— Совсем загоняешь его, — сказал Малк, догоняя идущую впереди Малфриду.
— Ничего. Однако, как я погляжу, больно ты трепетным стал, волхв Малк, — отведя рукой рыжую массу волос, заметила ведьма. — Ишь, пссиголовца пожалел. Небось эта нечисть, если охотника-древлянина встретит, жалости не испытает. Вот пусть же и ему достанется, бездушному.
«А ведь ты сама стала бездушной, как нечисть», — грустно подумал Малк. И даже тоску ощутил — по той иной Малфриде, нежной и ранимой, к которой некогда прикипел душой.
К вечеру он вывел ведьму к священному месту, передав волхвам. Она отвесила им полагающийся почтительный поклон и пошла, словно сразу забыв про Малка. Он постоял еще какое-то время среди служителей, изредка косился на Маланича, к Никлоту хотел подойти, поделиться возникшими подозрениями, однако верховному служителю было не до бесед с учеником. Сказал только:
— Иди отдыхай, Малк. Когда понадобишься, кликнем.
Но никто не позвал его. И Малк уединенно жил в своей лесной полуземлянке, собирал коренья и травы для целебных снадобий, следил за движением звезд на небе, слушал лес. Лес менялся по воле текучего времени. Кроны потемнели на исходе лета, потом первые увядшие листья стали опадать желтизной на землю, вспыхнули багрянцем рябины, рассыпались по прогалинам грибы, потом отошли, а за этим полили и нескончаемые осенние дожди. Малк одиноко вел свое существование. Он насушил впрок грибов, наквасил капусты, заменил задвижку на крохотном оконце свого жилища, подправил печь-каменку. По утрам ходил проверять капканы, а то и сам бил стрелой дичь. В конце дня сидел на пороге своего жилища, вслушиваясь в тишину, учился постигать мир так, как его могут постигать только волхвы. Когда совсем смеркалось, Малк зажигал лучину, перебирал вощеные таблички с резанами-знаками, по которым учил заклинания, заговоры. Порой к нему приходили лесные древляне, кому помощь лекарская требовалась, кто-то просил заговорить стрелу для удачной охоты. Но таких было мало, ибо людей смущал юный вид волхва. Малк понимал их, порой сам не чувствовал в себе ничего священного и возвышенного, что должен ощущать настоящий ведун. Вот мысль людскую улавливал легко, мог этим удивить, почти напугать тех, кто приходил. А предрекать судьбу, предсказывать будущее не научился. Сколько угодно мог сидеть у огня, смежив веки, напрягая мысль, дабы увидеть грядущее, — ничего не выходило. Даже досада брала. И тогда он шел к священным дубам, становился босыми ступнями на сырую Мать-Землю, приникал телом к морщинистой коре и просил, молил послать ему настоящее вещее дарование. Но иногда и недобрая мысль закрадывалась: а достоин ли он называться волхвом? Отчего даже у неказистого волхва Митавши есть прозрение, а все, чему научился Малк, — это врачевать людские болезни, повторять заученные наговоры да читать мысли человека. Никлот говорил, что это уже немало, что таким даром не каждый наделен, но временами Малк сомневался, что не ошиблись волхвы, забрав его, еще мальчонкой, из родительской избы.
Вспоминал порой. У него была цепкая память, потому и не забыл, что сызмальства умел понять, о чем помышляют родители, угадывал, о чем думают братья и сестры, даже досадовал, что они столь шумливы, что столько сил на речь тратят, когда и так все ясно. Он же был молчуном. Родители поначалу кручинились, решив, что неменького им бог Род послал, а потом, когда уразумели, что сыночек все без слов угадывает, даже стали побаиваться его. А там и волхва кликнули. Служитель же сразу определил, что с мальчонкой не все как у простых смертных, и увел в леса, одарив семью за него богато. И нарекли его лесные кудесники Малком. А вот как раньше звали? Как ни странно, вспомнить не получалось. Помнил только, что был он из-под Любеча, града-крепости на Днепре.
Малк вслушивался в шелест дождя за окном, в одинокий крик вылетевшей на охоту совы и вновь начинал готовить зелье, толочь в ступке снадобья. Почти желал, чтобы хворь в округе появилась, чтобы его позвали или явились сами, чтобы он мог почувствовать людские заботы, а там и поговорить с кем-нибудь. Он творил заклинания, стремясь избавиться от тоски, вновь вглядывался в резаны на дощечках, стараясь постичь вековечную мудрость, или опять вслушивался в тишину мира, глядел на скользящий за туманной дымкой месяц… И начинал скучать.
Иногда ощущал в себе некое смятение: неужели прав был Маланич, когда убеждал волхвов, что рано или поздно Малк захочет уйти к людям? Тогда юноша еле сдерживался, чтобы не ответить презрением мудрому волхву. Он, Малк, и уйдет к простым смертным? Уж не желает ли Маланич попросту отделаться от него, ибо догадывается, что юный служитель заглянул к нему в душу, проведал, как страстно Маланич желает власти, как готов пойти на все, чтобы добиться верхнего места на священной поляне. Но Маланич и впрямь мудр, если понял, что юному Малку станет в тягость такое одинокое существование.
Однажды Малка навестил волхв Митавша. Юноша обрадовался ему, как родному. Все выспрашивал: как там у вас, что с Малфридой, не велели ли еще его звать? Нет, качал рыжей головой Митавша, почесывая курчавую бородку, поглядывал хитренько. Нет, не следует сейчас Малку встречаться с ведьмой. На то самого Никлота указ. Малк покраснел. Похоже, Никлот понял, какие чувства вызывает в нем чародейка, решил держать парня подальше от нее. А сама Малфрида… Тут Митавша даже выпучивал глаза, махал руками. Ну и чародейкой же стала Малфрида! Волхвы ее по священным капищам водят, дают мощь прибавить, а позже учат, проверяют. Да только для нее все это как игра. Некоторые волхвы неделями постятся да к земле приникают, чтобы заклятие какое сделать, а ей только покажут — враз все может сотворить.
Поведал Митавша и о том, какие вести приходят с Руси, что за древлянскими пределами. Так, волхвы не ошиблись, говоря, будто варяга Свенельда предупредили о том, какую неласковую встречу собираются устроить ему древляне, вот он и собирает для нынешнего полюдья немалую рать, даже волхвов с Руси надумал повести с собой. Однако все то пустое. Русские волхвы слабы да недальновидны. Нет у них истинной силы, даже не смогли предсказать своему князю Игорю, что не та нынче пора, чтобы в походы ходить. Вот Игорь и двинулся с войском в дальние пределы, ушел за славой, но только зря все.
Малку не было никакого дела до князя русов, но он соскучился без новостей, оттого и спрашивал. Так он узнал, что князь Игорь отбыл из стольного Киева с великой ратью в далекое византийское царство, в поход, обещавший прославить его, как некогда прославился Олег Вещий. Но вышло… Сначала удача сопутствовала Игорю, многого он достиг, многих ужаснул своей жестокостью и смелостью. Однако ромеи все же собрали великое воинство и одолели его в кровавой сече. Тогда Игорь велел остаткам своих людей садиться на корабли и выходить в открытое море. Но и там не оставили их ромеи, пошли следом и стали жечь огнем прямо на водах. Есть у этих почитающих Единого людей такой огонь, который и на воде горит, вот и пожгли они русов. Игорь тогда в стороне был, ничем не мог помочь своим, вот и возвратился не солоно хлебавши, приведя лишь толику от некогда могучей рати. И ныне он сиднем сидит у себя, глаз из терема не кажет. Не до древлян ему сейчас. Так что самое время теперь…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
