На красивую женщину всегда есть спрос, каждый норовит затащить ее в постель, но спать с мужиками просто ради удовольствия — это дело мертвое. Пустой номер. Они потом уезжают к себе или ищут новых развлечений. Появляются другие — море мужских лиц. Ну и что? Что это дает?
Ничего не стоит заинтриговать голливудского продюсера, приезжающего в Нью-Йорк. Он и внимание проявит, и интерес к тебе. Это обыкновенный мужской инстинкт, и все ему поддаются. Он даже поначалу изображает интерес к твоей карьере: «Скажите, вы хорошая актриса?» После чего он пытается уложить тебя. Тоже, конечно, неплохо, когда можно с каждого что-то сорвать, пока его жена не видит. Но заставить его дать тебе шанс, в котором ты так нуждаешься, — извините, это совсем Другое дело! Красивых женщин вокруг просто навалом, все эти мужики подобного товара столько уже перевидали, что их мало чем удивишь. Им что одна, что другая. Можно удержать несколько дней, иногда несколько месяцев, но потом — прощай! И он тебя забыл с такой же легкостью, с какой познакомился.
Долорес не сомневалась в том, что талант у нее есть, и уже давно рассчитывала получить роль на Бродвее. Но проблема в том, что там никто не проявляет интереса к новым именам. Каждый раз одно и то же. Режиссеры иронически относились к ее театральным возможностям. Сколько раз она пробовалась по маленьким театрикам или пыталась получить роль в телепостановке — чертовы снобы крутили носами.
Чарлин посоветовала ей поехать на летние гастроли с передвижной труппой — набралась бы опыта, за кулисами потолкалась. Но Долорес не хотела отрываться от светской жизни, упускать возможность познакомиться с нужным человеком.
Долорес нужен был мужчина — с положением, с весом, с деньгами. Только тогда она станет хозяйкой собственной жизни. Господи, найти бы такого и ухватить его…
Генри Гаупта послал ей лично сам Господь Бог. Он явился ей на костюмированном балу в красном шелковом кимоно и в маске, уселся рядом и рассыпался в комплиментах, объясняя Долорес, что она похожа на восточную императрицу. К огромному своему удовольствию Долорес установила, что он не только крупный финансист, но и крупный инвестор бродвейских театров. В тот вечер Генри дважды приглашал ее танцевать, а на прощанье сказал, что надеется снова с ней встретиться.
— Я вам вскоре позвоню, — сказал Генри.
— Как можно скорее, — откликнулась Долорес.
Увидев Генри без маскарадного костюма, Долорес обнаружила, что у него лицо землистого цвета, а голова покрыта редким седым пухом. Губы у него были несообразно толстые, щеки впалые, над глазами нависали тяжелые веки. Однако у него была приятная, несколько отеческая манера держаться, которая вообще часто свойственна мужчинам в возрасте между пятьюдесятью и шестьюдесятью.
— Непременно позвоните мне — и поскорее! — повторила Долорес.
Генри позвонил на другой же день, а за неделю они успели три раза встретиться. Во время четвертой встречи — обедали в «Ла Гренуй», потом танцевали в «Ле Клубе» — Долорес шепнула ему на ухо:
— Генри, милый, почему бы вам не пригласить меня к себе? Мне ужасно бы хотелось, чтобы мы посидели и выпили вдвоем, только вы и я…
Генри чуть поколебался, но осторожно сказал:
— Ну что ж…
Они вошли в двухсветный вестибюль — живопись, мебель в стиле Людовика XIV, тропические растения в кадках. Генри провел Долорес в библиотеку, где продемонстрировал коллекцию китайских табакерок восемнадцатого века, коллекцию ваз с камеями Томаса Уэбба, коллекцию деревянных индейцев, которые стояли когда-то перед табачными лавками, коллекцию ложек в стиле ар-нуво.
В соседней комнате размещалась в ящиках под стеклом коллекция первобытных наконечников для стрел и копий, каменные орудия, шкуры, рога, гарпуны, барабаны и обрядовые маски.
Вернувшись в библиотеку, Генри спросил Долорес, что она хотела бы выпить.
Долорес приняла из его рук бокал белого портвейна и откинулась на клубничного цвета шелковые диванные подушки. Генри стоял, не сводя с нее глаз. Долорес сбросила туфельки, уютно поджала ноги и с улыбкой позвала:
— Генри, милый, сядьте поближе!
Генри повиновался с большой застенчивостью, чуть ли не со страхом. Все равно через несколько мгновений их губы встретились. После долгого поцелуя Генри отстранился и, мрачно уставившись на кончики пальцев, произнес:
— Я должен сообщить вам одну вещь. Вы имеете право знать об этом.
— Да? — нежно спросила Долорес.
Генри переплел пальцы, явно собираясь с духом. Наконец он приступил:
— В течение многих лет я был женат на женщине, которую ненавидел. По многим причинам. Она была из богатой семьи, я же был беден… Это правда, я женился на ней ради денег. Но Хелен обладала всеми качествами, вызывавшими отвращение во мне: была толстая, от нее плохо пахло, ее скрипучий голос действовал мне на нервы. Я постоянно изменял ей. Пришел День, когда я понял, что больше не в силах с ней оставаться. Мы получили развод. К тому времени я уже достаточно прочно стоял на собственных ногах — благодаря ее капиталу. Я женился вторично, но не успели высохнуть чернила на брачном контракте, как моя вторая жена стала казаться мне похожей на Хелен.
Генри тяжело вздохнул и сильно закашлялся.
— От нее тоже плохо пахло, хотя прежде меня возбуждал запах ее тела. У нее был противный голос. Однако хуже всего было другое — выяснилось, что она пьет. Я потерял всякий сексуальный интерес к ней и начал искать себе развлечения на стороне.
Он посмотрел на Долорес взглядом побитой собаки.
— Все это так понятно, Генри, — сказала она. — Трудно испытывать романтические чувства в отношении алкоголички.
Генри отрицательно покачал головой.
— Нет, вы не понимаете. Я все чаще изменял Донне, а она все больше пила, и когда я возвращался поздно ночью домой, я заставал ее в состоянии ступора. Я дважды отправлял ее в загородные лечебницы, она некоторое время после этого держалась, но потом все начиналось снова. Однажды ночью я отправился к любовнице и домой вернулся около четырех часов утра. Вошел — и увидел Донну на полу в прихожей. Она напилась пьяной и упала с лестницы. Уже потом врач сообщил, что Донна пролежала без помощи несколько часов.
Голос Генри прервался.
— Она была мертва, когда я вернулся. Я убил Донну! Голос упал до шепота, лицо исказила страшная гримаса. Генри всматривался в Долорес, будто упрашивая ее сказать хоть что-то в свое оправдание.
— Генри, это же просто нелепость! Вы не виноваты в том, что ваша жена пила. Вы сделали что могли для нее, вы отправили ее на лечение, вы старались помочь ей!
