Молодой прохвост, действительно несколько побледневший, а может быть подгримированный, вошел с извинением за непрошеное вторжение, но, добавил он, дошли слухи о покушении князя на свою жизнь, и, крайне обеспокоенный, он, Шамбое, позволил себе…
Разумеется, поступок вполне соответствовал правилам вежливости и доказывал хорошее отношение к Березову, и все-таки Жермена снова почувствовала недоверие к человеку, так странно исчезнувшему в момент, когда на них напали по дороге из монастыря Камальдолей.
После нескольких приличествующих случаю фраз, слишком коротких, чтобы они придали проходимцу Бамбошу соответствие облику месье де Шамбое, мнимый аристократ осведомился о самочувствии раненого.
– Он себя достаточно хорошо чувствует, месье. Рана совсем не опасна, – ответила Жермена, мельком взглянув на незваного визитера.
Шамбое, сиречь Бамбош, все-таки не вполне усвоил умение владеть собой. Он не сумел скрыть некоторого волнения и разочарования.
Жермена заметила это и еще раз интуитивно поняла: перед ней – враг.
Бамбош тут же взял себя в руки и начал говорить много, как человек, осознавший, что совершил неловкий поступок.
– О! Мой дорогой друг! Я так рад, что все обошлось. Я спешил, чтобы помочь ему… Правда, я в стесненных обстоятельствах, бандиты меня порядком обобрали, но все-таки я от чистого сердца хочу предложить взаймы что могу.
– Почему вы думаете, что князь остался без денег? – холодно спросила Жермена. – Вы лучше меня знаете, в каком состоянии его дела?
Бамбош, опешив от пристального надменного взгляда, какого никогда прежде не видел, несколько растерялся, но тут же решил действовать смело и перевел разговор на другое.
– Я представлен князю недавно, но если бы вы знали, мадемуазель, как он мне по душе! Он с ходу покоряет человека воспитанностью, умом, великодушием! Мне бы так хотелось его повидать! Хоть минутку!
– Это невозможно, месье, – холодно остановила его Жермена.
– Прошу вас! На одну только минуточку!
– Не настаивайте, месье. Ему нужен полный покой, ни вам и никому другому нельзя заходить еще по меньшей мере неделю.
Поняв, что ничего не добьется, Бамбош, кипя от злости, но скрывая досаду под маской вежливости, церемонно поклонился и вышел.
По пути к себе он разразился проклятиями, мысленно произнеся целый монолог:
«Тебе, девка, повезло, что граф так в тебя влюблен, иначе не дальше чем нынешним вечером ты прошла бы чистку у Биби, то есть у меня, у Бамбоша! Хозяин мой сам из богачей и не знает, как укрощать бабенок вроде тебя! Если бы тебя разочка два прочистили с табачком у Биби, ты перестала бы драть нос перед мужиками! Березов раскошелился, мы хорошо поживились его добром, и я не хочу терять свои деньги из-за того, что какая-то сука мешает ими воспользоваться! Твой идиот-князь сам не застрелился, так я его прикончу, и скоро! А тебя мы схватим сегодня же ночью и тогда разбирайся сама с патроном».
Жермена в страшном беспокойстве ждала Бобино.
Теперь она боялась всего и всех: неизвестных ей жильцов, служащих отеля, прохожих за окном – и начинала ненавидеть всю Италию, о которой составила себе из литературы такое поэтическое представление.
У девушки осталась одна главная мысль – скорее бежать отсюда, увезти Мишеля, спасти от врагов, чьи преступные действия она теперь угадывала.
Из консульства Бобино возвращался с совершенно подавленным видом. Проходя мимо комнаты управляющего, он виновато согнул спину, и, когда тот напомнил о расплате, жилец скромно попросил отсрочки еще на двадцать четыре часа. Служака сказал высокомерно:
– Двадцать четыре? Ну ладно, но ни часом позже!
Когда же Бобино оказался у Жермены, он совершенно преобразился и радостно крикнул:
– Спасены! – и даже подпрыгнул, как истинный парижский мальчишка. – Получил монету! Хорошую сумму… Добрый консул дал мне ее просто так… в подарок для князя Березова.
– Я ему очень благодарна! – сказала Жермена с жаром. – Он спас всех, прежде всего Мишеля.
– Консул повел себя совершенно шикарно! Наш, французский, скорее всего послал бы меня к черту, даже если бы я попросил у него хоть сорок су. Но сейчас не время рассуждать о достоинствах дипломатов, надо быстрее бежать из проклятого отеля, из окаянной страны, где земля горит у нас под ногами! Мне хватит, чтобы расплатиться с кабатчиком, купить билеты на пароход и даже на поезд до Парижа.
Жермена, сияя, собиралась уже вызвать управляющего, чтобы рассчитаться, но Бобино удержал, сказав:
– Сперва соберем багаж и, когда все будет готово, тогда выложим денежки.
– Почему, мой друг?
– Надо, чтобы о нашем отъезде, похожем на бегство, не пронюхали шпионы – я их постоянно чувствую вокруг – и не доложили бы самому главному таинственному нашему врагу.
– Вы правы, совершенно правы. А как же с местами на пароходе?
– В этот сезон всегда бывает сколько угодно свободных мест на Марсель. Мы явимся на судно, не приобретая заранее билеты.
– А как перевезем Мишеля?
– Все беру на себя!
– Значит, остается только набраться терпения. Как я счастлива!
Все прошло так, как планировал Бобино.
Вчетвером они поспешно собрали, увязали и снабдили этикетками багаж. Действовали быстро, подгоняемые нетерпением. К двум часам ночи у них уже все было готово. Слуги отеля ничего не заметили.
Немного вздремнули, по очереди дежуря около князя, тот все время спокойно спал.
В шесть утра Бобино, никому ничего не говоря, вышел из гостиницы и вернулся с двумя экипажами, велел остановить их напротив дверей.
Один, большой и просторный, предназначался для людей, другой – грузовой фургон.
Парижанин попросил пригласить для беседы управляющего и хозяина. Первым, позевывая спросонок, явился управляющий.
С важностью вынув счет и банкноты, Бобино сказал:
– Расплатимся, через пять минут мы уезжаем.
– Уезжаете… Но, ваше превосходительство…
– Я не превосходительство, а типографский рабочий, и мне до черта надоела ваша коробка!
– Может быть, вашему превосходительству не оказывалось должное уважение? Или вас плохо обслуживали?.. Или разонравились ваши апартаменты?
– Довольно разглагольствований… многое не понравилось!
И Бобино ушел, зажав в руке оплаченный счет.
Двое из фургона поднялись по лестнице и вскоре вернулись, нагруженные чемоданами и тюками.
В комнате Мишеля Бобино увидел Жермену и ее сестер, совершенно готовыми к отъезду.
– Что случилось? – спросил князь, потревоженный ходьбой людей туда и сюда.
– Ничего. Надевай халат и ложись, понесем на матрасе. Я возьмусь за углы, где твоя голова. А вы, месье, там где ноги, – сказал Бобино, обращаясь к прибежавшему лакею, прикрепленному к их апартаментам и вытаращившему глаза.
