Нанас открыл глаза и увидел висящие над ним звезды. Одни только звезды — и ничего иного вокруг. «Верхний мир? — подумал Нанас. — Я что теперь, дух?» Но если бы он был духом, то, по его же собственным рассуждениям, не видел бы сейчас звезды, а сам смотрел сквозь них на землю. Думать дальше не хотелось — слишком много на это уходило сил, которых, по его ощущениям, у него не осталось вовсе. Глаза его снова закрылись.
Он почувствовал, что от леденящего ветра замерзло лицо. Поднял руку, но она сразу упала назад — на что-то мягкое и теплое. Послышался громкий, очень знакомый лай. Звезды вдруг дернулись, и сразу прекратилось низкое монотонное гудение, которого, пока оно не пропало, он почему-то не замечал.
Нанас почувствовал что-то мокрое, шершавое, горячее на щеках, губах, лбу, а потом — нежное, сухое и прохладное там же. Он приподнял веки и увидел перед глазами тонкие девичьи пальцы. Они, касаясь его лица, мелко подрагивали. Затем на его лоб, щеку, губы упали теплые капли дождя… Он провел по губе копчиком языка — дождь оказался соленым.
— Нанас!.. — услышал он. — Ты живой!..
— Живой, — с трудом выдавил он и, собрав, насколько смог, мысли, добавил: — Вроде бы. Легохонько…
Дождь закапал чаще, а потом мокрое лицо Нади прижалось к его щеке, и он на самом деле едва не улетел к звездам от ее жаркого дыхания:
— Родной, миленький, славный! Как же ты… как же я без тебя…
— Зачем без меня? — прошептал он, чувствуя, как бурным, горячим потоком вливаются в него силы, как бешено колотится избавившееся от ледяной иглы сердце, как снова наполняется счастьем и смыслом прожитая им уже два раза жизнь. — Без меня не надо. И без тебя не надо. Но мы же есть? Мы ведь — вот они, да?
— Да, да, да, единственный мой, добрый, хороший… — Горячие губы легко, словно трепещущие крылышки мотылька, быстро-быстро пробежались по его лицу…
Он задохнулся. Он вновь, как в кают-компании подводной лодки, опьянел, только уже без вина. И, разумеется, опять, не подумав, брякнул:
— Ты еще скажи — храбрый.
Он даже зажмурился, кляня себя самыми последними словами… Но Надины губы продолжали порхать над его лицом по-прежнему, и он по-прежнему слышал ее жаркий шепот:
— Да, да, да, ты самый храбрый, самый смелый, самый отважный…
— Ты самый умный, — чувствуя, как расползаются до ушей губы, подсказал он.
— И самый умный… — эхом отозвалась Надя.
— Не знающий половины букв и поклоняющийся духам.
— Не зна… — Надя запнулась и, оторвавшись наконец от него, заглянула ему прямо в глаза. — Не надо так говорить. Ты же в этом не виноват. И духам ты больше не поклоняешься. А читать я тебя научу. Хочешь, прямо сейчас начнем?..
— Если честно, — смутился Нанас, — прямо сейчас я хотел бы поесть. Легохонько. И попить.
Надя тут же бросилась к мешкам с провизией, а он наконец-то приподнял голову и кроме звезд сумел увидеть и небольшую часть остального мира, которую, впрочем, составлял черный гребень привычного леса.
Увидел он также прямо перед собой и восторженно горящие глаза Сейда.
«Получилось?» — спросил он у пса.
«Как видишь. Ты молодец!»
«Это ты молодец. А я пока ничего не вижу, темно очень. Долго я тут валялся?»
«Не очень. Но день кончился, да. И ты уже не «тут», а «там». И мы тоже».
«В каком смысле?» — испугался Нанас.
«Мы оттуда уехали. Думаю, Полярные Зори уже совсем близко».
«А… этот?..»
«Остался там. Он все понял».
«А вот я — не совсем. Наверное, я и на самом деле балбес».
«Поймешь еще. Какие твои годы!»
Потом они дружно и молча поели. Говорить было незачем — все трое понимали друг друга так, словно тоже, как мохнатые великаны, научились объединять разумы.
А потом Сейд «произнес»: «Ну, я пошел… Теперь доберетесь. Мне… этот сказал».
«Кто сказал?..» — не понял Нанас.
«Тот самый. Кто же еще-то? Ты ведь понял, что он может по предметам видеть немного вперед? Вот он и увидел по снегоходу и волокушам, что вы доберетесь до чего-то большого и светлого. И вообще, все у вас будет хорошо».
«Это ты уже от себя добавил?» — прищурился Нанас.
«Легохонько», — смешно сузил морошковые глаза Сейд.
«А как же ты один? В такую даль… Там же эти… всякие…» — Нанасу и впрямь стало очень страшно за верного друга.
«А я не один. Он меня ждет. Сказал, что проводит до Колы».
«Да ну?! Чего это он таким добрым стал?»
«А он и не был злым. Но ты же был недолго на его месте, должен его хоть чуть-чуть понять. И ты знаешь, он ведь увидел о тебе все… И что-то понял. Во всяком случае то, что, даже когда мир вокруг, кажется, рухнул, нужно все равно продолжать жить. Надо лишь, хоть это и очень непросто, принять этот новый мир и, преодолевая себя, искать в нем свое место. Идти только вперед и вперед, и верить в себя. По-настоящему, всем сердцем верить. А ошибиться может всякий. Главное, не бояться в этом вовремя признаться и уметь исправлять свои ошибки».
«Это верно. — Нанас вздохнул. — А с тобой мы еще увидимся? Он про это ничего не говорил?»
«Я не спрашивал. Но я и сам думаю, что увидимся. Я этого очень хочу».
«Я тоже… — Нанас прижал к себе теплое мохнатое тело пса и уткнулся лбом в его большую круглую голову. — Удачи тебе. Беги! Привет Снежке».
Сейд выпрыгнул из волокуш и, не оглядываясь, затрусил по уходящей вдаль белой ленте. Нанас и Надя провожали уменьшающийся собачий силуэт взглядом, пока тот не растаял в ночи.
Нанас почувствовал, что из его глаз катятся слезы. Украдкой махнув по щекам рукавицей, он буркнул:
— А куда вы, кстати, дели мой снегоход?
— Оставили там, — махнула вслед Сейду Надя. — Вести ты не мог, да и бензина на оба все равно не хватало.
— Ну, дай тогда я сяду за руль. — Нанас встал, чтобы выйти из волокуш, но его тут же качнуло, и он снова опустился на матрас. — Нет, пожалуй, не сяду. То есть, сяду, но не за руль… — Внезапно он замолчал, а сознание, пока он делал попытку подняться, за что-то уцепилось.
Интересно, за что?..
Нанас, теперь уже осторожно и медленно, встал на ноги снова и закрутил головой. Все вокруг было по-прежнему, насколько позволяла это увидеть ночь. Сзади и спереди — белая лента дороги… или — белая ветка, будто в далеком или не существующем вовсе метро, так красивей. Слева и справа — лес, а чуть дальше, похоже, озера. Сверху — звезды… Ах, вот оно что!.. Нанас пристально вгляделся вперед.
— Надя, смотри!.. — позвал он внезапно сорвавшимся голосом. — Вон там, вдалеке…
— Где?.. — посмотрела, куда указывала его рука, Надя. — Звезды?
— Слишком низко для звезд. И какие-то они не такие. Крупные, желтые…
— Мы… доехали?..
— Похоже, что да… — выдохнул Нанас. — Белая ветка закончилась.
— Еще не закончилась, — сказала девушка, садясь за руль. — Еще чуть-чуть осталось… — Она оглянулась, посмотрела на него и улыбнулась: — Белая ветка, говоришь? Ну, тогда… — Мотор снегохода заурчал, и она торжественно крикнула прямо в звездное небо: — Осторожно, двери закрываются! Следующая станция — Полярные Зори.
2010 г.
г. Мончегорск
Примечания
1
Хорей — тонкий длинный шест для управления оленями. (Здесь и далее — прим. автора)
2
Сыйт — хозяйственно-территориальная община саамов.
3
Нойд — саамский жрец, шаман, колдун. Посредник между миром духов и миром людей.
4
Вежа — примитивное саамское жилище.
5
Сейды — священные камни саамов.
6
Малица — зимняя одежда северных народов, сшитая из оленьих шкур мехом внутрь, с капюшоном. Саамы переняли этот вид одежды у коми — ижемцев и ненцев в конце XIX века.
7
Торка — нижняя саамская одежда из тонких оленьих шкур.
8
Керёжа — саамские сани в виде лодки с одним центральным полозом. Использовалась до конца XIX века, после чего получили распространение косопыльные нарты, заимствованные у коми — ижемцев и ненцев.
9
Каньги — короткая, чуть выше щиколотки, саамская обувь из оленьих шкур.
10
Яры — саамская зимняя обувь из дубленых оленьих шкур с голенищем выше колен.
11
Поселок Ура-Губа.
12
Гады — сленговое название ботинок на флоте.
13
Духи, слоны — иерархические ступени на флотском и армейском сленге.
14
Гальюн — туалет на корабле.
15
Саамы действительно почти не едят грибов, а для оленей это любимое лакомство.
