— Ты постой возле Упака, — сказала, приказала Эне. — Я сыщу кузнеца, попробую его уломать, хошь в обед, а лошадь пускай подкует! — Она пошла через двор и скрылась за углом мастерской.
По двору изредка проходил кто-нибудь из слесарей. Некоторые поглядывали на Ханнеса, но так как он стоял возле лошади, особого интереса к нему не проявляли — глянут разок и идут дальше по своим делам. Как-никак их мир был иным, это был мир машин, и, по мнению этих людей, руки которых привыкли держать руль и которым приходилось усмирять разом несколько десятков лошадиных сил, эта одна-единственная лошадь и пригорюнившийся возле нее мужчина просто-напросто не стоили внимания.
Да и сам Ханнес тоже не стал совать нос в чужие дела, даже в мастерскую не вошел, чтобы разглядеть ее получше. Было время, — но откуда могли знать это здешние работники, — когда и он управлял, да не десятками, не сотнями, а — тысячами лошадиных сил, к тому же случалось, что и в штормовом море… Но настало другое время, и Ханнес отошел от прежних дел. А теперь и вовсе уже пошла такая пора, когда казалось, будто об одной живой лошади он заботится больше, чем обо всех железных да стальных лошадях, вместе взятых. Возле них нужны были другие, более молодые мужчины. Возле них и находились теперь другие мужчины, более молодые.
Была минута, когда шум работающих машин словно бы пробудил в душе Ханнеса какое-то знакомое чувство, но оно сразу исчезло. Он разглядывал двор, плотно утрамбованную поверхность земли в пятнах от масел и нефти… Тут во двор с невероятной скоростью влетело русское чудо[72], и Ханнес шагнул поближе к Упаку, чтобы тот не проявил норов. Но здесь, на этом дворе, даже Упак утратил свой темперамент — не шевельнул ни ногой, ни хвостом.
Вернулась Эне — голова высоко поднята, глаза сияют, и в них радость победы.
— Уломала, все ж таки подкует. Только придется подождать, пока он сварку кончит.
— Да кто же он — сварщик на полставки, что ли? — спросил Ханнес.
— Нет, все ж таки вполовину кузнец.
— Ну, если наполовину на нашей половине, так и быть, подождем…
Упака рискованно было оставлять одного, поэтому они договорились отлучаться по своим делам попеременно. Эне, к примеру, надо было зайти на почту, чтобы заказать баллон с жидким газом и заплатить по счету. Да и магазин был рядом, всего метрах в ста, поверх спины Упака видны были его большие оконные стекла с намалеванными на них морковкой и свеклой.
— Ежели есть захочешь, так столовая у магазина… — сказала Эне и вдруг попросила Ханнеса: — Может, ты, Аннес, выпросишь в магазине бутылку водки, я посулила Вангонену.
— Да… но… я бы с удовольствием, да только продавщица мне скажет: вы что, объявления не видите — продажа алкогольных напитков начинается с трех часов. Что же я ей отвечу?
— Я думала, тутошние продавщицы тебе знакомые, — сказала Эне, словно бы извиняясь.
— Нет, не знакомые. Мне как-то не доводилось выпрашивать вино в этом магазине. А почему бы тебе самой не пойти? Женщине дадут скорее.
— Мне они не дадут, — возразила Эне, и в голосе ее была глубокая уверенность. — Я однажды их обругала, когда они Эльдуру в рабочее время продали.
Эне огляделась, словно в надежде, не увидит ли она кого из знакомых, чтобы попросить помощи.
— Ладно, пойду попытаюсь, может, и выгорит, — сказал Ханнес.
— Будь добрым! — Эне обрадовалась, в ее серых глазах появились искорки благодарности.
В магазине Ханнес прежде всего ознакомился с обстановкой. Там в это время было несколько покупателей: покупатели хлеба — женщины и покупатели курева — мужчины. Одна молодая супружеская пара — во всяком случае, они казались супружеской парой — разглядывала ватники.
«Нет, сейчас ничего не выйдет», — подумал Ханнес и обратил свое внимание на банки с краской. Эмалевой краски было несколько тонов — и для стен, и для пола. Но водоэмульсионной, или латекса, не было видно. А Ханнесу требовался именно латекс — пора было подновить потолки в доме, на кухне потолок стал совсем черным от копоти. «Что надо, того нет, — подумал Ханнес недовольно. — А как было бы кстати — подвез бы прямо к дому на лошади».
Хотя мысль купить краску пришла Ханнесу в голову только что, уже в магазине, он испытал досаду, словно приехал сюда с Эне специально за краской и теперь был обманут в своем ожидании.
Тем временем почти все покупатели разошлись, только молодая пара все еще перебирала ватники. «Чего они их так долго сортируют, купили бы один, и дело в шляпе», — беспокойно думал Ханнес. Он пытливо и оценивающе поглядывал поверх полок с товаром на продавщицу, женщина была молодая, большеглазая, со свежим цветом лица, но темные круги под глазами выдавали усталость. Словно у матери, которая недавно родила и не высыпается по ночам — должна менять пеленки и укачивать младенца.
Именно такие женщины нравились Ханнесу.
«Ну вот, теперь еще и я стану ее беспокоить! — подумал Ханнес, сердясь на себя и на Эне. — А что, если…»— но он все же не ушел. Занялся изучением котлов и кастрюль, особенно подробно он ознакомился с так называемой кастрюлей-скороваркой. В инструкции говорилось, что мясное блюдо доводится в ней до готовности за двадцать минут. «Вот это да, какая экономия времени, все хозяйки должны бы пользоваться такой кастрюлей, мигом отвоевали бы назад то время, которое теряют в очередях!» Ханнес прикинул, а не пригодится ли такая кастрюля и ему или он и без нее обойдется. Вообще-то пригодилась бы, но не по душе Ханнесу был принцип ее работы — как у котла полевой кухни, знакомого еще по военным временам. Сваренные в этом котле суп и кашу Ханнес ел свои четыре года, да еще и с хвостиком. «А вдруг у приготовленной в этой кастрюле пищи тот же вкус, что и у солдатской…»
Так, оглядывая магазин и размышляя, Ханнес чуть было не прозевал удобный момент: молодая пара, как видно, приняла решение отложить покупку до лучших времен, а может, до лучших ватников и ушла из магазина… Ханнес с быстротой молнии подскочил к продавщице и попросил:
— Уважаемая, нельзя ли как-нибудь бутылочку водки, бутылочку «Экстры». Я вовсе не механизатор, я работаю в лесничестве, у нас тут одно дело застопорилось… — при этом он постарался стать ниже травы и сделал свой голос настолько просительным, насколько позволяло ему чувство собственного достоинства.
Как бы то ни было, он получил, что хотел: ни слова не говоря женщина прошла в заднее помещение магазина, а когда вернулась назад, в руке у нее была бутылка, да еще и завернутая в белую бумагу. Продавщица протянула водку Ханнесу, взяла десятирублевую ассигнацию, спросила, не найдется ли у Ханнеса двенадцати копеек, Ханнес нашел на дне кармана нужные копейки, продавщица дала ему сдачу, точно шесть рублей.
У продавщицы был приятный мягкий голос, гармонировавший со всем ее обликом; вообще она казалась Ханнесу одной из тех женщин, которые готовы помочь всем страждущим мира сего, а ведь она могла получить хороший нагоняй за несоблюдение правил торговли, предписанных высшими инстанциями.
Но, как видно, эта женщина с приятным цветом лица не считала, что мир полон зла и что Ханнес может оказаться из проверяющих. Когда он сунул бутылку в рюкзак, продавщица сказала, спросила:
— Ежели вы и вправду в лесничестве работаете, может, подскажете, как мне дрова купить. Этой зимой, знаете ли, привезли гнилую осину, никак комнату не нагреть было.
— От осины какое же тепло, — подтвердил Ханнес. — А разве совхоз… У совхоза ведь дрова есть… Береза, и ель, и сосна…
— Так мы же не от совхоза получаем, нас должен кооператив обеспечивать, — объяснила продавщица. — А я бы сама купила. Очень не хотелось бы будущей зимой опять мерзнуть. Я-то еще куда ни шло, а вот малыш… Заболеет, что я тогда стану делать? — сказала она с подкупающей откровенностью.
Такая откровенность пришлась по душе Ханнесу, и он уже готов был из кожи вон вылезти, только бы выполнить просьбу женщины. Но все же, больше для проформы, сказал:
— У нас покладистый лесник, поставьте ему пару бутылок, и дрова будут у вас дома…
— Кого вы имеете в виду? — спросила продавщица.
— Кусти Лооритса. Он заходит к вам хлеб покупать и прочее…
Ханнес сказал это по доброте сердечной и без всякой задней мысли, но у женщины нахмурились брови, теперь она уже была не той, что прежде.
— Нет, у него я просить не стану! — Это было сказано так твердо, что Ханнес понял: эта женщина скорее замерзнет, чем обратится к Кусти Лооритсу за помощью. (Ханнесу вспомнился услышанный им краем уха в деревне разговор, будто Кусти кому-то — называли и имя, но разве все имена упомнишь — сделал ребенка, не ей ли?..)
— Да, да, вам виднее, — сказал Ханнес, и в голосе его чувствовалась теплота, и забота, и уважение. — Голодному быку есть не закажешь! Мы можем и по-другому все устроить, тем более, что я сам от лесничества получаю дрова, и — больше, чем у меня уходит. Так что… из этого тяжелого положения мы найдем выход, — добавил Ханнес и спросил имя и адрес женщины.
