— Это мне звонят.
— Верно. Но я тоже хочу слышать. — Джексон повернулся к служащей: — Есть еще аппарат? — Он поднял обе руки и, изображая телефон, сделал тот же самый рогатый жест, что и портье. — Ики телефон?[60]
Служащая указала на противоположный конец стойки. Она переключила штекеры на коммутаторе и кивнула. Грант и Джексон взяли трубки.
— Это Грант.
Связь была плохая — на линии слышался шум, потрескивание электрических разрядов, но голос звучал ясно и холодно.
— Моя фамилия Курчатов. Ваша подруга у меня. — Сердце Гранта забилось быстрее. Он молчал. — Я обменяю ее на табличку.
Джексон на другом конце стойки закрыл трубку рукой и одними губами произнес:
— Тяни время.
— Ваш друг Бельциг украл табличку.
— Есть и вторая половина. — В голосе возникла опасная нотка. — Более важная. Вы украли ее из дома француза.
— Мы оставили ее в Греции.
Трубка зашипела:
— Ради спасения вашей подруги надеюсь все же, что это не так.
— Вам от таблички все равно никакого проку. Вы не сможете ее прочитать.
— Это мы сами решим, когда вы нам ее отдадите.
— Не могу.
В голосе Курчатова зазвенела сталь:
— Отдадите. Завтра в это же время мы встретимся с вами на пароме в Юскюдар.[61] Вы принесете табличку.
Связь прервалась.
— Ну теперь ты согласен, что Марина на них не работает?
Джексон, кажется, собирался что-то сказать, потом поймал взгляд Гранта и проглотил свои слова. Он повернулся к Риду:
— Как идет перевод?
Рид был мрачен.
— Сегодня утром мне показалось, будто у меня что-то получается. А днем я понял, что точно так же мог бы выдумывать слова сам.
— Мы можем вам чем-нибудь помочь? — спросил Грант.
Джексон затянулся сигаретой.
— Чем же? Если он не может прочитать, то ты и подавно не сможешь. А по мне, так это вообще все один какой-то древнегреческий язык.
Шутка была не новая и даже не смешная, но на Рида она произвела удивительное впечатление. Он вдруг сел прямо, внимательно посмотрел на Джексона и вскочил на ноги.
— Извините, — пробормотал он и выбежал из комнаты.
Джексон и Грант последовали за ним в соседнюю комнату. Оказалось, что профессор стоит на коленках у кровати, роясь среди раскиданных по полу бумажных завалов.
— Что такое?
Он повернул к ним лицо. Его светло-голубые глаза были широко раскрыты, но профессор вряд ли видел своих собеседников.
— Кажется, я понял.
Глава двадцать девятая
Этой ночью никто не спал. Грант и Джексон по очереди несли караул в коридоре, отбивая атаки сонливости бесконечными сигаретами и чашками кофе. Риду никакие стимуляторы не требовались. Каждый час они стучали в дверь, чтобы спросить, не нужно ли ему чего-нибудь, и всякий раз он взмахом руки отсылал их прочь. Согнувшись над своим столом в круге света, в халате поверх одежды, профессор что-то яростно писал, напомнив Гранту старую детскую сказку про карлика Румпельштильцхена, который трудится всю ночь, чтобы из бумаги и глины добыть золото.
Грант, даже когда не нес вахту, уснуть не мог. Он лежал в своей постели, и его трясло от кофеина, никотина и усталости. Он пытался не думать о Марине, а когда это не получалось, старался перебить свои мысли счастливыми воспоминаниями. Это тоже не помогало. В три часа ночи, сменившись со второй вахты, он вышел на крышу и встал на террасе, вдыхая окружающую ночь. Отель находился в районе Султанахмет, в сердце старого города. Справа был виден кончик обелиска на древнем ипподроме, далее друг на друга наползали купола Синей мечети и шпиль собора Святой Софии. Наверное, впервые в жизни Грант ощутил красоту истории.
Когда он вернулся вниз, коридор оказался пуст, а дверь к Риду открыта. Грант побежал было, но замедлил шаг, услышав в комнате знакомые голоса. Рид был у себя, он сидел развалясь в кресле, а Джексон глядел через его плечо на что-то, лежащее на столе. Джексон поднял голову:
— Он справился.
Рид, конечно, устал, но все равно выглядел потрясенным, как человек, который заглянул за занавес в каком-нибудь священном храме и не до конца осознал, что он там увидел.
— Шутка Джексона оказалась более чем буквально верной. Язык линейного письма Б — греческий. Очень примитивный, архаичный, но узнаваемый.
— Мне показалось, вы говорили, что греческий предлагали чуть ли не с самого начала.
— Да. Но тогда это были только догадки — предлагали ключ, когда самого замка еще не было. Все равно что смотреть на радиоперехват сообщения, зашифрованного на «Энигме», не зная, откуда оно пришло, и утверждать, что оно может быть на немецком. Все это очень хорошо, но ничего не значит, пока не разгадаешь код, не узнаешь грамматику и синтаксис и способ, каким представлен язык. Вам придется все выстроить заново — с самого низа до самого верха, и только тогда сравнения с другими языками могут помочь. В нашем случае нам с вами несказанно повезло. Это мог бы оказаться совершенно новый язык или такой, который связан со знакомыми нам языками очень отдаленно. А вышло, что это один из самых изучаемых языков в нашем мире.
— Вы проделали огромную работу, — ласково произнес Джексон. — Но что же вы все-таки узнали?
Рид почесал висок:
— В это едва можно поверить. Мы все считали, что микенская культура существовала раньше греческой и исчезла до того, как появились греки. Теперь оказывается, что они существовали в одно время. Получается, что исторические труды придется переписать.
— К черту исторические труды, что же написано на табличке?
— А, да. — Рид вручил ему листок бумаги. — Предстоит еще много работы, некоторые конструкции трудно разобрать, и есть несколько символов, которые я пока определил только примерно. Но суть вы понять сможете.
Джексон и Грант склонились к бумаге.
— Представляете, мы, наверное, первые люди, которые за прошедшие три тысячи лет читают на этом языке.
«Царь Крита посвятил этот камень Хозяйке Лабиринта. Но Богиня не была благосклонна к людям Крита. Черные корабли пришли в Закрое и забрали камень из пасти льва (пещеры?). Вождь принес камень в храм Кузнеца на Лемносе. В огне и в воде посвященные выплавляли металл из камня и ковали доспех — наголенники, шлем с нащечниками, бронзовые латы и щит из бронзы, серебра, золота и свинца. По воле богов он был дан Герою, чьи подвиги широко известны…»
Следующие две строчки нечитаемы из-за того, что табличка была разломлена. Можно допустить, что они описывают смерть Героя (Ахилла?) и то, что произошло с его доспехами. — А. Р.
«…Тогда наш капитан, Добрый Мореход, поклялся, что не оставит трофеи у себя, а посвятит их Герою. Гребцы по воле жрицы отвезли сей груз за пределы мира. Они плыли вдоль берега и пересекли реку. Вскоре они прибыли в священную бухту, где растут ивы, тополя и дикий сельдерей. Там, внутри горы по ту сторону озера, они возвели Дом Мертвых. Они сожгли подношения, положили дары, доспехи и щит, а также множество кубков и сосудов из золота и серебра. И со многими приключениями отплыли домой».
— Значит, нам осталось выяснить, какую реку они пересекли, а потом найти ближайшую гору.
— Реки упоминаются в большинстве источников, которые повествуют о Белом острове, — припомнил Грант. — Но невозможно понять, какую реку они имеют в виду. Днепр, Днестр, Дунай…
— Может быть, они все ошибаются. Не забудьте — скорее всего, место находится неподалеку от Керченского пролива и Азовского моря.
Джексон пришел в недоумение:
— Я что-то пропустил?
— Я объясню, — ответил Рид. — Кстати, нельзя ли достать здесь карту?
— Есть лоция Черного моря, которой мы пользовались, когда летели на Змеиный остров. Она у меня в комнате.
Грант принес книгу, к которой прилагалась карта, сложенная под задней обложкой. Он расстелил карту на кровати и принялся ее рассматривать. Линии плыли и сливались друг с другом перед его усталыми глазами, но один факт он не мог не заметить.
— Здесь нет никаких островов. И реки тоже нет.
— Должна быть, — упрямо ответил Рид. — Все тексты сходятся на одном — рядом с Белым островом есть река. Главное — нужно пересечь Океан, чтобы добраться до того мира, который лежит за ним.
— Я считал, что они путешествовали по морю, — возразил Грант. — Нельзя же пересечь реку, идя по морю. Реку пересекают, когда двигаются по суше — с одного берега на другой. Может быть, они проплыли мимо устья реки? Но тут нет никакой… Что?
Он замолчал, когда заметил, что Рид смотрит на него не со своим обычным нетерпением, но с неприкрытым восторгом.
— Вот оно.
— Что?
— Попробуйте посмотреть на мир глазами Одиссея. — Рид заговорил, позабыв и про свой возраст, и про усталость. — С поля битвы у Трои вы везете свой драгоценный груз через Дарданеллы и Босфор в Черное море. Вы идете вдоль берега — в те времена никто не рисковал переходить через открытое море, но даже такой маршрут полон опасностей. На ваши корабли нападают каннибалы, вас треплют штормы. Вы, как Марлоу[62] в «Сердце тьмы», — на краю света, где-то в белом пятне в самом углу карты. Вы проходите земли киммерийцев, и вот, как раз там, где вы и ожидаете, вы приходите к устью реки. Не простой реки — великой реки шириной девять миль, и, пересекая ее, вы не видите ее начала. Океан.
