Палерно оказалось значительным шагом вперед на моем артистическом пути. Импресарио и меценатом театра Массимо был тогда Иньяцио Флорио, и я был приглашен в Палермо лично им телеграммой, в которой он, как это было принято, спрашивал меня о моих условиях. Я ответил тогда, что, кроме оплаты дорожных расходов и номера в гостинице, не претендую ни на что, считая более чем достаточным для себя вознаграждением удовольствие и честь петь у него в театре и познакомиться с _ самым любимым и уважаемым человеком во всей Сицилии. Я выступил в шести представлениях и после каждого из них меня ждал неизменный сюрприз: я получал из конторы Флорио конверт, в котором каждый раз находил тысячу лир. И это не все. Прежде чем я уехал из Палермо, в доме Флорио было устроено большое празднество, на котором присутствовала вся палермская аристократия; по этому случаю был приглашен и я, с тем, чтобы спеть несколько романсов. Когда окончился короткий концерт, секретарь Флорио вручил мне конверт, в который была вложена, как всегда, тысяча лир. Но я отказался от денег, говоря,— и так оно и было на самом деле,— что я полностью вознагражден тем, что имел честь участвовать в этом прекрасном празднестве. Однако этим дело не кончилось. В тот момент, когда я собрался уходить, я получил еще один, особенно приятный для меня сюрприз. Флорио был в тот вечер в сером фраке, и в пышном галстуке его красовалась булавка с великолепной, чрезвычайно ценной жемчужиной. Он подошел ко мне вместе со своей красавицей женой, донной Франкой, чтобы поблагодарить за удовольствие, которое я доставил ему, выступив у него в доме. Донна Франка присоединилась к мужу в выражении благодарности, и — по всей вероятности, она уже была в курсе моего отказа от тысячи лир,— вынув великолепную булавку из галстука Флорио, она приколола ее мне с просьбой принять этот подарок на память о моем успехе в Палермо. Вот как в то время принимали гостей в доме у Флорио!
После Палермо я отправился в театр Ла Фениче в Венецию, где выступил в «Трубадуре». Успех был огромный, и после «Трубадура» мне предложили партию Люцифера в опере «Святой» венецианского композитора Франческо Гина, являвшегося учеником Смарельи и одним из самых сильных музыкантов Венеции. Автором либретто был граф Сугана. Что касается исполнения музыки, то я прошел свою партию с Гином, и он остался мной чрезвычайно доволен. Утверждал даже, что никто другой не смог бы так выразительно воплотить музыкальный образ, как это сделал я. Что же касается воплощения актерского, то Сугана находил, что для Люцифера я слишком молод, слишком сухощав и недостаточно богат опытом. Кроме того, он подозревал — и высказал мне это совершенно откровенно,— что я недостаточно знаком с мифологией. Я ответил ему, что, по правде говоря, не могу особенно похвалиться своими знаниями в этой области, но в том, что касается Люцифера, я осведомлен достаточно и потому прошу его отнестись ко мне с полным доверием.
Я должен был появляться в первом действии в образе и костюме римского гладиатора, несомого на большом щите четырьмя центурионами, и партия моя начиналась вакхической песнью, очень эффектной по музыке и драматическому воздействию. И хотя Сугана подтверждал на репетициях, что голос мой как раз тот, о котором он мечтал для выражения дьявольской мощи своего героя, но внешний вид - и он настаивал на этом, вопреки восторгам Гина,— моя сухощавость — никак не соответствует задуманному им образу. Он был, конечно, прав, этот граф Сугана, но он не знал, что я заказал в Милане бутафорскую кольчугу, придававшую моей груди и всему туловищу могучие очертания классического гладиатора и подлинного властелина преисподней. На генеральную репетицию все явились в костюмах и гриме.
Я с нетерпением ждал четырех центурионов, чтобы сесть на щит, как вдруг, сопровождаемый маэстро Гином, передо мной вырос в высшей степени раздраженный граф Сугана. По своей близорукости он меня не узнал и, указывая на меня маэстро Гину: «Вот,— закричал он,— каким должен был быть Титта Руффо!». Но Гин, успевший узнать меня и пришедший в необыкновенное возбуждение, в свою очередь набросился на графа: «Неужели вы не видите? Да это же он и есть собственной персоной!» Сугана буквально остолбенел. Ему казалось невозможным, чтобы моя мальчишеская фигура могла мгновенно принять размеры фигуры атлета, чуть ли не великана! Успех мой был огромным, особенно в монологе, исполняемом в великолепной декорации, изображавшей Египет. Этот монолог был кульминационным моментом оперы и, когда я закончил его крайней для баритона высокой нотой, вся публика, как один человек, разразилась шумной овацией. После спектакля авторы оперы говорили повсюду, что исполнение мое везде и во всем соответствовало тому, о чем они мечтали.
Глава 15. В ЛОНДОНЕ И ПЕРВЫЕ КАНИКУЛЫ НА РОДИНЕ
Выступление в Лондоне в «Севильском цирюльнике». Инцидент между мной и дивой Мельба. Мое бегство из Лондона. Как я отомстил Мельба. Отдых в Брунате. Одиночество. Занимаюсь самообразованием. Восхищаюсь Толстым и Достоевским. Высокое духовное общение с Бенедеттой
Моя артистическая деятельность продолжалась без перерыва.
Через несколько недель я выступил в Лондоне на сцене театра Ковент-Гарден в «Севильском цирюльнике». Партнерами моими были Мария Бариентос, Алессандро Бончи и Антонио Пиникорси. Дирижировал Луиджи Манчинелли. Я пел партию Фигаро первый раз и мне очень помог Антонио Пиникорси, хорошо знавший все традиции исполнения этой роли. Второй оперой, в которой я выступал с теми же артистами, была «Лючия ди Ламмермур». Однажды дирекция предложила мне взять на себя исполнение партии Риголетто. Петь должен был Антонио Скотти, но он внезапно заболел, и роль предложили мне, хотя она и не была обусловлена в моем контракте. Я тотчас же согласился, очень довольный этим предложением, так как оно предоставляло мне возможность выступить перед лондонской публикой в первоклассной роли, в которую я уже отлично вжился.
Вердиевская опера была поставлена в честь мадам Мельба, артистки особенно любимой в то время английской публикой. Я был ей представлен, но на репетиции с оркестром мне пришлось исполнять свою партию в дуэтах в виде соло, потому что хотя певица и пришла в театр, но не пожелала затруднять себя выходом на сцену и осталась невидимой, скрывшись в ложе на авансцене в обществе директора. После того как я спел свой монолог, маэстро Манчинелли, весьма раздраженный, стал настаивать на участии в репетиции мадам Мельба, но та категорически отказалась выйти из ложи. Началась репетиция третьего действия, где я пел почти все полным голосом. После ариозо «Куртизаны» мне аплодировал весь оркестр, а в финале к оркестру присоединился и хор. Таким образом получилась настоящая, ярко выраженная овация. Кое-кто из старых хористов Ковент-Гардена утверждал, что ни разу за много лет роль Риголетто на сцене этого театра не была исполнена с такой легкостью и щедрой отдачей голоса и чувства. Я вернулся домой, радуясь тому, что смогу исполнить на сцене большого английского театра любимую роль моего репертуара. Имя мое было уже опубликовано в газетах и объявлено на афишах, расклеенных на улицах.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
