— Ну что, поверил теперь, Джон Сноу? — спросила она, увидев его. — Видел великанов верхом на мамонтах?
— Хар-р! — крикнул Тормунд, не дав Джону ответить. — Ворона влюбился! Хочет жениться на одной из них!
— На великанше? — засмеялся Длинное Копье.
— Нет, на мамонтихе! Хар-р!
Игритт поравнялась с Джоном, который перевел коня на шаг. Она на полфута ниже его, хотя уверяет, что на три года старше, но, сколько бы там ей ни было лет, палец ей в рот не клади. Каменный Змей сразу нарек ее копьеносицей, когда они взяли ее в плен на Воющем перевале. Ее излюбленное оружие — короткий лук из рога и чардрева, но тем не менее она в самом деле копьеносица, воительница. Она немного напоминает Джону его сестренку Арью, хотя Арья гораздо младше ее и, пожалуй, худее. Об Игритт не поймешь, худая она или толстая, столько всего на ней намотано.
— Ты знаешь песню «Последний из великанов»? — спросила Игритт. — Тут нужен голос пониже, чем у меня. — И она запела: — «О-о-о, я последний из великанов, народ мой исчез навсегда».
— «Когда-то мы правили миром, но те миновали года», — загремел, вторя ей, Тормунд.
— «На смену великим и сильным ничтожный пришел человек», — присоединился к ним Рик Длинное Копье.
— «Он занял леса и долины и выловил рыбу из рек», — гудели великанскими голосами Игритт и Тормунд.
Песню подхватили сыновья Тормунда Торегг и Дормунд, дочь Мунда и все остальные. Копья застучали о кожаные щиты, отбивая такт, и хор грянул:
В горах моих горны пылаютИ молот тяжелый стучит,А я все брожу, одинокий,Тоскую и плачу навзрыд.Затравленный, всеми гонимый,Я слышу собак за спиной —Ведь мелкий не станет великим,Чтоб честно сразиться со мной,О-о-о, я последний из великанов,Услышьте же песню мою.Умрет она вместе со мноюВ украденном вами краю.
Игритт допела песню со слезами на щеках.
— О чем ты плачешь? — спросил Джон. — Ведь это только песня. Великанов сотни — я сам видел.
— Сотни, сотни, — огрызнулась она. — Ничего ты не понимаешь, Джон Сноу. Ты… ДЖОН!
Шум крыльев внезапно послышался над самой его головой. Джон обернулся и увидел перед собой голубовато-серые перья. Острые когти вонзились в лицо, и мир наполнился красной болью. Клюв навис над Джоном, не оставляя времени выхватить оружие. Отшатнувшись назад, Джон упустил стремя, конь в панике метнулся вбок, и он почувствовал, что падает. Орел продолжал терзать его когтями, крича и хлопая крыльями. Мир перевернулся вверх ногами в хаосе перьев, лошадиной шерсти и крови, и земля рванулась навстречу.
Опомнившись, он сообразил, что лежит ничком со ртом, полным грязи и крови, а Игритт стоит на коленях с костяным кинжалом в руке, прикрывая его собой. Крылья еще шумели, но орел уже скрылся из виду. Мир стал наполовину черным.
— Глаз, — в испуге сказал Джон, потянувшись рукой к лицу.
— Это только кровь, Джон Сноу. Глаз цел, он только кожу с тебя содрал.
Лицо горело. Джон, протирая от крови левый глаз, видел правым орущего Тормунда. Потом застучали копыта, закричали чьи-то голоса и заклацали старые сухие кости.
— Эй ты, Костяной Мешок, — рявкнул Тормунд, — отзови свою паскудную птицу!
— Паскудная птица — это твоя ворона! — крикнул в ответ Гремучая Рубашка. — Валяется весь изодранный, точно паршивый пес! — Орел уселся на пробитый череп великана, служивший Костяному Лорду шлемом. — Я приехал за ним.
— Ну так бери его, — сказал Тормунд, — только сначала достань меч, потому что я достану свой. На этот раз я сам выварю в котле твои кости, а череп возьму вместо ночного горшка. Хар-р!
— Когда я проткну тебе брюхо и выпущу воздух, ты станешь меньше этой вот девчонки. Отойди, не то я скажу Мансу.
— Так это Манс его требует? — встав, спросила Игритт.
— А я что толкую? Пускай поднимается на свои черные ноги.
— Ступай тогда, раз Манс зовет, — нахмурился Тормунд. Игритт помогла Джону встать.
— Из него кровь хлещет, как из резаной свиньи. Поглядите, что с ним сделал Орелл.
Способна ли птица так ненавидеть? Джон убил одичалого по имени Орелл, но часть души убитого перешла в орла. Золотые глаза смотрели на Джона с холодной злобой.
— Иду, — сказал Джон. Кровь продолжала течь, заливая глаз, и щека горела огнем. Джон потрогал лицо, и его черная перчатка стала красной. — Только коня поймаю. — Призрак был нужен ему больше, чем конь, но волк еще не вернулся. Может быть, он теперь за много лиг отсюда и гложет убитого им лося. Пожалуй, оно и к лучшему.
Когда Джон подошел, конек шарахнулся от него, испугавшись крови, но Джон успокоил его тихими словами и поймал за узду. Сев в седло, он справился с приступом головокружения. Надо бы перевязать рану, но это потом. Пусть Король за Стеной посмотрит, что со мной сделал его орел. Размяв пальцы правой руки, Джон повесил Длинный Коготь за спину и подъехал к Костяному Лорду. Игритт со свирепым видом ждала, сидя на своем коне.
— Я тоже поеду.
— Убирайся. — Костяной Лорд громыхнул своим панцирем. — Меня послали за вороной, тебе там делать нечего.
— Я вольная женщина и еду, куда хочу.
Ветер швырнул снег в глаза Джону, и он почувствовал, как кровь замерзает на лице.
— Ну что, болтать будем или поедем?
— Едем, — сказал Костяной Лорд.
Они проскакали около двух миль вдоль колонны, сквозь летящий снег, проехали через скопище обозных кибиток и перебрались через Молочную в месте, где она закладывала большую излучину к востоку. Лошади проламывали копытами тонкий лед на мелководье. У восточного берега река была глубже, метель еще сильнее, и даже ветер казался более холодным. Над лесом уже сгущалась ночь.
Но даже в метель белый холм, возвышающийся над деревьями, нельзя было спутать ни с чем. Кулак Первых Людей. Сверху донесся крик орла. Ворон каркнул с гвардейской сосны, увидев всадников. Что со Старым Медведем? Атаковал он или нет? Вместо лязга стали и гула летящих стрел Джон слышал только хруст подмерзшего наста под копытами коней.
Они молча проехали вокруг холма к южному склону, где подъем был легче. Там, у подножия, Джон увидел наполовину заметенный снегом труп лошади. Внутренности вывалились из ее живота, как мерзлые змеи, одной ноги недоставало. Волки, первым делом подумал Джон, но тут же понял, что ошибается. Волки съедают добычу целиком.
На склоне валялись другие мертвые лошади с вывернутыми ногами и выпученными в смертном ужасе глазами. Одичалые, кишащие вокруг, как мухи, снимали седла, уздечки, котомки, броню и разделывали туши каменными топорами.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
