строят корабли. Ида значит «красота» (pulchritudo), отсюда Алкид — «крепкий и красивый»[468], а Ганимед называется идейским[469], то есть прекрасным. Она называется лесом города, так как красота внешности осеняет тело снаружи, чтобы не обнаруживалось внутреннее безобразие. Из идейского леса создаются корабли, так как от красоты вещей происходит желание их добиваться.
[13] Он переправляется во Фракию, то есть в алчность, которая справедливо понимается под Фракией, имевшей самых алчных жителей и самого алчного царя. О ней мы в этой книге читаем: [44] «Беги от алчного брега». Он переправляется сюда из Антандра, то есть от непостоянства к алчности. Поэтому Гораций в первой из сатир, осудив непостоянство, переходит к алчности[470]. От непостоянства к алчности переходят так: после того как в непостоянстве он обошел разные вещи и всё испробовал, видит, что все временные вещи можно обрести благодаря богатству:
В дар и род, и красу, и царство Деньги приносят
И украшают того, кто богат, Убежденье с Венерой[471].
И поэтому он весь поглощен стяжанием богатств, и так усердно, что, осмотрев все прочее, предпочитает их. Так он путешествует из Антандра во Фракию.
[49-57] Он находит Полиместора царствующим и Полидора — погребенным. Polis по-гречески — по-латински «много»; metros — «мера». Отсюда Полиместор, как бы polimetros, то есть «мера большего» (plurium mensura), то есть нагромождение денег, которое алчный человек хочет иметь у себя точной мерой. Оно-то царит в алчности, ибо понуждает алчных копить, говоря: «умножай достоянье проворно»[472]. Так алчный рабски служит нагромождению больших денег, или умножая их, так как
мчишься, лености чужд, ты купцом до дальних индийцев[473],
или сохраняя их с великим благоговением, почему попрекает его Гораций:
Везде казну наваливши,
Спишь ты и алчешь во сне, и тянет тебя, как святыню,
Деньги щадить[474].
Так царствует Полиместор.
А Полидор переводится как «великая горечь». Ведь doris по-гречески — по-латински «горечь». Поэтому в баснословии говорится, что Дорида — морская богиня, так как горечь господствует в морских водах. Это толкование предлагает Вергилий, говоря:
Горькая пусть не вмешает своих струений Дорида[475].
Этот Полидор погребен во Фракии, так как великая горечь заключена в алчности: что может быть горше, чем то, что алчный «ищет — найдя ж, избегает его и потратить страшится»[476], что «хладно и робко во всех он делах поступает»[477], что «страсть к монете растет, насколько взрастает богатство»[478] и что «алчный всегда в нужде»[479]. Этот Полидор заставляет Энея бежать из Фракии, так как горечь и труд стяжания и сохранения денег часто отвращает от стяжательства. Разумный дух, видя у алчных столь великую тревогу и горечь алчности, отрекается и отвращается от нечистых яств алчности, говоря:
Ну-ка, жирнее умасли, Мальчик, капусту мою!
Пусть мне варится в праздник крапива,
Полголовы копченой свиньи с разрезанным ухом[480].
[79] Он переправляется на Делос. Делос переводится как «ясность», поэтому Солнце называется Делием, то есть ясным[481]. Под ним надо понимать честную жизнь, которая называется Делосом, то есть ясностью, так как нет ничего яснее в этой жизни. Поэтому спрашивающему, что в этой жизни есть высшее благо, отвечают: «честность». Здесь чтится Аполлон, так как в честной жизни служат мудрости. Ведь честно живущий все делает по внушению мудрости. Здесь царствует Аний, [80] «царь и жрец Феба». Имя его Аний, как бы aneos, то есть «без новизны»; а — по-гречески «без», neos — «новое». Отсюда Неоптолем — «новый воин» и неомения — «новая луна». Анием зовется мудрец. Ведь для мудреца, который знает употребление вещей и имеет в них опытность, не случается ничего нового. Он царь и жрец, поскольку толкует божественную теологию и правит человеческой деятельностью (practica).
Из Фракии они прибыли на Делос, так как, оставив нечистоту алчности, человек приходит к честности. Аний принимает Энея на пиру, ибо мудрец питает разумный дух науками.
Аполлон побуждает его [96] «искать старинную матерь». Две старинные матери, то есть две области, Крит и Италия, суть два Энеевых начала — природа тела и души. Под Критом мы понимаем телесную природу, которая есть некое начало временной жизни Энея. Ее имя, Крит (Creta), антифрастическое — как бы cresis theos, то есть «божественный суд»[482]. Ведь телесная природа плохо судит о божественном, ценя его ниже временного. Под Италией, которая переводится как «возрастание», понимается божественная природа, которая есть разумность, бессмертие, сила (virtus), знание. Ее-то и велит искать Аполлон, то есть мудрость. Ведь мудрость побуждает человека любить божественное. Но так как Эней неверно понимает оракул, то, хотя ему велено идти в Италию, ищет Крит. Относительно Аполлонова оракула заблуждаются так: мудрость спрашивает человека, как написано у Боэция, есть ли у него что-то драгоценнее, чем он сам[483]. А когда он отвечает: «Совсем нет», она велит ему искать блаженство в себе самом. Он же, понимая «в себе» как «в природе своего тела», а не «в природе духа», полностью спускается в вожделения плоти. Вот и Эней, когда ему велено идти в Италию, приходит на Крит. Но так как царствовать там он не может, то боги, коих он носит с собой, указуют ему уйти. Ведь до тех пор, пока дух ищет своего блага в плотской природе, он не властвует, но скорее рабствует стольким господам, сколько у него пороков. Поэтому знания и добродетели, которые носит с собой божественный ум, указуют ему бежать от плоти.
[210] Он приходит на Строфады. Stropha толкуется как «поворот»[484], a idor — «вода», откуда ydromantia — «гадание на воде». Поэтому Строфадами, т.е. «поворотами воды», названы острова, так как они крутят воду в водовороте. Под ними мы понимаем круговращения пороков, ведь под водой мы разумеем пороки, которые суть кораблекрушения Энея. Они называются островами, то есть помещенными в пучине[485] жизни. Когда Эней устремляется с Крита в Италию, бури относят его к этим островам. Ведь когда он устремляется от плотской природы к духовной, бури, то есть обрушивающиеся на него волнения плоти, относят его назад к порокам. Если сластолюбец намеревается прийти к чистой жизни, поднимается волнение плоти, которое его понуждает, сделав поворот, вернуться к сластолюбию. Таково, например,
