Прошло полвека, но Аврора Санчес, уже хорошо освоившая русский язык, отчетливо помнила многие детали своей непродолжительной совместной жизни с Берзиным. Вероятно, ее молодость (20 лет) и новизна впечатлений – переезд по поддельным документам в другую, неизвестную ей строну, вхождение в роль жены и хозяйки большой квартиры в знаменитом «Доме на набережной», к тому же незнание русского языка и отсутствие родных и близких – все это вместе взятое намертво впечатало в память молодой женщины все, что относилось к тому периоду ее жизни. Если она спустя полстолетия отчетливо помнит часы и минуты своего прибытия в Москву, значат юная испанка сильно волновалась, тревожно готовясь к таи встрече со столицей неведомого ей социалистического государства, с людьми страны Советов.
Обратимся к интервью, взятом у Авроры Санчес писателем Горчаковым. Ее ответы на поставленные вопросы, касающиеся 37-го года, судьбы Берзина и особенно последних его дней на свободе, ее рассказ о событиях последующих месяцев – все это приводит к некоторым, иногда неожиданным выводам.
« – Вы помните, когда приехали в Москву?
– 3 июня в 9.30 утра я звонила в дверь. Не я сама, шофер звонил.
– Полдесятого утра?
– Да, 3 июня, в 9.30 точно. 11 июня мы справили мой день рождения, 12-го мы поженились.
– Это вы настаивали на женитьбе или он этого хотел?
– Нет, он, он. Я не хотела… Он говорил: «Я хотел жениться на тебе в Испании». – «Я бы не вышла за тебя в Испании». У меня ведь был жених. Но началась война. Жених остался в Сарагосе, а я в Мадриде. И я его больше не видела. Потом я приехала сюда. Я думала, что год побуду, выучу русский язык, посмотрю Москву и вернусь. Я не знала, что выйду за него замуж, что останусь здесь на всю жизнь…
– Берзин, конечно, был очень сдержанный человек, владел собой, но ясно видел, что надвигается большая беда, трагедия, идут повальные аресты среди руководства Красной Армии. Характер, настроение у него в это время менялись?
– Нет, он был очень веселый, ласковый, как всегда, и со мной, и с Андрейкой.
– Знал ли он, что его ждет? Как себя вел?
– Вначале я думала, что он ничего не знал. Но потом уже, когда годы прошли, я стала больше понимать, я думаю, что все-таки он ждал. Потому что я его спрашивала о Никонове – мне говорили, что это его заместитель. Приехала жена Никонова из Одессы и плакала у него в кабинете. О чем они говорили, я не знаю…
Просто я его спрашиваю: «Папа, почему Никонова плачет?» – «Она вернулась, а квартира закрыта, опечатана, нет Никонова». – «А где он?» – «Не знаю». Как он не знал? Он прекрасно знал, но он мне не стал говорить. Потом я поняла и спросила: «Его арестовали?» Он говорит: «Да». – «А тебя могут арестовать?» – «Да как ты можешь так думать! Я бывал в тюрьмах, ссылках…» Я поверила, что это тоже может быть…
– Когда арестовали Яна Берзина?
– В ночь с 28 на 29 ноября. Точно. Часа в два-три… Ночью, когда пришли за ним, той ночью мы спокойно легли спать и я ничего не знала… А в ту ночь они открыли дверь сами, я не слышала звонка. Он дома был. «Папа, что такое?» – я спросила, а он мне сказал по-испански… Если бы он сказал: «Это за мной», а он сказал: «Для меня», «Ко мне»… Единственные последние слова его услышала: «Папиросы можно?» Они говорят: «Можно»…
– Вы еще не сказали об обыске. Об обыске помните?
– Они просто все опечатали. Они опечатали спальню, кабинет, комнату Андрея. И нас вдвоем переселили в столовую. А обыск они не делали, забрали просто все, что было…
– А что они забрали?
– Все. А потом одежду и кое-какие вещи мне вернули.
– Ваши вещи?
– И его вещи тоже вернули, кое-что.
– А когда вернули его вещи, не помните? Через какой срок?
– Короткий срок. Я еще жила в этом доме, в этой квартире я еще жила. Потом пришли, забрали все из библиотеки. Еще деньги взяли… Забрали буфет из столовой… Оставили два прибора, которыми пользовались мы с Андреем. Книги не вернули ни одной…
– Как долго Вы жили в этой квартире?
– Меня через несколько месяцев переселили в другой подъезд. В этом же доме, а Андрею дали еще где-то маленькую комнату. А весной 39-го дали мне 15 метровую комнату на Кировской…
– À передачу можно было ему носить или нет? Наверное, нет…
– Я хотела идти узнать, а мне сказали, поскольку вы не понимаете по-русски, пусть придет тот, кто понимает. Тогда меня взяли на машине и привезли туда, на Дзержинскую. Поднялись наверх. Там мужчина, фамилия его, если правильно мне назвали, – Фриновский. Не знаю, правильно или нет. У него три… эти самые…
– Кубари, шпалы, ромбы?
– Не помню. Три штуки были… И меня все спрашивали, спрашивали… Потом я говорю: «Жив он, я буду ждать, если нет, то я хочу домой в Испанию». А он сказал: «Нет его. Нет уже…» Так мне сказали.
– Когда это было?
– Это было… Я жила еще на старой квартире нашей.
– То есть еще в 37 м году?
– В конце 37-го или в начале 38 го…
– А он был жив до 29 июля 1938 года!
– Я же не знала. Мне сказали, что его нет в живых, что я одна, делай, что хочешь, но в Испанию сейчас нельзя. Когда можно будет, мы тебе скажем…..
– А кто к вам приходил из НКВД?
– Черняев. Это человек, который опекал меня, видимо. Если мне куда-нибудь нужно было, он приходил.
– Вы звонили ему?
– Потом уже у меня появился телефон. А сначала он пришел сам и дал мне свой телефон: «Если тебе нужно будет что-то, вот, звони мне».
– А как долго Черняев вас опекал?
– Пока я не вышла замуж. Опекал он меня не по своей воле. Это ему задание такое дали в НКВД…
– И никогда вас не вызывали на какие-то беседы, не задавали никаких вопросов, жизнь текла нормально?
– Мне сказали, ты свободна и можешь делать все, что хочешь… А потом, когда, уже кончилась война в Испании, в НКВД мне сказали: «Мы можем тебя отправить домой». Я говорю: «Сейчас я не могу ехать», потому что я хлопотала, чтобы мои сестры приехали сюда… Через Кремль я подала заявление и просила разрешить сестрам приехать: они попали во Франции в концлагерь. Ворошилов обещал помочь. И мои две сестры приехали в конце 39 го…
– А сестры как долго оставались в СССР?
– Они и сейчас живут здесь. Вышли замуж… С Андреем случайно встретилась на Кировской. Я его пригласила к себе, угостила кофе: «Приходи, вот ты знаешь, где я живу, приходи». – «Хорошо, хорошо». Больше не приходил. Потом война. 1941 й год…
– Вам не известно, когда он ушел добровольцем в армию?
– Нет, ничего не знаю.
– И где погиб? Мне говорили латыши, что он сражался в Латышской дивизии и пал смертью храбрых. Ему было 18 лет…
– Не знаю, не знаю…»[165]
Да простит нас читатель за включение в наше повествование столь обширного куска из другого произведения. Однако это показалось нам необходимым, ибо приведенный отрывок из документальной повести Овидия Горчакова «Судьба командарма невидимого фронта» поведал о многом таком, что в открытую, в прямой постановке не прозвучало, но достаточно легко читается между строк. Вдумчивый читатель сразу понимает это и у него возникает немало вопросов к Авроре Санчес – это помимо тех, что задавал О. Горчаков. Странно только одно: почему они не возникли у автора повести, а если и возникали, то по какой причине старый фронтовой разведчик их не задал почтенной вдове фундатора советской военной разведки? Может, чтобы ненароком не обидеть ее своими подозрениями и тем самым бросить тень на светлую память о Я.К. Берзине? Или им руководили какие то другие мотивы – нам об этом ничего не известно. Бесспорно лишь одно – Овидий Горчаков, совсем не новичок в разведке, не задал своему собеседнику ряд важных вопросов, так и напрашивавшихся в ходе их разговора.
Сама же Аврора Санчес сказала много такого, чего ей никак не следовало, видимо, говорить. А произошло это, вероятно, потому, что из-за давности описываемых событий и своих преклонных лет она подрастеряла бдительность. А может быть по тем же причинам не посчитала нужным скрывать некоторые детали своих взаимоотношений с органами НКВД. А что они, эти контакты с ведомством зла и насилия, в 1937–1939 годах были устойчивыми и достаточно тесными, не приходится сомневаться, прочитав, даже бегло, приведенное выше интервью с ней.
Один из первых вопросов – почему ее не арестовали вместе с мужем или несколько позже? Вопрос этот далеко не риторический – Аврора была иностранкой, «внедрившейся» в близкое окружение главы столь засекреченного учреждения, каким являлось Разведуправление Красной Армии. Не будем забывать – в те годы любой иностранец, тем более только что прибывший в СССР, в спецорганах НКВД сразу же зачислялся в разряд агентов одной, а то и сразу нескольких разведок. Однако с Авророй Санчес такого не случилось ни в зловещем 1937 м году, ни до войны, ни после нее. В чем тут причина? Недосмотр, недоработка органов НКВД? С таким предположением трудно согласиться, соприкоснувшись с работой этой хорошо отлаженной машины репрессий. Тогда в чем же дело? Может то был хорошо продуманный шаг, рассчитанный на определенные выгоды для обеих сторон? Судите сами – жену всесоюзного старосты М.И. Калинина посадили, супругу маршала Буденного тоже отправили в тюрьму, а затем в лагерь, всех жен арестованных маршалов, командармов 1-го и 2-го ранга, армейских комиссаров 1-го и 2-го ранга (к их числу относился Я.К. Берзин) арестовали и посадили, а вот эту южную красавицу, едва понимающую русскую речь, почему-то в НКВД всячески опекали. О ней там постоянно заботились: выделяют ей фактически порученца в лице сотрудника Черняева, предоставляют в престижном «Доме правительства» (это после ареста мужа – «врага народа»!) благоустроенную комнату с телефоном. Чем все это объяснить? Вывод напрашивается только один – Аврору Санчес склонили к сотрудничеству с НКВД. Уж под каким там нажимом, предлогом, шантажом или посулами – нам, видимо, об этом не узнать. А сама Аврора о том не сказала ни слова и, можно быть уверенным, не скажет, если такое с ней действительно случилось.
