– Ваше королевское высочество, я сожалею, что нам пришлось встретиться при подобных обстоятельствах.
Кикоми посмотрела на худого мужчину с серьезным лицом. Он выглядел как настоящий аристократ: ей доводилось встречать сотни людей ему подобных, – однако был повинен в смерти тысяч ее сограждан.
В то время как он управлял имперской машиной смерти, у нее не было ничего, кроме самой себя, но она знала, какой эффект производит на мужчин.
– Я ваша пленница, маршал Марана. Вы можете сделать со мной все, что пожелаете.
Марана задохнулся от переполнявших его чувств. Казалось, ее голос мягкими нежными пальцами ласкает его лицо и сердце, а уверенный тон не оставлял сомнений в искренности.
– Вы очень могущественный человек, маршал Марана. Не думаю, что на всех островах Дара есть еще кто-то похожий на вас.
Марана закрыл глаза, чтобы насладиться ее голосом, подобным знаменитому чаю с ароматом орхидей, которым так славился Аму, сладким, освежающим, с длительным послевкусием. Он мог бы уснуть под него и видеть прекрасные сны.
Когда Кикоми подошла и обняла его за шею, он не сопротивлялся.
– Что дальше? – Кикоми расчесывала волосы, сидя перед зеркалом.
Маране казалось, что утренний свет, проникавший сквозь шторы, превращает ее локоны в сияющий золотой нимб.
– Мне придется доставить пленников в Пэн.
– Так скоро?
– Я не могу терять время. Другие королевства все еще в руках мятежников. – Он на мгновение задумался. – Но, думаю, имеет смысл оставить здесь кого-нибудь из тех, кому население доверяет, но кто намерен проявить благоразумие и сотрудничать с императором.
Рука принцессы на мгновение замерла в воздухе, но тут же вернулась к расчесыванию волос.
– Ты бы хотела стать герцогиней Аму? – спросил Марана. – Говорят, ты гораздо больше подходишь для трона, чем твой дядя.
Принцесса никак не отреагировала на его слова, что Марану очень удивило: ведь только что он продемонстрировал ей гораздо больше уважения, чем она видела от своей семьи и народа, а значит, вправе ожидать определенной… благодарности.
– О чем ты думаешь?
Кикоми наконец оторвалась от своего занятия.
– О тебе.
– И что же?
– Да вот представила, как в Пэне тебе придется кланяться и унижаться перед людьми, не сделавшими и сотой доли того, что совершил ты для прославления Ксаны. Неразумное дитя, всем тебе обязанное, поставит все с ног на голову и отправит тебя восвояси, присвоив себе твою победу.
– Тебе надо следить за своим языком. – Марана огляделся по сторонам убедиться, нет ли рядом посторонних ушей.
– Ты сказал, что я больше подхожу для роли правителя, чем мой дядя. Мир не всегда справедлив, и почести далеко не всякий раз достаются тем, кто их действительно заслужил. А жаль.
Ее смелые слова пробудили в Маране какие-то смутные чувства. Он представил, как возвращается в Пэн в кабине «Духа Киджи», как его армия входит в столицу. Представил, что он приближается ко дворцу, своему дому, а рядом с ним его супруга, прекрасная принцесса Кикоми.
Он посмотрел в зеркало на ее отражение и увидел глаза, в которых смелость мешалась с покорностью, живые, соблазнительные и многообещающие.
– Но разве мы не можем сделать мир немного справедливее?
И снова ее голос, казалось, окутал его и повел за собой в места, о которых он даже мечтать не смел.
Марана взглянул на маленький столик около кровати и свою аккуратно сложенную тунику: даже прекрасная принцесса не смогла нарушить раз и навсегда заведенный порядок, – сложил в ровную стопочку рассыпавшиеся монеты.
Монетки звякнули, и от этого так хорошо знакомого звука в дальнем уголке его сознания прозвучал безупречный сигнал точных подсчетов, шороха аккуратно разложенных книг, где каждая запись имела четкий смысл. Марана вздрогнул, и чары, сплетенные Кикоми, вмиг разрушились.
Он неохотно повернулся к ней и коротко сказал:
– Достаточно.
Сделав глубокий вдох, он понял, что девушка чуть не одержала над ним верх.
«Она очень умна, ей не занимать храбрости, и она может быть полезной».
– Я думал, ты полна амбиций, но, видимо, ошибся.
Кикоми повернулась к нему и заметно помрачнела, поняв, что проиграла.
– Да, ошибался: ты не просто амбициозна, но еще и любишь эту землю и живущих здесь людей, мечтаешь заслужить их одобрение.
– Я дочь Аму.
– Ваше королевское высочество, я сделаю вам предложение. Если примете его, то сохраню Аралуджи таким, какой он есть. Жизнь здесь практически не изменится, если не считать налогов в императорскую казну и клятвы верности императору, которую народ должен будет снова принести. Чайные дома Мюнинга будут по-прежнему наполнять сладостные ароматы, в них будут звучать чудесные песни, а мужчины и женщины станут, как и прежде, восхищаться изяществом и красотой вашего великолепного острова. О вас сложат песни и легенды, называя защитницей народа.
– А я думала, что стану герцогиней Аму.
Марана рассмеялся.
– Это было до того, как я понял, насколько опасно допустить вас к управлению.
Принцесса Кикоми молчала, только пальцы рассеянно блуждали по голубому шелковому платью, и, казалось, не могла отвести восхищенных глаз от большого сапфира у себя на пальце. Какая жалость, что не проявила больше терпения и хитрости! У нее был шанс вывести этого мужчину на дорогу, которая заставила бы его предать Ириши, убедить повести свою армию на Пэн, но она перестаралась и упустила его.
– Но если откажетесь, – продолжал между тем Марана, – я отвезу вас в Пэн, где продам за несколько медяков в самый мерзкий притон, и вы войдете в историю как шлюха.
– Вы думаете таким способом меня испугать? – рассмеялась принцесса Кикоми. – Вы уже и без того считаете меня шлюхой.
Марана покачал головой.
– Это не все. Я также прикажу осушить озеро Тойемотика, а Мюнинг сжечь и сровнять с землей; велю посыпать ваши поля солью и казнить одного из каждой тысячи жителей Аралуджи: их уже столько убито, что одним больше, одним меньше – не имеет значения. У вас был шанс спасти свой народ, и вы отказались.
Принцесса Кикоми не сводила глаз с Мараны и не могла подобрать слов, чтобы описать то, что чувствовала к нему. «Ненависть» казалось ей слишком слабым определением.
Принцессу Кикоми и короля Понадому Марана приказал доставить в Пэн на легком воздушном корабле, а вместе с ними еще несколько аристократов Аму и важных пленников, включая капитана дворцовой стражи Кано То.
С пленниками отправили небольшую команду. В гондоле внутри корабля, кроме короткого коридора, имелось несколько кают, которые использовали в качестве кладовок и помещений, где спал экипаж. В одной из них Кикоми и Понадому держали обнаженными в двух клетках. Других пленников, связанных веревками, поместили в каюту напротив.
Когда корабль пролетел некоторое расстояние, Кано То решил проверить веревку, которой были связаны его запястья. Стражники оказались ленивыми, а веревка старой и не слишком надежной.
Он подождал несколько часов, чтобы стражники расслабились, и занялся веревками, останавливаясь всякий раз, когда мимо проходил кто-нибудь из тех, кто охранял пленников. Довольно скоро кожа на его руках потрескалась и пошла кровь, он поморщился, но не прекратил своих попыток освободить руки. Кровь смочила веревки, и они стали поддаваться быстрее. Ну вот, наконец, ему удалось освободиться.
Кано беспомощно стоял в доке и смотрел, как люди сознательно идут на смерть, спрыгивая с горящих кораблей в холодную воду пролива Аму. В своем высокомерии имперские солдаты совершили ошибку, и он дал себе слово, что расплатится с ними за все.
Когда стражник повернулся к нему спиной, Кано быстро развязал веревку, которая стягивала щиколотки, а когда стражник проходил мимо в следующий раз, вскочил, повалил его на пол, выхватил кинжал у него из-за пояса и перерезал горло.
Несколько имперских стражников так и не успели проснуться. Кано освободил остальных пленников, и все вместе они захватили кабину, пилотов и гребцов, призванных на службу Ксане, несмотря на их сопротивление.
