На обед был борщ, и Добрынин опять сидел за одним столиком с Медведевым.
Ели они с аппетитом, и, наверно, оба думали об одном и том же - о поваре Ковиньке, благодаря которому жизнь на Высоте Н. стала настолько интереснее.
Повар имел обыкновение выглядывать своей усатой физиономией из окошка раздачи, сверкать черными глазами и спрашивать у едоков:
- А шо, если добавки кому?
Был он удивительно добрым и мягким человеком, а кроме того заметил Добрынин, что есть у них с поваром что-то общее в душе. Видел он часто повара поздним вечером сидящим прямо на краю каменной "ступеньки", свесившим ноги вниз, в ущелье. Сидел он так обычно, бормотал что-то или напевал себе под нос и То задирал голову, чтобы на звезды посмотреть, то вниз, в ущелье глядел с заметным даже в темноте интересом.
Однажды Добрынин, пересилив свой страх, тоже подсел к нему, свесив ноги с площадки.
Познакомились они до этого и здоровались каждый раз, когда наталкивались друг на друга, но по душам еще ни разу не говорили.
- Ты любишь тут посидеть, - сказал, подсев, Добрынин. - Я уже как-то видел тебя вечером...
- А чего, - дружелюбно заметил повар. - Конечно, люблю. Я вообще красоту люблю, а здесь она во какая, - и широким жестом он обвел разорванные горами темно-синие горизонты. - Знаешь, когда надышишься за день всякой едой, так чистого воздуха хочется...
- Да, - согласился Добрынин. - Я тоже красоту очень люблю. И вот стихи люблю с юности, но как-то вышло, что сюда их не взял...
- Сам пишешь? - уважительно поинтересовался повар.
- Нет, - Добрынин улыбнулся. - Я уже написанные люблю. Раньше даже наизусть знал некоторые, но теперь и память не та, да и вообще как-то...
- А у меня тут стихи есть, - не без гордости сказал повар. - Я ведь тоже до них интерес имею. Шевченко есть, про Василия Теркина книжечка, она у меня еще с войны... Я тогда тоже поваром на фронте служил. Бывало, кашу варишь, а вокруг снаряды взрываются, а сам все мешаешь и пробуешь ее постоянно на соленость, и даже не думаешь, что убить тебя может...
- О, смотри, смотри! - перебил его вдруг Добрынин, тыча рукой в небо. Смотри, звезда летит!
Оба уставились на яркую падающую точку, пока не потухла она.
- Интересно, чего они падают? - спросил Добрынин. - Я с детства об этом думаю... Повар пожал плечами.
- Бог его знает, - добавил он к своему жесту. - Может, крепления у них ослабевают на небе, вот и падают. Не может же быть, чтобы просто так и без причины.
- Не может, - согласился Добрынин. - И ведь интересно, что на нашу землю падают. Я как-то полночи просидел следя за ними и штук сорок насчитал...
- Ты меня про томатный соус спроси, тогда отвечу, - сказал Ковинька. - А про звезды... не моя это профессия, я ведь не военный... Но у нас, на Житомирщине, звезды намного больше, чем здесь, это я точно вижу.
- У нас в селе звезды тоже больше были, - в голосе Добрынина прозвучала сладкая тоска. - Но, может, они там уже и не такие, сколько лет прошло...
И каждый из них вспомнил вдруг свою деревню. Сидели они еще долго, сидели и молчали. А звезды все сыпались и сыпались с неба, хотя, может, и не звезды это были, а обломки далеких планет или эти самые метеориты, но только не искусственные, а обычные, те, что тысячами падают каждый день на землю, иногда попадая в дома или случайно убивая крестьян в поле, а иногда плюхаясь в речку и поднимая волну или просто брызги.
- Ну шо, если добавки кому, говори! - высунулась знакомая усатая физиономия из окошка раздачи пищи.
Добрынин к тому времени уже доел борщ и чувствовал, что еще хочет.
Подошел, протянул в окошко свою миску и тут же получил ее заполненную до краев.
Медведев ел медленно. Он еще и первую миску не доел, когда народный контролер за вторую принялся.
- Вкусно? - спросил Медведев у Добрынина.
- А разве нет? - довольно произнес народный контролер.
- Да я-то знаю, что вкусно. Я просто думаю, что там на Высоте Ж. сейчас едят? У них-то теперь Сагаллаев куховарит...
Добрынин с некоторым сочувствием покачал головой.
- Вот ведь как много в жизни людей от повара зависит, - сказал Медведев. Я просто думаю: почему мне полковник Ефимов уже третий раз звонит, спрашивает, как там Ковинька, а когда я начинаю рассказывать, что он нам здесь готовит, то полковник трубку бросает. Не хочешь слушать, так не звони. Я так думаю...
- Может, они дружили с поваром? - предположил Добрынин.
- Ну, Пал Алексаныч, каждый офицер со своим поваром дружит, это дело очевидное.
- Ну а вы с Сагаллаевым дружили?
- Нет, - признался капитан, выбирая со дна миски гущу борща. - Как-то не выходило. Нелюдимый он был какой-то. Обычно повара народ разговорчивый, людей любят, а этот... может потому, что татарин?
- Может, - полусогласился Добрынин. Медведев поскреб ложкой в почти пустой уже миске. Потом поднялся, подошел к окошку, спросил про добавку.
Повар высунулся, подергал рукой правый ус и с сожалением объяснил, что остаток сам доел.
- Я ведь про добавку спрашивал, ну, думаю, раз никто больше не хочет, вот и съел... - сказал он.
Медведев не обиделся. Вернулся за столик и принялся за второе, за свиные котлеты с картошкой.
За соседним столиком, сгрудившись впятером, обедали глухонемые. А дальше, в углу столовой, одиноко сидели Вершинин и Канюкович, каждый за отдельным столом.
- Я тут как-то подумал, - снова заговорил Медведев, - что нас так мало, и в общем-то разные мы, - он оглянулся на обедавших, - но одно дело делаем. Приятная мысль, надо признаться. Очень приятная. Нам ведь уже недолго осталось, - и, перейдя на шепот, Медведев, наклонившись к уху Добрынина сообщил: - Наши уже постоянно на Польшу падают, а несколько раз даже до границы с социалистической Германией долетели.
Добрынин кивнул улыбаясь. Новость была действительно приятной. И хоть не очень чувствовал он здесь собственную полезность, хоть и с трудом в этом себе признавался, но причастность свою чувствовал и был этим горд.
Дело было в том, что никаких особых инструментов для контроля полетных качеств метеоритов у него не имелось, а вся проверка заключалась в некотором поглаживании готовых изделий ладонью с целью обратить внимание на шероховатости и явные негладкости поверхностей. И хоть делал Добрынин свое дело серьезно и исправно, но настоящего удовлетворения от собственного вклада в процесс почти не получал. Может, во всем виноват был его возраст. Может, он просто разучился получать удовлетворение?
Добрынин обернулся и с доброй завистью посмотрел на глухонемых. На Светлану, Севу, Григория и других. Они были молоды, сильны, красивы, и народный контролер вдруг подумал: жаль, что они не его дети. Такими детьми можно было бы гордиться...
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
