когда это начнёт происходить, у нас не будет времени разбираться с убийцей. Мы просто будем пытаться остаться в живых. В любом случае, Зеро ушёл, а это идеальное время, чтобы…
— Сегодня не время, — сказал Атилас, и в его голосе зазвучала сталь: он был абсолютно непреклонен. — Я бы хотел выпить чай без болтовни питомца, которая отвлекала бы меня. Удались.
Я в шоке откинулась на спинку стула, мои пальцы инстинктивно сжались в кулаки. Я очень давно не слышала от него такого тона, и он всё ещё был способен заставить моё сердце замереть в груди. Сегодня он почти походил на того Атиласа, которого схватили между этажами, — на того Атиласа, который без колебаний убил меня шесть раз. Что, блин, с ним происходило? Неужели Зеро сделал что-то по-своему равносильное броску его сквозь стену за то, что он подобрался ко мне слишком близко?
— Лады, — тихо сказала я. — Я принесу тебе чай. У меня тоже есть для тебя отличные пироженки.
Он не ответил, так что я оставила его спокойно разглядывать потолок и удалилась на кухню.
Я вскипятила воду в чайнике и принялась за песочные коржи, бросая взгляды на Атиласа и каждый раз снова отводя глаза. Он тоже остро ощущал нехватку времени? Не это ли мучило его в последнее время? Я чувствовала это в окружающем меня мире — движение Между; растущую угрозу со стороны отца Зеро; вечно парящее присутствие Короля За, который всегда скрывается из виду, но не из сердца; растущее напряжение в моём собственном доме — и за этим постоянным, надоедливым ощущением стояло напоминание о том, что, когда всё закончится, я снова останусь одна.
Зеро стал бы королём — вероятно, Атилас был бы рядом с ним. Если бы я была жива, то сидела бы здесь, в своём доме, одна. Джин Ён был бы…
Джин Ён, конечно, был бы в другом месте. Я уже сказала ему, что не собираюсь с ним встречаться: после этого он не стал бы здесь околачиваться. Оказавшись вдали от меня, он вспомнил бы, какой он красивый и насколько привлекателен для других женщин, и оценил бы ту, с которой было бы легче ладить.
Я и сама чувствовала себя довольно взвинченной и мрачной, когда принесла Атиласу чай. Он всё ещё был погружён в свои мысли, поэтому я налила ему чай и разложила бисквит. Не стоит его сейчас беспокоить.
Когда я попыталась проскользнуть между стульями Атиласа и Зеро, направляясь к лестнице, рукав моей толстовки зацепился за его твидовый рукав, и это едва заметное трение замедлило меня. Я заколебалась, остановилась.
— Тебе не обязательно слушать всё, что говорит Зеро, — сказала я ему, не глядя на него. Казалось, он хотел побыть один, но ему не нужно было чувствовать себя несчастным и одиноким. — Это нормально — хотеть быть рядом с другими людьми. Это нормально — быть вежливым с ними, пока ты с ними, даже если в конце концов ты собираешься уйти. Ты должен, по крайней мере, наслаждаться тем временем, которое осталось.
На самом деле он мне ничего не ответил, но мне показалось, что я услышала, как он пробормотал:
— А должен ли я? — себе под нос, и тихонько рассмеялся, глядя мне под ноги, пока я поднималась по лестнице.
Сварливый старикан. Какой бы ни была причина, по которой у него был плохой день, его, вероятно, лучше оставить в покое и угостить хорошим чаем с бисквитом. Когда он почувствует себя лучше, я спущусь вниз и попробую ещё раз.
А пока, если бы Атилас не собирался мне помогать, я бы сделала это сама. С тех пор, как я начала работать с Атиласом, у меня в голове постоянно возникали всякие мелочи — не очень много, то тут, то там. У меня было чувство, что если бы я смогла воссоздать достаточно событий той ночи, то, возможно, смогла бы вызвать воспоминания на поверхность: те маленькие кусочки, которые сами собой всплывали из моей памяти, были естественным результатом дежавю и нарушения процесса подавления воспоминаний, которым я занималась в течение многих долгих лет. На самом деле, я бы не удивилась, если бы в конце концов все воспоминания всплыли сами по себе, но у нас действительно не было времени, чтобы ждать, когда это произойдёт.
Я направилась в свою комнату, но оставила дверцу книжного шкафа открытой. Я хотела, чтобы всё было как можно точнее, но я также не хотела застрять в своей комнате с кошмаром, если в итоге я действительно вызову его, а не свои воспоминания о той ночи. Мне было внушено, что этот кошмар был не просто обычным кошмаром, и, учитывая опасную власть, которую реальность, казалось, оказывала на многие мои сны, я не хотела протягивать ей руку помощи, чтобы она убила меня.
Я остановилась в дверях своей комнаты и глубоко вздохнула.
Прежде всего, мне нужно было положить подушку на правый край кровати. С той ночи, когда погибли мои родители, я спала ногами к окну, а головой к двери, но раньше я ложилась ногами к двери, как нормальный человек. После того, как Кошмар начнёт подступать к изножью кровати, просто ожидая, когда вы откроете глаза, вы начинаете пытаться сделать что-нибудь, что убедит его оставить вас в покое. Изменение направления моего сна на какое-то время срабатывало, и теперь это в основном вошло в привычку, хотя не действовало уже много лет.
На то, чтобы сменить подушку, ушло всего несколько секунд; я не стала возиться с одеялом, хотя и сняла ботинки. Я стараюсь содержать свои ботинки в чистоте, но обычно на них остаётся что-то вроде крови и кишок, и я предпочитаю по возможности держать их подальше от своей постели. Возможно, сегодня это было бы преимуществом, но я решила, что смогу работать с вещами, которые физически присутствуют в меньшей степени.
Например, когда я позволила себе утонуть в матрасе, я подумала, что Атилас и его маленький мозговой червяк были неплохой подсказкой — не такой хорошей, как у отца Зеро, но я не особенно хотела подсказку, которая могла бы меня убить, — и не было необходимости в чём-то реальном, в конечном итоге. Если бы он действительно был здесь, наверху, всё, что он бы делал, — делал мягкие, неприятные замечания и оставлял для меня неприятные сюрпризы в уголках моего сознания.
Я почти слышала его голос — тот мягкий, стальной голос, который мне не нравился.
Погодьте-ка. Я действительно его слышала.
Он говорил:
— Тебе действительно следует
