в дождь на ост. Гордо, будто в свойственной японцам манере, сохраняя лицо. Но на этом испытание позором не закончилось!
Не веря своим глазам, с мостика «Микасы» смотрели, как три русских броненосца, довершив разворот, легли на курс перехвата!
Боевую тревогу на японских кораблях не отменяли, но с разрывом дистанции с противником и прекращением огня, офицеры частично вывели личный состав на осмотр повреждений и наведение порядка на палубах.
Визгливые свистки боцманов и тревожные паровые гудки разогнали матросов по своим боевым постам, незаряженные орудия снова приводили в боевую готовность, элеваторы подавали в башни запас зарядов.
А Того ждал ещё больший моральный удар – один из броненосцев отряда Рожественского вышел из строя и, развернувшись, стал удаляться в южном направлении. Против всей японской эскадры выступили всего два боевых корабля!
В этот раз офицеры не смогли сдержать свой возмущённый и воинственный ропот, однако тут же заткнулись – мертвенное молчание командующего быстро навело дисциплину.
– Прошу прощения, джентльмены, – Пэкинхем не был связан подобными учтивыми условностями, – я всегда считал, что лучший способ понять характер нации – встретиться с её представителями в бою. Британские моряки смелые люди. Японские в том числе доказали, что могут достойно сражаться. Но этот… адмирал Арктики, по-моему, он просто безумец!
– Отворачивает…
– Что, простите?
– Они отворачивают, – зло повторил Симамура.
* * *
Рожественский и сам бы не смог объяснить свой… наверное, это был порыв!
Враг бежит и всё такое!.. Впрочем, порыв быстро угасший, ввиду того, что враг весьма быстро организовался, все его корабли снова оказались в строю.
Ко всему ещё и погода, которая бесповоротно портилась.
Да и ввязываться в новый бой при потере скорости и гибкости манёвра из-за тринадцатиузлового «Осляби» вусмерть умотавшийся Зиновий Петрович счёл неразумным.
Однако просто представив, каково сейчас Того, как сейчас наверняка бесится его японский оппонент, не мог отказать себе в этом мстительном порыве: «Поле боя осталось за мной!»
Поэтому, предварительно отослав Бэра на добитие потерявшегося на южных румбах бронепалубного крейсера (подключив к задаче поиска и «Рион»), некоторое время продолжал вести два броненосца прежним курсом.
– Извините, Пётр Владимирович, – устало улыбнулся адмирал старшему артиллеристу, – фактически это был ваш законный трофей, но пусть уж Бэр и Троян! У них, как говорится, рука набита и взаимодействие в дозорах налажено.
– Да будет уж, – махнул рукой не менее умаявшийся Владимирский.
– Ваше высокопревосходительство, – в рубку явился старшина сигнальной вахты, – ваше распоряжение на миноноски передали!
По правому борту было видно, как подходивший поближе для приёма указаний флагманский «Выносливый» под брейд-вымпелом кавторанга Елисеева уж нагнал миноносный отряд, став во главе, украсившись распорядительным флажным набором.
Малые судёнышки, прибитые низкими силуэтами к волнам, сиротливым кильватером уходили в свой поиск.
– Ну, что, господа, – сухо объявил адмирал, – на сегодня, думаю, всё. Командуйте поворот. Будет нам дёргать Того за бородку, нервировать.
Это будто послужило сигналом, снимая напряжение, мол – всё закончилось… во всяком случае, на этот раз!
Все задвигались – рубка вдруг сразу стала тесной. Слышались реплики и разговорчики. Снимали потяжелевшие каски, улыбались, устало и удовлетворённо.
Пожалуй, только Рожественский морщился, недовольный исходом боя. Но молчал.
Не унывающий Игнациус, раздав необходимые распоряжения, отправил вестового за горячим кофе и как бы ещё не за чем-то…
Корабли рисовали циркуляцию, выравнивая по компасу курс на Квельпарт.
Палубы наполнялись матросами. Башни становились по-походному, и обслуга уже деловито начинала банить стволы. Снизу, сверху слышались голоса, хлопали двери.
В рубке стало ещё теснее – заявилась команда гальванёров, наводить коммутацию – тянуть новые провода в разбитую «ходовую».
Командующий со своим штабом поднялся на мостик.
Японцы уходили. Их корабли ещё угадывались дымным хвостом.
– А ведь со стороны наш демарш – двинуть двумя кораблями против целой эскадры, наверное, выглядел, как последний «гав» Моськи на Слона, – легковесно заметил Коломейцев.
Рожественский, так и не дождавшись по результатам боя украшения дня – поверженного тонущего вражеского броненосца, уже немного остыл. Фыркнул дымом папиросы более или менее благосклонно:
– Скорей уж хулигански… Фантазёр вы, Николай Николаевич. Однако замечу, что и «слон» не тот что бы, и «моська» кусуча зело была, да и «гав», надеюсь, равновероятно не последний. Если бы ещё миноносникам выгорело дело…
На отходах, постфактум
«Действовать сообразно обстановке и на своё усмотрение!»
«Вполне разумные вольности, – соглашался на такую постановку приказа командир отряда миноносцев капитан 2-го ранга Елисеев, – минная атака днём, пусть и в дождь, пусть и в ливень, это не одно и то же, что ночью».
Видимость хоть и падала порой до полумили, но в непредсказуемых разрывах дождя оставалась неприемлемой для скрытного подхода на дистанцию безопасной атаки.
– Да ещё и волна ход крадёт узла на два-три, – говорил он командиру «Выносливого», – сунемся сейчас, расстреляют нас по бестолковщине. Моё мнение – пока море проглядывается, надо отыскать неприятеля и, оставаясь по возможности инкогнито, преследовать! До сумерек.
А уж потом…
На японские корабли немного заплутавший отряд вышел случайно, выскочив из полосового ливня… И видимо, обоюдно неожиданно.
* * *
Того перестроил эскадру, поставив лёгкие крейсера с наиболее минноопасного направления.
Левый траверс и хвост броненосной колонны прикрыл отряд по главе с «Якумо».
Не оглядываясь на угрозу русских миноносцев, курс был выбран прямым на Сасэбо.
Адмиральская голова на флагманском «Микасе» рассуждала в той же аргументации, что и голова кавторанга на флагманском «Выносливом».
Того посчитал, что по светлому выгадает лишние мили до метрополии. А уж по тёмному, если приспичит – тогда и предпринять курсовые уклонения.
Весь этот чёткий походный порядок был нарушен «Асамой» – сигналом на стеньгах: «Не могу управляться!»
Того не хотел терять эскадренный ход, лишь опустил до семи узлов, покуда с подошедшего «Ниссина» подавали на «охромевший» мателот канаты, заводя перлини. К тому времени препятствий работе беспроводного телеграфа уже не было, что позволяло флагману поддерживать связь с отставшими кораблями. Процедура взятия на буксир по столь дурной погоде, естественно, не могла не затянуться, превратившись в сущее мучение для боцманских команд. Наконец, после нескольких неудачных попыток крейсера двинули сцепкой.
В то время когда остальная эскадра успела уйти на мили вперёд.
* * *
Русские миноносцы выскочили из дождевого шквала на тандем «Ниссин» – «Асама», как четыре растаращившихся от неожиданности мышонка на двух ощетинившихся котов!
Четыре сереньких маленьких – на пару серых здоровенных!
Почти в упор! И от этой неожиданности, отчаянно и сумбурно почти залпом отстрелявшись, отвернули в спасительный ливневый шквал, догоняемые таким же беспорядочным от внезапности огнём!
Уходя, Елисеев…
