В 1994 году сей провидец от кабельного телевидения пожертвовал 200 миллионов долларов в пользу ряда университетов и экологических инициатив, но сделал он это скрепя сердце: «У меня дрожала рука, когда я подписывал эти бумаги, потому что я знал, что выбываю из гонки за титул богатейшего человека Америки». Вместо радости мецената он испытывал гнетущий страх снижения социального статуса — извращенное, но по-человечески понятное ощущение. Тэрнер, который сделал себе имя и как спортсмен, полагает, что «этот список в «Форбс» разрушает нашу страну, поскольку это означает, что новые сверхбогачи вцепились в свои деньги мертвой хваткой». Он хотел бы ввести рейтинг самых щедрых дарителей и одновременно претворить в жизнь своего рода коллективный договор богатых о разоружении: «Если каждый из нас отдаст по миллиарду, мы все вместе опустимся в списке самых богатых в равной степени».
Тэрнер, безусловно, остался бы вблизи вершины; его бизнес в Атланте и Голливуде процветает, и вскоре он начнет передавать новостные и документальные программы по новому огромному кабельному каналу НВО, что послужило поводом для различных предположений во время репортажа CNN с женской велогонки на Олимпийских играх в Атланте в июле 1996 года. Больше всего Тэрнер озабочен будущим своей империи масс-медиа, поскольку его дети слишком беззаботны, чтобы идти по его стопам должным образом. Рынок победил, что хорошо для всех, а остальное — вопрос приспособления.
«Как бы то ни было, реального прогресса мы добьемся только тогда, когда поймем, что изменения неизбежны». Таков курс, проложенный для Европы Тилем Неккером, который уже много лет является президентом Ассоциации германской промышленности[14]. /253/ Один из помощников капитана этого корпоративного корабля в океане глобальной конкуренции, — Германн Франц, уже 13 лет входящий в совет директоров Siemens и в настоящее время занимающий пост ее главного управляющего делами. Год за годом эта гигантская компания регистрирует выдающиеся прибыли, в 1995 году составившие 1,27 миллиарда долларов по всему миру, что на 18,8 процента превышает показатель 1994 года. И тем не менее пятая по величине корпорация в мире сокращает свой германский персонал еще на 383 000 человек.
«Подумайте только, - говорит Франц в своем кабинете в стиле барокко в мюнхенской штаб-квартире компании на Виттельсбахерплатц, — один час работы женщины, изготовляющей электропроводку для «фольксвагена», стоит нам в Нюрнберге 45 марок. В Литве эта цифра не дотягивает даже до полутора марок, да еще и заводские здания предоставляются бесплатно. Так что нам действительно следует подумать о Volkswagen и максимально снизить издержки производства»[15]. По-видимому, главный человек в Siemens испытывает угрызения совести и недовольство в связи с этой новой социальной проблемой, ибо признает, что «будут трения». И тут же добавляет: «Впрочем, индустрия за них не в ответе». Франц, таким образом, попадает в сеть, плести которую сам же и помогал. Он сознательно усугубляет социальное разделение и в то же время считает себя не более чем послушным исполнителем законов мирового рынка. Siemens проводит операции по всему миру из своей германской штаб-квартиры, «но мы обязаны заботиться обо всех наших служащих во всех странах». Если Евросоюз попытается себя защитить, то компании придется (с крайней неохотой) перевести свой головной офис в Соединенные Штаты или на Дальний Восток. Франц, этот глобальный игрок, восторгается наличием новых возможностей, особенно на Востоке. Еще в 1993 году он предрекал радикальные перемены в Германии: «Все мы должны понять, что здесь труд стал слишком дорогим, хотя многие работники еще об этом не знают». Это означает, что «нам в Германии придется распроститься со множеством простых промышленных операций. Вместо банкоматов и кофейных автоматов люди из плоти и крови вновь получат здесь работу» — по соответственно более низким, зачастую крайне низким ставкам. /254/
Это поразительные заявления, особенно для Германии, и они свидетельствуют о том гнетущем ощущении тревоги, что испытывают менеджеры в странах Европы. Все чаще и чаще они в тесном кругу близких друзей и знакомых размышляют над тем, насколько велик риск, на который они идут (вернее, думают, что должны идти) в той деятельности, которую британский экономист Сьюзен Стрейндж называет новым глобальным «казино-капитализмом». Китай, Южная Корея, Индонезия, Саудовская Аравия — все эти перспективные рынки должны быть открыты, публично настаивают экономические лидеры, если мы не хотим упустить свой шанс на дальнейший рост оборота и прибылей. Но те, кто делает ставку на Средний Восток и страны Азиатско-Тихоокеанского региона, уже не могут спать спокойно.
«Главная проблема заключается в том, что культурные системы разных регионов мира сильно отличаются одна от другой», — так начинает свой анализ топ-менеджер Антон Шнайдер. Шнайдер — «зеннербуа» {мальчик с высокогорной сыроварни}, сын главного производителя сыра в области Бреген-цервальд, треугольнике, где сходятся Швейцария, Германия и Австрия. Он вырос вместе с шестью братьями и сестрами, стал выдающимся экономистом в левом профсоюзе, а затем сделал блестящую карьеру в международной фирме Boston Consulting как эксперт по оздоровлению производства. В 1995 году это привело его в кресло шефа переживающей трудные времена KhD (Klockner-Humboldt-Deutz) Corporation со штаб-квартирой в Кельне.
«То, что одни называют честной игрой и честным поведением, в других культурах непостижимо. Например, корейцы придерживаются определенного протекционизма, считая это чем-то само собой разумеющимся, и утверждают, что это честная игра; мы же этого понять не в состоянии. Не поймешь и саудовцев: они состоят в недавно созданной Всемирной торговой организации, ВТО, и пользуются поддержкой американцев, но у них совершенно другие ценности. Это основная ошибка в схеме единого рынка, сплавленного воедино в мировом масштабе».
По мнению Шнайдера, в Северо-Западной Европе и Соединенных Штатах «за двести лет стали общепринятыми сравнительно пуританский протестантский капитализм и рыночная экономика с правилами, которых все мы в принципе придерживаемся. /255/ Возможно, в католических областях они посвободнее, но и там люди ходят исповедоваться. С другой стороны, в азиатских регионах, где исповедуют буддизм, наши правила и установки не особенно принимаются всерьез; страна и семья значат там гораздо больше».
Глобализация сводит вместе игроков из всех фирм и стран, как на чемпионате мира по футболу. Однако, если придерживаться этой метафоры, это означает, что в мире масштабных экономических решений до сих пор нет общих правил игры, не говоря уже об общепризнанных судьях. «Так оно и есть, — подтверждает шеф KHD. — Многие культуры привносят в эту игру совершенно различные правила. Я не хочу судить о том, какие из них лучше или хуже. Но, во всяком случае, многие новые игроки и команды вовсе не знают и не понимают того, что мы подразумеваем под честной конкуренцией».
Далее Шнайдер делает заключительные выводы: «Думаю, что почти все крупные европейские фирмы понимают, что ими управляет экономическая глобализация. Или кто-то всерьез полагает, что хоть одна большая европейская корпорация рада инвестировать в Китае? Ни одна не рада, потому что всем известно, что там нет правовой системы, которая защищала бы наши права. И такая ситуация не только в Китае. Если нет никакой защиты инвестиций, никакой защиты ноу-хау, то забудьте обо всем этом. Любое совместное предприятие, учрежденное сегодня, просуществует максимум тридцать лет. После этого все будет принадлежать китайцам».
Но к чему тогда эта всемирная активность? «Нам приходится это делать, — отвечает капитан индустрии. — Мы хотим присутствовать на этих рынках и поднимаемся на борт на предлагаемых нам условиях. Мы должны пробиться на эти рынки. Для меня, разумеется, лучше попасть туда самому, чем пропустить конкурента. Но радости от этого никто не испытывает».
Страх — плохой советчик, и эту народную мудрость главные управляющие знают хорошо. Как ни действуй, серьезных ошибок, по-видимому, не избежать. Если топ-менеджер, обремененный повседневными проблемами, озабоченный тем, как, идут дела, просто — отмахивается от них и идет напролом, он быстро навлекает на себя риск того, что реорганизация, аутсорсинг и разукрупнение загубят больше, чем спасут. Но если он бежит от новых времен и в порядке самозащиты лишь старается не делать ничего плохого, то он уже почти все делает плохо. /256/
Кто же тогда эти глобальные игроки от политики, финансов, экономики и средств массовой информации: просто люди, управляемые событиями, или те, кто эти события умышленно провоцирует? /257/
Примечания
