная уже вторым мужем женщина, не просто одинокая мать. Она дочь режиссера с мировым именем. И я, как отец, не могу допустить, чтобы она тратила деньги не пойми на что. То ли на лечение дурной болезни, то ли на аборт, то ли на то и другое вместе.
«Деньги нужны, чтобы удалить родинку на щеке, – сказала она. – И еще кое-что купить по мелочи». «Когда бабе тридцать, просить деньги у родного отца – безнравственно, – ответил я. – Это ты, молодая и сильная, должна подставлять мне плечо».
Дальше я выдал то, что давно хотел сказать, да случая не было. Поставил ее в известность, что я не дойная корова. А если когда-то и был таковой, то со временем вымя высохло и скукожилось, как лежалое яблоко. Теперь из него и воды не выдоишь, не то что молока. Моя лекция несколько затянулась. Ленке надоело слушать, она бросила трубку. И дура. Осталась без денег. 22 марта».
«После репетиции в мой кабинет завалился М. Сказал, что сыну на зоне нужны деньги. Я не поверил. Мои письма до Игоря не доходят, и он мне ни слова не написал. Скорее всего, деньги нужны М., а не Игорю.
Я сжал кулаки под столом и ответил, что в ближайшие две недели денег не будет. И занять не у кого. Потом выложил на стол бумажник, в котором завалялась какая-то мелочь. М. плюнул на пол и сказал, что дает мне неделю. Или я приношу тридцать тысяч баксов, или… Я сказал, что постараюсь достать. Когда он ушел, заперся в кабинете, вытащил из сейфа бутылку и выпил стакан коньяку. Я убью его». Даты нет.
«Как же трудно, как тяжело идут репетиции. Актеры меня не слышат. И еще приходится преодолевать сопротивление материала, потому что «Евгений Онегин» еще никому легко не давался. После репетиции чувствую себя так, будто две смены надрывался в каменоломне. И еще этот Яхонтов в роли Онегина… Яхонтов со своей врожденной непроходимой тупостью. Другой режиссер уже наложил на себя руки, но я еще держусь из последних сил. Но что делать с Яхонтовым? Искать замену слишком поздно. Хочется выйти на сцену и повалить этого Онегина. 2 апреля».
«Пришел за деньгами М. Я встал из-за стола, сказал, что больше не дам ни копейки, и попросил его закрыть дверь с другой стороны. Он что-то прошипел и молча вышел. Все-таки надо было его убить». Даты нет.
«Средний возраст – это от сорока пяти до шестидесяти. Трудный отрезок жизни, когда человеку нужно смириться с тем, что все лучшее позади, а жизнь прожита напрасно. Дети выросли законченными эгоистами и в конечном счете – сволочами. А тебе надо жить дальше. Неизвестно, зачем и для кого.
Тянуть эту лямку не хочется, и уйти нельзя. Вот это и есть кризис среднего возраста. Впрочем, его я уже пережил, преодолел. Сегодня написал письмо Дорис, попросил простить меня за все. Но письмо не успел дописать и отправить. Опаздывал на репетицию. Завтра допишу. Все-таки есть свет в конце этого чертового тоннеля. Этот свет – Дорис и мой ребенок». Даты нет.
«Все-таки надо купить занавески в мой кабинет. Чем скорее, тем лучше. Без занавесок просто невозможно работать. Женщины заходить стесняются. И почему я должен показывать бесплатный стриптиз всем желающим?» Даты нет.
Девяткин бросил листки на журнальный стол и уставился в телевизор.
