– Как я тебе без бороды? – спрашиваю я, словно ничего и не было.
Она все еще всхлипывает, затем смотрит на меня и улыбается сквозь слезы.
– Андрей…
– Ладно, – я беру ее руку.
– Андрей…
Я даю ей возможность выплакать и этот запас слез.
– Это тебе, – я вручаю ей розы.
– Ах!..
– Ты, правда, моя?
Она не отвечает, только смотрит на меня с удивлением. Наконец глаза ее яснеют, оживают губы… На каких-то полчаса Женька заскакивает домой, чтобы оставить сумку и повидаться со своими, я жду ее в машине. Мы едем ко мне, и, забравшись с ней под струйки душа, я отмываю ее от дорожной пыли, от налета впечатлений, тру ее нежную кожу мочалкой, мну плечи, я целую ее под струями теплого дождичка, сгорая от желания, пылая страстью до умопомрачения. И весь этот воскресный день мы снова проводим вдвоем, купаясь в нашей любви, томясь в ласках. Мы созданы друг для друга, и нет на свете силы, способной нас разлучить.
Умопомрачение проходит к вечеру, когда я, обретя ясность взора, обнаруживаю на ее шее маленький кровоподтек. Как я до сих пор его не видел? Или его скрывал полумрак, царящий в комнате среди дня?
– Что это? – спрашиваю я.
– А что там?..
Она и сама не знает, откуда этот синячок.
– Это твои страсти… Ты сегодня – огонь просто… такой мужчина!
Мне, конечно, льстит ее комплимент, но что же это за отметина у нее на шее? Кто ее оставил? Конечно, я. Я просто уверен, что это мои поцелуи, но не могу удержаться от вопроса:
– Ты там ни с кем?..
– Андрей, опять?.. Ты же обещал. Знаешь, как я тебя люблю, знаешь?..
Она рядом, вот она, моя Женька, такая же, как и прежде, преданная, любящая. Чего еще желать? Не знаю почему, но с каждой последующей нашей встречей я становлюсь все более подозрительным, без всякого повода обижаю ее, задаю вопросы, заведомо зная, что на них у нее нет ответа, а затем, возбуждая себя ее паузами, разыгрываю сцены ревности. Я вижу, что она устала от этого, часто становится равнодушной ко мне, и ее безразличие бесит меня еще больше.
– Ты ведь ни с кем не спала, правда?
Моя мстительность низка и грязна, я знаю. Зачем я это делаю? Я ведь люблю ее.
Чего я добиваюсь? Само собой разумеется, что вопрос о свадьбе не возникает, и мы уже не ждем осени, как все эти годы.
– Но бес, лютый бес ведь тебя искушал?
– Андрей, знаешь, – как-то признается она, – у нас ничего не выйдет, что-то случилось… Я устала от такой жизни, вообще устала…
– Брось, Жень, все будет хорошо.
– Мне не хочется жить. Я тебе не нужна…
– Женька, что ты…
– Я отравлюсь…
– Что ты такое говоришь? Как такое может прийти тебе в голову?
Она тихо плачет, сдерживая себя, а затем вдруг просто рыдает. Я утешаю ее, но она безутешна, вскакивает и убегает прочь. Я не гонюсь следом, как прежде, лежу, курю. Никуда она не денется…
И вот я стою у ее гроба, вижу ее милые черты, ее губы, ее дивные, навеки закрытые глаза… Женька, родная моя, милая моя Женька, как же я без тебя? Без тебя я не проживу и дня.
У меня уже нет слез…
– Андрей, идем, идем…
Никуда я от нее не уйду. Нет!
– Вставай же, Андрей…
Я открываю глаза. Лежу ватный…
– Тебя не добудишься, – произносит откуда-то взявшаяся жена, нарядная, накрашенная, – вставай.
Неужели все это только сон? Злой, грубый, черный сон. Неужели все это мне только приснилось?
– Как тебе мое новое платье?
Я все еще тру глаза кулаком. Тру и тру.
– Эх, соня, – сокрушается жена, – ты все проспал. Это же была Вальпургиева ночь, знаешь? Все ведьмы мира собрались в эту ночь на свой шабаш. А ты проспал. Тебе ничего не снилось?
Значит, все это лишь сон, жуткий сон! А мне казалось, все эти чертовы ведьмы поселились в моей душе, чтобы вершить свой беспечный шабаш…
Я рад, бесконечно рад. Я вскакиваю с постели, тру свою лысину, дергаю себя за бороду, чтобы убедиться, что она не сбрита, заглядываю даже в зеркало… Я задор но смеюсь, шучу, целую жену и кружу ее на руках по комнате. Она удивлена, даже озабочена: что случилось?
– Все в порядке!..
Затем вдруг стихаю: я понимаю, что все это только сон. Ах ты, Боже мой! Прошла только ночь, жуткая дьявольская ночь. Неужели все это мне еще предстоит пережить? От ужаса я каменею. Я этого не вынесу…
– Что-нибудь случилось, Андрей?..
Нужно взять себя в руки, взять себя в руки…
Единственное, чего я боюсь, – оказаться провидцем.
Упаси, Господи, от воплощения таких снов…
Нужно круто менять свою жизнь, круто. Дождаться приезда Женьки и тут же всем объявить, всех поставить в известность…
Или позвонить Янке?
Цветы навсегда
Мне чудится: весь вымер мир – зима…
… ведь ты обещал, обещал, – говорит Юля, – ты говорил, что как только у тебя появится возможность…
Наша история, история нашей любви, еще не помнить случая, чтобы я…
Никакая это не обида, не ее прихоть. Не какие-то там ее забобоны. Сказал – сделай! Пообещал – будь добр: полезай, милый, в кузов.
Юля просто заждалась, и вот когда, кажется, выпала свободная минута, она и вспомнила о моем обещании. Вопрос только в том, готов ли я выполнить свое обещание..
Я никогда не думал, что случится то, что случилось потом. Не было ведь никакого землетрясения, ни цунами, никакого извержения вулкана, день как день, ночь как и все предыдущие, что-то, правда, там случилось с Луной – то ли затмение, то ли Она вдруг стала участницей парада планет…
Я понимал: Юля больше не может ждать! И удержать ее здесь было уже невозможно!
Затмение, конечно, здесь ни при чем.
– Итак, – говорит Юля, – итак, значит…
Я притворился, что ищу галстук, (терпеть не могу удавок на шее!).
Никакие землетрясения, никакие цунами и смерчи и даже эти парады планет не в состоянии изменить решение Юли. Я знал это уже много лет, пять или семь, мне казалось, я знал это уже сто тысяч лет. Не помню, что я ей говорил в ту минуту, что-то о трудностях завтрашнего дня, о каких-то там сипульках и курдлях… Да, нам еще надо было…
Помню одно: я всерьез вдруг подумал о нас с Юлей. Вдруг меня полосонула, обожгла эта мысль: я ничем не смогу ее удержать!
Кажется, я говорил ей о значении психологии в отношениях мужчины и женщины, общие фразы об очередном витке совместной жизни, что-то о долге и чести, о собственных достоинствах (надо же!), которые не смог даже точно сформулировать, говорил всякую ненужную дребедень, чушь, просто чушь несусветную, которую говорят любимой женщине, когда та…
Когда что?..
Нутром, шестым чувством я понимал: ее не удержать!
– Говорят, – говорит Юля, – что если точно сформулировать свое самое сокровенное и заветное желание, оно обязательно сбудется.
Я согласно киваю.
– Нужно только дать собственному подсознанию точный маршрут.
Да, – соглашаюсь я, – оно не понимает намеков, здесь нужна ясность.
Собственно, и достоинств-то своих, способных ее поразить, я уже не находил.
– И вера, – говорит Юля, – и вера.
Разве ты потеряла веру в меня?! Я не спрашиваю об этом, вопрос ясно выписан на моем лице, в моем прячущемся от света взгляде…
– И еще решительность, – говорит Юля.
Ей скоро за тридцать. Она – красавица! Ну, прям, вся из себя… Картинка!
Когда она принимает решение, она всегда чересчур тщательно рассматривает левую ладонь с выпростанными донельзя своими милыми пальчиками. Словно вычитывает на этой ладони приказ, выискивая в линиях любви и судьбы и в линии жизни оправдание своей решительности. Будто там белым по черному так и написано: «Сегодня, сейчас!».
– Да, – соглашаюсь я, – и решимость. Сомневающийся ведь подобен морской волне.
То что я делал все эти годы, надо сказать, не покладая ни рук, ни ног, строил, строил… Строил, надо это тоже признать, с ее креативным участием и щедрой помощью, теперь ее не совсем устраивает.
Пирамида!..
То что я придумал, все мы придумали, ее «Геометрия Совершенства» и ее «Манифест», то, что все вместе мы сотворили на этой Земле и по ее, Юлиным, наброскам и чертежам, стало привычном, день ото дня превращаясь в рутину, камни, щебень, цемент, песок, деньги, деньги, молитвы и мантры, уговоры и просьбы, приказания и приказы…
И деньги… Шуршащие банкноты… Или звенящие монеты…
От этого не отмахнешься! Да и придумывать – ее дар!
Победы и разочарования… А как же! И разочарования! И разочарования в большей части наших усилий, предприятий и телодвижений… Собственно, жизнь людей, идущих к какой-то высокой цели, которую никто не только не может ясно для себя сформулировать, но даже представить.
Привычным, но еще не прекрасным! И коль скоро мне выпало превратить все это уже такое привычное в то прекрасное, я просто не имею права сиднем сидеть, сложив руки на животе. Ведь там, в вечности каждого из нас спросят сурово: как, как ты распорядился своим даром?
Кроме нас в номере никого нет.
Время от времени Юля раскрывает свою ладонь и заглядывает в нее, словно в маршрутный лист: куда дальше?
