Еще один момент – ну, скажите, с какой это стати сам комкор Фриновский – заместитель всемогущего Ежова, начальник ГУГБ НКВД СССР, стал бы лично принимать никому не известную молодую испанку, скороспелую жену арестованного «шпиона, вредителя и заговорщика» Берзина, милостиво беседовать с ней, притом с переводчиком? Не такой человек был Фриновский, чтобы растрачивать время по мелочам (а отдельно взятый человек для него был действительно мелочью, когда одновременно аресту подвергались десятки и сотни людей). Тем более успокаивать жену арестанта, клятвенно обещая в свое время отправить ее на родину, в Испанию.
Вдова Я.К. Берзина открыто признает, что по заданию своих начальников из НКВД чекист Черняев длительное время опекал ее. Заметим, что он не следил за ней исподтишка, не наблюдал за ее передвижением из ближайшей подворотни, а по обоюдному согласию (это следует из слов Авроры Санчес) активно сотрудничал с ней, преодолевая, видимо из-за слабого знания русского языка, возникающие трудности.
Зададим себе и такой вопрос – где больше всего Аврора Санчео могла принести пользы органам НКВД в случае их действительного сотрудничества? Ответ находим быстро и однозначно – только в среде своих земляков, испанцев-эмигрантов, число которых в Советском Союзе после поражения Испанской Республики значительно возросло. Испанская колония в СССР накануне Великой Отечественной войны была, пожалуй, одной из самых представительных. Известно и то, что в ее среде были люди, сотрудничавшие со спецслужбами страны – этот факт уже давно не является секретом: о том писали сами испанцы, получившие и не получившие подданства СССР.
Из содержания рассказа Авроры Санчес видно, что в кабинетах НКВД она чувствовала себя достаточно свободно. И даже предпринимала попытки поторговаться с чекистами, как, например, в случае, когда она отказалась возвращаться в Испанию. Это когда она хлопотала о разрешении въезда в СССР ее родным сестрам, обратившись за поддержкой не к кому-либо, а к маршалу Ворошилову. Получается так: когда другие семьи арестованных военачальников, публично объявленных «врагами народа», подвергнутые остракизму, оплеванные властями и окружающими обывателями с головы до ног, сидели тише воды, ниже травы, боясь лишний раз напомнить миру о своем существовании, Аврора Санчес постоянно контактирует с НКВД, пишет заявления в правительство с просьбой о разрешении въезда ее сестрам в Советский Союз. То есть постоянно напоминает о себе, не опасаясь травли со стороны карательных органов и обвинений в шпионаже. Интересно бы знать – откуда у нее такая уверенность, что ее сестры не подвергнутся репрессиям, как родственники Я.К. Берзина? Откуда идет такая уверенность?
Ворошилов обещал ей свою помощь! В это трудно поверить, хотя бы немного зная «первого маршала». К тому же он лично вряд ли знал Аврору Санчес, чтобы обещать ей свою поддержку. Здесь явная натяжка в рассказе и преувеличение собственной значимости личности жены Берзина. А вот что касается ее взаимоотношений с Андреем, сыном ее мужа, то здесь четко просматривается неприязнь юноши, его неприятие этой женщины. Видимо, Андрей догадывался о характере ее связи с НКВД – ведь даже из слов Авроры Санчес видно, что ее пасынок не расположен был к поддержанию дружеских, не говоря уже о тесных семейных, отношений между ним и мачехой, Он, по всей вероятности, считал ее одной из виновниц ареста и гибели отца. Несмотря на настойчивые приглашения Авроры, Андрей так к ней больше и не зашел, хотя, казалось бы, память об отце и муже должна была их крепко объединить на долгие годы.
Более двух лет в должности заместителя начальника Разведупра РККА работал корпусной комиссар Артузов Артур Христианович. Одну из страниц жизни этого незаурядного человека общественность страны узнала, посмотрев популярный кинофильм «Операция «Трест», рассказывающий о ликвидации антисоветского подполья в СССР, о реализации плана внедрения чекистов в среду белой эмиграции и ее заговорщических организаций, а также о поимке знаменитого английского разведчика Сиднея Рейли и Бориса Савинкова, одного из столпов белого движения. Как раз под руководством начальника контрразведывательного отдела ОГПУ Артузова и была разработана, а затем успешно осуществлена названная операция.
Здесь уместно привести оценку деятельности и личных качеств Артузова, данную ему первым руководителем ВЧК Ф.Э. Дзержинским. В своем письме, датированном 21 июля 1921 года, тот так отвивался о нем: «…тов. Артузов (Фраучи) честнейший товарищ и я ему не могу не верить как себе»[166].
Сын швейцарского эмигранта, сыровара по профессии, Артур Фраучи такова настоящая фамилия А.Х. Артузова), член партии большевиков с 1918 года, всю свою жизнь при Советской власти посвятил подготовке шпионов (разумеется, своих) и борьбе с ними (естественно, с чужими). Начав службу в Красной Армии секретарем командующего Северным фронтом М.С. Кедрова, известного большевика-ленинца (кстати, своего дяди – мать Артура и жена Кедрова были родными сестрами), Артузов с 1919 года работает в органах ВЧК, ОГПУ, НКВД, последовательно занимая там должности заместителя начальника Особого отдела, начальника контрразведывательного и иностранного отделов, а с 1934 года исполняет обязанности заместителя начальника Разведуправления РККА.
За Артузовым пришли 13 мая 1937 года. Арестован он был без вынесения соответствующего постановления на его арест и без санкции прокурора, а только по ордеру, подписанному 13 мая заместителем наркома внутренних дел Бельским. По народной примете несчастливое это тринадцатое число – в этот день Артузова арестовали, в тот же день его исключили также из партии. Приходится только удивляться такой оперативности партийных функционеров.
Как видно из текста обвинительного заключения, Артузов был арестован как активный участник заговорщической группы, якобы существовавшей в органах НКВД СССР во главе с бывшим его наркомом Генрихом Ягодой. Кроме того. Артузов обвинялся в том, что он вел широкую шпионскую деятельность, работая одновременно на немецкую, французскую, английскую и польскую разведки, снабжая их соответствующими материалами об оперативных мероприятиях и агентуре ОГПУ-НКВД.
Доведенный до предела физическими и моральными истязаниями, Артузов вынужден был подписать составленные следователями – начальником секретариата НКВД СССР комиссаром госбезопасности 3-го ранга Я.А. Дейчем и сотрудником этого же секретариата лейтенантом госбезопасности Аленцевым – сфальсифицированные протоколы допросов, то есть признать себя виновным в инкриминируемых ему преступлениях. Там указывалось, что с английской разведкой он сотрудничал с 1913 года, а в 1919 году своим двоюродным братом А.П. Фраучи был привлечен к шпионской работе в пользу французской разведки. После выезда брата в 1929 году из Советского Союза Артузов якобы стал поддерживать связь с представителем Международного Красного Креста – французским шпионом Верлиным. В протоколе допроса записано, что Артузов в 1925 году через своего подчиненного – сотрудника Иностранного отдела ОГПУ О.О. Штейнбрюка установил связь с германской разведкой и все последующие годы поставлял ей секретную информацию.
«Вопрос: Расскажите подробно следствию, кому Вы предали интересы нашей Родины?
Ответ: Я признаю свою вину перед государством и партией в том, что являюсь германским шпионом. Завербован я был для работы в пользу немецких разведывательных органов бывшим работником НКВД и Разведупра Штейнбрюком».
Люди НКВД, работавшие над редактурой обобщенного протокола допроса А.Х. Артузова от 22 мая 1937 года, постарались привнести в его текст максимум идеологии, записав туда следующие слова, якобы сказанные арестованным заместителем начальника Разведупра РККА:
«Раньше, чем давать показания о своей шпионской деятельности, прошу разрешить мне сделать заявление о том, что привело меня к тягчайшей измене Родине и партии. После страшных усилий удержать власть, после нечеловеческой борьбы с белогвардейской контрреволюцией и интервентами наступила пора организационной работы. Эта работа производила на меня удручающее впечатление своей бессистемностью, суетой, безграмотностью. Все это создавало страшное разочарование в том, стоила ли титаническая борьба народи достигнутых результатов. Чем чаще я об этом задумывался, тем больше приходил к выводу, что титаническая борьба победившего пролетариата была напрасной, что возврат капитализма неминуем.
Я решил поделиться этими мыслями с окружающими товарищами. Штейнбрюк показался мне подходящим для этого лицом. С легкостью человека, принадлежащего к другому лагерю, он сказал мне, что опыт социализма в России обязательно провалится, а потом заявил, что надо принять другую ориентацию, идти вперед и ни в коем случае не держаться за тонущий корабль.
