По мере того как она росла, корона становилась тяжелее. Летом ей больше не разрешали дни напролет проводить на озере Тойемотика с друзьями, когда можно было бегать по берегу до тех пор, пока сердце не начинало отчаянно колотиться в груди, во рту пересыхало, а кожа становилась блестящей от пота. Тогда они раздевались и прыгали в прохладную освежающую воду и плавали до полного изнеможения.
Теперь ей постоянно повторяли, что солнце вредно для ее безупречной кожи, что, если она будет бегать босяком, на ногах появятся отвратительные мозоли, что нельзя, не думая о последствиях, нырять в озеро, потому что она может налететь на острый камень на дне и получить шрам на всю жизнь. Единственное, что ей позволялось летом в качестве развлечения, – это танцы. В залах, где они устраивались, царили тишина и покой, куда солнце едва проникало сквозь шелковые шторы, а на полу лежали мягкие циновки, сплетенные из травы.
Планы, которые она вынашивала с детства: отправиться в Хаан, чтобы изучать с наставниками математику, риторику и композицию, а потом уехать в Тоадзу, в далекий Ган, где открыть собственный торговый дом, – пришлось оставить. Вместо этого за огромные деньги были наняты преподаватели из модных домов Мюнинга, которые и рассказывали ей о цвете, покрое и тканях для платьев, предназначенных для самых разных случаев и приемов, так чтобы они подчеркивали достоинства ее тела, которое снова и снова называли прекрасным. Ее также учили правильно ходить, разговаривать, держать палочки для еды, чтобы изящно показывать, какое у нее в этот момент настроение, как пользоваться косметикой, чтобы получить необходимый результат, всякий раз великолепный, точно изысканная картина.
– Зачем все это? – спросила она однажды у своих приемных родителей.
– Ты не обычная девушка, – ответила мать. – А красоту нужно уметь подчеркивать, чтобы использовать весь ее потенциал.
Так и случилось, что вместо риторики Кикоми изучала технику речи; вместо композиции – умение создавать собственное лицо при помощи пудры, краски и украшений, а также улыбок; училась правильно хмуриться или надувать губы, чтобы привлекать к себе как можно больше взглядов.
Кикоми знала, что существует некое клише: красивые женщины часто говорят, что боги прокляли их, наделив красотой, – но для нее это так и было.
Когда началось восстание и двор Аму был восстановлен, Кикоми решила, что наконец немного отдохнет от бесполезных занятий. Во времена войн и мятежей, формирования армии и флота, развития новой политики кому нужна красота? Кикоми думала, что, как член правящего дома Аму, будет трудиться рядом с дядей, королем, – возможно, станет одним из его доверенных советников. Она была умна, неиспорченна, знала, что такое тяжелая работа, и не сомневалась, что король и его министры это оценят. Но ее продолжали наряжать как куклу, раскрашивали лицо до такой степени, что она переставала чувствовать собственную кожу, говорили встать тут, а потом – там, грациозно: «Ты ведь помнишь как: будто танцуешь или паришь». Ее повсюду выставляли напоказ, и всякий раз говорили, что она должна молчать, выглядеть скромной и серьезной, что от нее должно исходить вдохновение.
– Ты символ возрождения Аму, – сказал однажды ей дядя, король Понадома. – Из всех королевств Тиро мы всегда славились своей преданностью цивилизации, изяществом и утонченностью. Быть красивой – это самое главное, что ты можешь сделать для нашего королевства, Кикоми. Больше никто не в состоянии напомнить народу о наших идеалах, славе и нашей богине.
Кикоми взглянула на платье, которое висело на специальной стойке у окна. Голубой шелк и классический покрой должны были сделать ее еще больше похожей на Тутутику. Она приготовилась к очередному вечеру, где ей предстояло изображать великолепно одетую, раскрашенную статую, когда голос у нее за спиной произнес:
– Ты похожа на озеро Тутутика. Спокойна на поверхности, но полна противоречивых течений и темных пещер на дне.
Голос принадлежал женщине, которая стояла в тени, рядом с дверью в спальню. Кикоми разглядела зеленое шелковое платье современного покроя: такие носили придворные дамы – и подумала, что, возможно, это жена или дочь одного из доверенных советников короля.
– Кто вы?
Женщина сделала шаг вперед, чтобы свет заходящего солнца упал на ее лицо. Глядя на незнакомку, Кикоми испытала настоящее восхищение: золотоволосая, с небесно-голубыми глазами и кожей безупречной, точно гладко отполированный кусок янтаря. Принцесса решила, что красивее женщины в своей жизни не видела, хотя была она похожа на юную девушку, мать и старуху, лишенную возраста, одновременно.
Женщина проигнорировала ее вопрос и проговорила:
– Ты хочешь, чтобы тебя ценили за то, что можешь сказать, за твои мысли и дела, и думаешь, что твоя жизнь стала бы легче, будь ты не такой прекрасной.
Кикоми покраснела, услышав эти вызывающие слова, но что-то в глазах незнакомки, открытых, добрых и спокойных, убедило ее, что она не желает ей зла.
– Когда я была ребенком, – ответила Кикоми, – то часто спорила с моими братьями и их друзьями. Они редко одерживали верх, потому что были глупы и самонадеянны. Но почти всегда, когда становилось ясно, что мои доводы правильнее их, они смеялись и говорили: «Невозможно спорить с такой хорошенькой девушкой», – и лишали меня победы. С тех пор моя жизнь не слишком изменилась.
– Боги даруют нам различные таланты и способности, – сказала незнакомка. – Ты считаешь, павлин имеет право жаловаться, что на него охотятся из-за роскошных перьев, или рогатая ящерица – возмущаться, что ее ценят только за яд?
– Я вас не понимаю.
– Боги могут сделать человека красивым или самым обычным, глупым или умным, но только мы сами выбираем свой путь, на котором должны использовать дар, данный нам при рождении. Яд ящерицы может убить тирана и спасти страну или, попав к злодею, стать смертельным оружием. Перо павлина может украсить шлем генерала, радуя сердца тысяч людей, или оказаться в руках слуги как опахало для глупца, унаследовавшего огромное состояние.
– Пустая софистика. Павлину все равно, куда попадут его перья, да и ящерице по большому счету – тоже. Я же всего лишь манекен, который король и его министры наряжают и выставляют на всеобщее обозрение. Могли бы для этих целей использовать статую Тутутики.
– Ты возмущена и негодуешь, потому что считаешь себя заложницей красоты, но если ты на самом деле так сильна, храбра и умна, какой хочешь себя показать, то должна понять, что твоя красота, если ее правильно использовать, может стать опасным и могучим оружием.
Кикоми, лишившись дара речи, молча смотрела на незнакомку.
– Тутутика, самая юная из богов, – продолжала женщина, – также всегда считалась самой слабой, но во время войн Диаспоры в одиночку выступила против героя Иллутана. Ослепленный ее красотой, он забыл об осторожности, расслабился, и она смогла его убить при помощи отравленной булавки для волос. Благодаря этому армия Иллутана не захватила Аму, и многие поколения жителей королевства прославляют Тутутику за то, что вмешалась в ход войны.
– Неужели красивая женщина должна всегда быть соблазнительницей, потаскухой и развратницей, мыльным пузырем, выставленным напоказ, чтобы служить всего лишь отвлечением? Неужели ничего другого мне в жизни не предназначено?
– Это ярлыки, которые нам навешивают мужчины, – возразила незнакомка, и в ее голосе появился намек на раздражение. – Ты говоришь так, будто презираешь их, но, на самом деле, ты всего лишь повторяешь слова историков, а им доверять нельзя. Подумай о герое Иллутане, который пробрался в постель королевы Экофи, разбил сердца Рапе и Кане, показал свое обнаженное тело принцам и принцессам с острова Полумесяца, заявив, что ему нравятся как девушки, так и юноши. Как ты думаешь, историки называли его соблазнителем, развратником и мыльным пузырем?
Кикоми, прикусив нижнюю губу, задумалась над ее вопросом, а женщина тем временем продолжала:
– Соблазнитель побеждает обманом, но не силой, шлюха использует свое тело, как колдун посох, а мыльный пузырь вполне может решить выставить себя напоказ, чтобы превратить сердца и умы тысяч в непобедимую силу.
