– Мой спаситель, – пела она. – Ах ты мой Артюша грозненький!
В руках ее были кнут и пряник. Известная на просторах Инстаграма Госпожа Вертикаль на глазах превращалась в Госпожу Властную Вертикаль. И Клинопопов чувствовал, что шалеет от страсти.
Дуся в латексе фланировала к нему в строгих интерьерах номера дорогого отеля «Балчуг». Первым делом она надевала на Клинопопова строгий собачий ошейник с шипами. Затягивала его и пристегивала поводок. И он на четвереньках влачился за ней, своей госпожой, на поводке, ощущая, что каждое поползновение приближает его к сонму восторгов и наслаждений невиданной силы.
Он предвкушал как Дуся – Госпожа сейчас выдерет его как сидорову козу кнутом, так что зад займется пожаром, а потом накормит из своих нежных ручек сладким пряником. И когда он уже будет в шаге от экстаза, возьмет его неловкую руку в свою, положит на молнию внизу, чтобы он сам открыл, распахнул свои райские кущи.
На этом обычно все и заканчивалось – на телодвижения и фрикции у Клинопопова, молниеносно сраженного пароксизмом оргазма, уже не хватало сил. Но Дуся и не собиралась отдаваться ему.
Они лежали в постели – Клинопопов на теле своей госпожи, уткнувшись носом ей в подмышку. Он ощущал себя на седьмом небе после порки и после того, как «трогал ее». А Дуся ласково и настойчиво спрашивала, сколько денег он ей «кинул на карту». Клинопопов послушно отчитывался финансово – это было тоже частью ритуала подчинения, от которого он сходил с ума. Он лежал на теле женщины, и ему, как в детстве, хотелось материнского молока. Было так покойно, так уютно. В снулый Питер, к единомышленникам-фарисеям, возвращаться не хотелось. С этой мыслью Клинопопов обычно засыпал с блаженной улыбкой на устах.
В банке «Глобал капитал» Роберт Данилевский готовил крупную финансовую сделку с Феликсом Саниным по покупке антиквариата, дневников путешественника Вяземского и картин Юлиуса фон Клевера. Юристы с обеих сторон пришли к консенсусу по поводу цены.
Так что вся эта канитель…
Вся эта взрослая канитель – порой абсурдная, порой суетная, порой смешная, нелепая, постыдная, а порой воистину страшная – не долетала до палаты НИИ детской хирургии, где маленький Аякс жил своей жизнью после того, как побывал на том свете.
Или в прихожей того света – если ко́му рассматривать как некий вестибюль, прихожую перед печальными апартаментами тьмы без конца и без края.
Просыпаясь утром, он видел каждый раз тех, кого любил. Рядом с кроваткой на стуле сидел папа. За спиной папы маячил дядя Гарик и сразу же начинал его смешить. Папа держал Аякса за ручку и говорил без умолку. Приходила сиделка – Гарик тут же начинал с ней спорить, Феликс тоже спорил, убеждая, что они все сделают для сына сами. Из-за трубки в горле маленький Аякс еще не мог разговаривать с ними. Но он улыбался, и отцы готовы были умереть – оба, не раздумывая, за одну эту его улыбку.
Порой маленький Аякс думал – больница ведь всегда располагает к раздумьям о жизни – так вот, он думал: а почему у него нет мамы? Когда на его второй день рождения в прошлом году на сверкающих машинах к ним приезжали гости с детьми, у всех мальчиков и девочек – ровесников Аякса мамы существовали – веселые молодые блондинки, похожие на принцесс и сказочных фей.
Аякс думал, что когда сможет снова говорить, то непременно спросит об этом у папы.
Ему очень хотелось домой – туда, где зеленые рощи, где луга в летних цветах. Где Истринское водохранилище подобно морю.
Где пейзаж так красив, что в это трудно поверить.
Где чудовищам просто нет места в силу того, что их на этом мирном пейзаже просто не нарисовали.
Где нет никаких белых павлинов…
Лишь белые бабочки… Их так легко создать на фоне небесной синевы, набрав на кончик невидимой кисти капельку невидимых белил.
Сноски
1
Иван Тургенев работал в это время над своим рассказом «Призраки».
2
Эмиль Ожье (1820–1889) – французский драматург.
