Двор английского короля столь же развращен и также не может жить без удовольствий, как и французский, но ни один придворный не способен перещеголять в этом самого короля. Нынешнее вечернее развлечение во дворце Святого Иакова, принадлежащем герцогу Йоркскому, собрало поистине сливки придворного общества: присутствовали сам король и герцог, конечно, а также их верные псы, лорд Арлингтон, сэр Томас Клиффорд и сэр Генри Рейнольдс, ну и так далее. Таким образом, я оказался в компании пошлейших остряков, развратников, половина которых заражена сифилисом, грубых и неотесанных представителей рода человеческого, так называемых лордов и леди, явившихся посмотреть на представление, которое приготовили им лицедеи королевской труппы. Пока у них, временно, конечно, своих подмостков нет, поскольку театр на Друри-лейн в декабре сгорел дотла. Все без исключения придворные успели вылакать по бутылке, а то и по две французского вина и набить брюхо жареными жаворонками, конфетами и засахаренными фруктами и теперь развалились на разбросанных по полу и по диванам подушках. Некоторые совсем распоясались, похоже, они принимают диваны за собственные кровати.
Частная сцена в резиденции герцога Йоркского невелика размерами, что с лихвой искупается пышным убранством: бархатным занавесом, позолоченными деревянными деталями интерьера, золотыми канделябрами рампы. Задник искусно исполнен лучшими придворными художниками. Но самое большое преимущество этого театра состоит в том, что сюда пускают только ближайших друзей короля и герцога. Никакого простонародья, никаких воняющих потом толп, никаких проституток в партере.
Вот на сцену прыгает господин Киллигрю в наряде для верховой езды и нетерпеливо зовет свою лошадь. Госпожа Говард, актриса, чьи главные достоинства щедро представлены публике благодаря низкому расположению лифа, обращается к нему с вопросом: «Куда это вы так спешите, сэр?»
«В преисподнюю, — храбро отвечает он. — Надо срочно вывести оттуда Оливера Кромвеля: пусть присмотрит, как идут дела в Англии, поскольку преемник его очень занят — с утра до вечера дрючит всех подряд».
Зрители, включая и самого короля, веселятся от души. Людовик никогда бы не позволил, чтобы шутовством и насмешками унижали достоинство его короны, но душа Карла Стюарта так же пуста, как и его казна. Потом дьявола-Кромвеля прогоняют обратно в ад, где ему и должно находиться, и на сцену выходит мистер Уичерли с непристойными стишками, в которых упоминаются придворные обоего пола; эти куплеты очень смешны, и, слушая их, зрители животики надрывают от смеха. Далее возвращается госпожа Говард и исполняет разухабистую сценку, в которой она играет некую юную девицу, француженку (догадайтесь сами, кто это); она плачет и клянется, что никогда больше не станет иметь никаких сношений с прославленным и грозным врагом девства и целомудрия, монархом Великой Британии.
Больше всех здесь смеется герцог Йоркский, хотя он, пожалуй, не менее грозный враг добродетели, чем его безнравственный брат. Теперь, когда его жена, герцогиня Анна, умерла (поговаривают, от сифилиса, которым он же ее и наградил, хотя есть и другие мнения о причинах ее смерти, например, от ожирения, поскольку она была толста, как беременная корова) и пока король и его министры пререкаются, кого теперь выбрать ему в жены, он без церемоний пользуется всеми ее приближенными дамами; наследник трона желает взять в супруги только католичку, но ходят темные слухи, что страна такого безобразия не потерпит. Могу сказать только одно: принцесса, которая согласится обрести свой дом в этом вертепе, очень скоро об этом пожалеет.
Но вот на сцену выбегает лорд Рочестер и объявляет, что сейчас он прочтет пролог собственного сочинения к пьесе одного автора; он сообщает, что пьеса называется «Императрица Марокко» и что она невыразимо скучна, исключение составляет только та ее часть, которую написал он. Рочестер — любимец короля, поскольку он хорош собой и довольно остроумен, но он частенько берет на себя смелость говорить правду и издеваться над королевскими шлюшками, и эти мстительные дамы, желая его погубить, плетут против него интриги и составляют бесконечные заговоры. Но зря они беспокоятся: Рочестер сам себе злейший враг. Он всюду хвастает, что за последние пять лет ни разу не бывал трезвым более чем два часа кряду, и оскорбляет короля по любому поводу и когда ему только вздумается. Сегодня он, как и всегда, сильно под мухой, его изящное платье измято, парик съехал набок, в руке бокал, из которого плещется кроваво-красное вино.
Тем не менее, когда этот клоун открывает рот и начинает декламировать, все собравшиеся послушно ему внимают.
— Кто может в век порочный сей отречься от сатиры? Все, что кипит в душе, поведаю я миру. О том, кто сводничал, кто встал на скользкий путь измены, я расскажу сейчас вам с этой сцены. О, если ты хоть в чем велик, тебя в тюрьму тотчас засадят. В министры жулика возьмут и по головке гладят. А сучку грязную, достойную лишь хлева, посадят рядом с бедною английской королевой.
Когда он заканчивает, никто не смеется, все смотрят на короля. Изгонит ли в очередной раз его величество Рочестера со двора, отправит ли в ссылку в Аддербери, где у того поместье? Но тут подает голос сэр Генри Рейнольдс.
— Рочестер, — пищит он, — за что вы так браните наш век? Наш добрый, развратный и пьяный век, в котором всякий хотел бы жить.
Король весело гогочет, за ним смеются все остальные. Рочестер временно помилован, но на этот вечер комедия кончена. Большинство зрителей валяются в разных позах и градусе подпития. Те, кто недобрал и не заснул, опять принимаются за вино и сладости или, разбившись на парочки, тайком расползаются по темным комнаткам дворца, а кое-кто предпочитает и свежий воздух в укромных уголках Сент-Джеймского парка.
Сэр Генри Рейнольдс покидает театр и бросается следом за одной из приближенных к королеве дам; он идет за ней по галерее, ведущей в дворцовый сад и в парк. Странно, что выбор его падает на нее, ведь все знают, что у того дурной вкус и слабость к простолюдинкам, которую он оправдывает теорией о том, что с простолюдинками иметь дело гораздо дешевле и безопасней, чем со знатными дамами.
Но эта маленькая слабость вполне простительна.
Юная дама охотно ведет его за собой; тихонько смеясь, она шагает через сад несколько впереди него, он же пыхтит и отдувается сзади; наконец они входят в парк. Здесь совершенно пустынно, и он сразу теряет ее из виду. Но может, она с самого начала задумала избавиться от него таким способом?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
