Но она улыбалась, и была прекрасна.
— Нам нужно убираться с этого корабля, — сказал ей Септим.
Октавия долго не могла рассмеяться. В её смехе было больше удивления, нежели веселья.
— Нам… что?
Он не хотел произносить этого вслух. Он едва осознал, что думал об этом.
— У меня болят руки, — произнес он. — Они болят каждую ночь. Все что я слышу, это стрельба, крики и приказы, которые отдают мне нечеловеческие голоса.
Она оперлась о подлокотник трона.
— Ты ведь жил с этим до того, как я присоединилась к экипажу.
— Теперь у меня есть ради чего жить, — он встретился с ней взглядом. — И мне есть что терять.
— Как удивительно! — казалось, слова Септима не слишком впечатлили ее, но её глаза вспыхнули. — Даже с твоим ужасающим акцентом, это прозвучало почти что романтично. Твой хозяин снова огрел тебя по голове, поэтому ты так странно говоришь?
Септим не отвернулся, как обычно.
— Выслушай меня. Талос движим чем-то, чего я не могу понять. Он задумывает…что-то. Какое-то грандиозное действо. Пытается что-то доказать.
— Как его отец, — подметила Октавия.
— Именно. И посмотри, что случилось с примархом. Его история закончилась смертью, он принес себя в жертву.
Октавия поднялась на ноги, отбросив в сторону покрывало. Её положение ничем себя не выдавало, а у Септима практически не было опыта в подобных вопросах, чтобы знать, должен ли её живот уже начинать округляться или нет. В любом случае, держалась она непринужденно. Он ощутил мимолетный прилив виноватой благодарности за то, что временами она была сильной за них обоих.
— Ты считаешь, что он ведет нас в последний бой? — спросила Октавия. — Это кажется маловероятным.
— Не намеренно. Но он не хочет командовать этими воинами и не хочет возвращаться в Око Ужаса.
— Это всего лишь твои догадки.
— Возможно и так. В любом случае, это не имеет значения. Скажи мне, ты хочешь, чтобы наш ребенок родился на этом корабле, чтобы ему была уготована такая же жизнь? Ты хочешь, чтобы его забрали в Легион и превратили в одного из них, или чтобы он рос во тьме этих палуб, лишенный солнечного света на всю жизнь? Нет, Октавия, нам нужно убираться с «Эха проклятия».
— Я навигатор, — ответила она, хотя в её взгляде уже не было веселья. — Я была рождена, чтобы плавать среди звезд. Солнечный свет не так уж и нужен.
— Почему это звучит для тебя как шутка?
Не те слова. Он понял это, как только они сорвались с его губ. Взгляд Октавии вспыхнул, а улыбка стала натянутой.
— Это не шутка для меня. Я всего лишь возмущена твоим предположением. — за все время, проведенное здесь, она никогда прежде не говорила как аристократка, которой когда то была. — Я не настолько слаба, что меня нужно спасать, Септим.
— Я не это имел ввиду, — вот тут-то и заключалась проблема: он и сам не знал наверняка, что именно он имел ввиду. Он даже не хотел озвучивать свои мысли.
— Если бы я захотела покинуть корабль, — начала она, понизив голос, — как бы мы это сделали?
— Есть способы, — нашелся Септим. — Мы бы что-нибудь придумали.
— Звучит туманно.
Октавия смотрела, как он ходил по комнате, рассеяно убирая старые контейнеры из-под пищи и инфопланшеты, которые приносили слуги, чтобы развлечь ее. Она наблюдала за странным домашним ритуалом, скрестив руки на груди.
— Ты по-прежнему неряха, — сказал Септим, отвлекаясь.
— Как скажешь. Так что ты там думаешь?
Септим остановился на мгновение.
— Что если Талос знает больше, чем рассказывает своим братьям? Что если он видел, как все закончится, и теперь действует по своему собственному плану? Быть может, ему известно, что мы все умрем здесь.
— Даже легионер не стал бы поступать столь подло.
Он тряхнул головой, глядя на нее своими разномастными глазами.
— Клянусь, порой ты определенно забываешь, где находишься.
Она не могла не заметить произошедшую в нем перемену. Исчезла его осторожность, располагающая к себе мягкость, как будто он боялся, что она или разобьется от легкого касания или убьет его случайным взглядом. Исчезла уязвимость. Разочарование изгнало всю его спокойную добродетель и оставило его открытым перед ней.
— Он говорил с тобой в последнее время? — спросил Септим. — Было ли что-то необычное в его словах?
Она подошла к ряду мониторов и взяла несколько инструментов из соседнего ящика.
— Он всегда говорил так, будто ожидает смерти рано или поздно. все из его уст звучит как какая-то мучительная исповедь. Я всегда замечала это в нем: он никогда не мог стать тем, кем хотел, и теперь его переполняет ненависть к тому, каким он стал. Другие… справляются с этим лучше. Первый Коготь и другие наслаждаются такой жизнью. А у него нет ничего кроме ненависти, и даже от нее уже ничего не остается.
Септим сел за её троном и погрузился в раздумья, закрыв свой человеческий глаз. Аугметический глаз закрылся в ответ, зажужжав как линза пиктера. Тишина наполнилась далекими отголосками криков, не принадлежавшими кому-то конкретно, но такими человеческими. Звуки корабля Восьмого Легиона не были для него в новинку, но слишком многое изменилось. он не мог перестать обращать на них внимание, как ему удавалось многие года прежде. Теперь, независимо от того, что и где он делал, Септим слышал боль в этих стонущих голосах.
— Те несчастные ублюдки, которых свежуют заживо — заслуживают ли они этого?
— Конечно, нет, — ответила Октавия. — С чего бы вдруг ты стал задавать такой глупый вопрос?
— Потому что подобные вопросы я перестал задавать много лет назад, — он повернулся, чтобы посмотреть на нее и не отводил взгляд несколько секунд. — Это все твоя вина. Марук понял, но я старался пропустить все мимо ушей. Ты сделала это. Ты пришла сюда и снова сделала меня человеком. Грех, страх, желание жить и чувствовать, и… ты вернула все. Я должен за это тебя возненавидеть.
— Ты волен это сделать, — сказала она, занимаясь перенастройкой одного из внешних мониторов видоискателя. Октавия едва ли испытывала любовь к работе, но выполнение простеньких задач обслуживания помогало скоротать время. — Но, получается, ты будешь ненавидеть меня за то, что я вернула что-то очень важное.
Септим уклончиво хмыкнул.
— Да не вздыхай уж ты так обиженно перед лицом терранской аристократии, — сказала она. — Как-то по детски выходит.
— Тогда постой… я не знаю, как сказать это на готике. Yrosia se naur tay helshival, — сказал он по-нострамски. — Улыбаешься, издеваясь надо мной?
— Ты имеешь ввиду «дразнишь». Так вот, я не дразню тебя. Просто скажи то, что хочешь сказать.
— Нам нужно покинуть этот корабль, — повторил он, наблюдая, как она работала, держа во рту стриппер. Октавия выплюнула его и взяла испачканной рукой.
— Может быть, и нужно. Однако, это не означает, что у нас есть такая возможность. Корабль не сможет никуда двигаться без меня, а мы едва ли удерем далеко, пока они не поймут, что мы сбежали.
— Я что-нибудь придумаю, — Септим подошел к ней, обнял и произнес, уткнувшись в её волосы. — Я люблю тебя.
— Vel jaesha lai, — ответила она.
Спустя час она шла по коридорам «Эха» в сопровождении слуг, тянущихся за ней разрозненной толпой. теперь крики звучали отовсюду, эхом раздаваясь в воздухе и проникали сквозь стены с настойчивостью настоящего ветра. Пыточные камеры располагались на несколько палуб ниже, и путь предстоял неблизкий. По меркам территории на борту корабля, как ей было известно, они были глубоко, в самых опасных отсеках, где экипаж не имел ценности, и цена жизни была, соответственно, ниже.
— Мы пойдем с хозяйкой, — сказал один из слуг Октавии.
— Мы все пойдем, — поправила Вулараи, положив руку на подаренный ей меч Легиона, который она носила на бедре.
— Как пожелаете, — ответила им Октавия, хотя сама тайно радовалась их преданности.
Толпа таких же оборванных скитальцев по палубам разбежалась перед её группой — уже третья, решившая убежать а не вступать в бой. Некоторые смотрели ей вслед, шипя на готике, нострамском и других языках, происхождение которых она не могла даже предположить, не то чтобы понять их. Одна группа бросила им вызов, требуя награды за проход в их владения.
— Меня зовут Октавия, — сказала она чумазому предводителю с лазпистолетом.
— Для меня это ровным счетом ничего не значит, девочка.
— Это значит, что я — навигатор этого корабля, — она выдавила из себя улыбку.
— И это для меня тоже ничего не значит, как и твое имя.
Октавия набрала в легкие воздуха и взглянула на Вулараи. Большая часть человечества, сбившиеся в кучу непросвещенные массы, предпочитали закрывать глаза на факт существования навигаторов, а у нее не было желания объяснять им природу своего наследия, или — что еще хуже, — демонстрировать его здесь.
