— Что, военная тайна? Как тебя зовут?
Мужчина изумленно смотрел на меня, перестав отворачиваться.
— Не хочешь общаться? Надоедать не буду. Да, я за посылкой. Где она?
Он повернулся на бок, сняв руками ноги со спинки, и улегся удобнее, рассматривая меня. А я в ответ — его. Лет двадцать восемь. Нормальный молодой мужик, плечи широкие, голубоглазый, волосы короткие темно-рыжие, скорее даже бронзовые, открытое, приятное лицо… Очень привлекательное лицо, жесткое, с резкими чертами, внимательным взглядом, умным и серьезным. Очень красивый рот, на удивление красивый для мужчины — четко очерченный, твердый, с жесткими, плотно сжатыми губами. И очень знакомый загар — офицерский. Само лицо бронзовое, а лоб светлый, не загоревший под козырьком фуражки. Перевела глаза на кисти рук — тоже загорелые и крупные, с длинными пальцами, сильные такие руки… Я понимающе хмыкнула:
— Вопиющее нарушение техники безопасности. Кто у вас там по ней? А инструктаж был? Под роспись?
Он усмехнулся: — Я сам себе по технике безопасности.
— Ого! Тогда у вас двойные неприятности, — вежливо посочувствовала я, — так где моя посылочка?
— А мы уже на «вы»?
— Ну, до панибратства вы не снизошли, так что… Прошу прощения, понесло что-то, товарищ капитан…?
— Третьего ранга. Давай лучше на «ты». Меня зовут Евгений, можно — Женя.
— Маша. — Я присела на стул у кровати, не спросив разрешения. Не стала старательно отводить взгляд от ног, кивнула на них:
— Так что случилось?
— Трос проехался.
— Повезло, — меня передернуло, когда я представила, что мог сделать металлический корабельный трос с шеей или позвоночником. Женя кивнул, улыбнувшись своими невероятными губами:
— Действительно — повезло. Уже сам об этом думал.
— Каков прогноз? — Меня и правда почему-то волновал этот вопрос. И это было просто человеческим сочувствием, а не женской жалостью. Именно это он и увидел, наверное, на моем лице, потому что ответил:
— Жить буду, размножаться тоже, ходить — под вопросом. Но шансы есть, при условии, что буду правильно себя вести. На протезах и то ходят.
Ну да, работы по крышу, но этот справится.
— Не сомневаюсь в тебе. А сейчас как ты передвигаешься? Костыли?
— Пока нет. Еще заживает. Коляска.
— Если ты здесь без сопровождающих — скажи, когда захочешь прогуляться. Могу составить компанию. Я тут еще неделю или две буду. Давай посылочку, Женя, я жду интернет.
Он уже безо всякого раздражения и смущения, совершенно по-деловому, поинтересовался:
— Насколько я понял, там новый ноут. Нужно ставить программу, защиту. Справишься?
Об этом я почему-то тогда тупо не подумала и сейчас резко погрустнела. Подошла и подняла на стол коробку, на которую он указал. Поглазела на нее уже совсем без энтузиазма — ехать в город, узнавать, искать, сдавать, возвращаться, ждать, ехать получать… Смысл?
— Не подумала, — получилось устало и даже не грустно — горько.
Женя удивленно и внимательно посмотрел на меня. Ответный взгляд был несчастным, я отвела глаза, вставая.
— Ну, ладно. Пойду я. Спасибо за доставку.
Потом вспомнила: — А ты обедал? Только что обед был. Офигенные пельмени, между прочим. Из оленины, домашние.
— Да, ко мне диетсестра приходила. Будет носить.
— Веселее кушать в столовой, — менторским тоном указала ему я, — там от любителей покушать невольно заражаешься хорошим аппетитом. Красивый интерьер, легкая музыка, запахи… негромкий шум разговоров, общение… Дорога туда и обратно, опять же. Ты же на первом этаже живешь, на коляске прокатить — вообще не проблема.
Хотя… куда я лезу? Диетсестра молоденькая, больной симпатичный, общение, взаимопонимание, результат…
Я кашлянула смущенно, подхватила коробку. Женя засмеялся. Я удивленно оглянулась. Совсем другое лицо у человека стало. Чертики в глазах… Решил, что я навязываюсь, ищу его внимания? Это хорошо, зато калекой себя не чувствует. За этого пациента я спокойна. Пошла к двери, прощально взмахнув рукой.
— Маша, оставь его здесь. Я к утру все установлю. Только пиратское.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Да хоть разбойничье. Буду благодарна. Но ночью работать не нужно — срочности никакой. Все, через десять минут массаж. До завтра, Жень.
Оставив коробку на столе, хотела уже уйти. Но он остановил меня.
— Мне нужна будет помощь. До розетки не дотянуться самому, подать кое-что, мелочь вроде…
— Хорошо, после ужина, ладно?
— Ладно. Я сегодня решу вопрос со столовой, если ты не против возить меня.
— Я предложила сама.
Уже выходила, когда он спросил меня:
— Маш, ты предложила потому, что жалеешь меня?
Я прислушалась к себе и честно ответила: — Завидую.
Глава 14
Я не врала ни капельки, честно думая, что физическая травма переживалась бы легче. Сейчас же все мои незажившие шрамы и рубцы были на душе или сердце. Или в мозгу. Болело везде. И кровоточило. Я проплакала весь тот день, когда уехал дед. Можно было не сдерживаться… Вот я и не сдерживалась.
Вспоминала Сашу, моего Сашу, а не того, испятнанного чужими поцелуями, чужого уже. Мой Саша любил меня больше жизни, не мог насмотреться на обыкновенную меня, налюбоваться. Оторваться сутками не мог от меня, отойти. Вспоминала, как прикасался ко мне — осторожно, нежно, ласково, а потом жадно, вжимая в себя, выпивая поцелуями до донышка, доводя до изнеможения, до счастливой, блаженной усталости, почти беспамятства… Не мог же он так притворяться, что же изменилось, почему? А каким он был с ней? И какая она, если двое суток… Руслан говорил, что красивая…
На следующее утро вышла в столовую опухшая, напялив солнцезащитные очки. Моя соседка ни о чем не спросила, я была ей благодарна за это. Потом уже плакала каждую ночь, специально вспоминая наши дни и ночи в подробностях. Нужно выплакать все это. Наверное, если думать о чем-то часто — скоро думать об этом станет привычно и не так больно. Наверное…
Мой личный сексуальный маньяк, моя приставучая жадина… Где-то там — в лесу, строили нам хороший дом. Где-то там мы должны были жить вместе. Не только по выходным, а каждый день. Вместе работать, готовить еду, гулять, спать, любить друг друга до потери сил, спорить о том, какое имя лучше для дочки… для сына… Растить их. Уходило из души, оставалось в прошлом что-то такое большое, чистое, светлое… Вытесняя, вырывая с кровью все это, там прочно обосновалась тяжкая обида, разочарование…
На ночь застилала подушку полотенцем. Утром отстирывала от слез и соплей, потом сушила на батарее. И думала, что может так и лучше — что это случилось сейчас, а не когда бы они появились — дети. Тогда мы плакали бы втроем… Днем было немного легче, днем я отвлекалась, но это состояние, ощущение, что что-то давит, пригибает меня к земле, не проходило.
После ужина зашла в пятнадцатый номер. Предварительно постучала, и мне пришлось подождать несколько длинных многозначительных секунд. Диетсестра собирала поднос и даже не повернулась ко мне. Я извинилась и сказала, что зайду позже. Было неловко. Выходя, не реагировала на слова Жени о том, что он уже поел. Это хорошо, что поел. Теперь очередь десерта. Да и нет у меня никакой срочности.
Уже когда стало совсем темно, собралась прогуляться. На улице хорошо, тихо, дорожки освещены, расчищены. Воздух свежий, чистый, немного влажный. Долго прохаживалась, думала. И решила, что со столовой идея хорошая, но воплощать ее будет диетсестра. Хорошенькая девушка, моего где-то возраста. Может, у них получится что-то серьезное.
На завтрак подошла на полчаса раньше и попросила ее возить мужчину из пятнадцатого в столовую, а то я наобещала, а получается — не успеваю никуда. Когда она привезла Женю на новеньком сверкающем кресле и подкатила к столу в конце прохода, я улыбнулась ему и помахала рукой. Он кивнул и отвернулся к еде.
В административном корпусе узнала, что запустить компьютер сможет какой-то Витя из поселка. Если я хочу, то его позовут. Пообещала подумать. За полчаса до обеда зашла поговорить с Женей об установке. Номер был открыт, и в нем никого не было. В душевой шумела вода. Забрала посылку и, оставив записку, ушла.
