контакт в затерянной комнате, последовав совету
синьора З. и дав ребенку валиум в надежде, что тот заговорит во сне.
Джербер схватил Марко за плечи и развернул к себе.
– Где ты услышал это слово? – спросил требовательно, даже чересчур сурово.
Мальчик отпрянул в страхе. Уставился на отца, пытаясь понять, в чем он провинился.
Не время для нежностей и хороших манер: Джербера ужасала сама мысль о том, что сказочник мог причинить вред его сыну, забраться к нему в голову без спроса и вложить туда какие-то враждебные чувства, чтобы еще больнее уязвить психолога.
– Отвечай, – настаивал он. – Где ты его услышал?
Малыш вытаращил глазенки, которые уже наполнялись слезами. Поднял руку, указал пальцем:
– Оно написано на стене, за конюшней…
Джербер обернулся туда, куда указывал Марко.
– Ладно, хорошо, – сказал он, успокаиваясь и гладя малыша по головке. – Я сейчас.
Чувствуя, как сильно бьется сердце, но с облегчением осознавая, что Марко не причинили вреда, он обошел строение с черепичной крышей и деревянными перекрытиями, где содержались лошади. Как и говорил сын, на задней стене просторной конюшни, именно там, где, как недавно поведала лошадница, она, сама не зная почему, часто оказывалась, красовалась крупная надпись печатными буквами. Ее нацарапали на камне; действительно, Джербер заметил в траве у себя под ногами что-то вроде сильно затупившегося шила. Буквы процарапывались раз за разом, неоднократно, чтобы начертать одно-единственное слово.
Мамаи.
Джербер сразу подумал, что Николин произнес его в кабинете на мансарде, когда они там были одни. И тогда говорил ребенок из Албании, не двенадцатилетний мальчик, похищенный орком двадцать два года назад.
Откуда же сказочник узнал это слово?
50
Они вернулись во Флоренцию, и Джербер, как договаривались, отвел Марко в кабинет Сильвии. Мальчик до сих пор был немного обижен на то, как отец обошелся с ним перед отъездом. По дороге Джербер пробовал помириться, но скоро понял, что это бесполезно: сын рос таким же гордым, как и его мать. Пьетро не считал это недостатком; хотел бы он и сам быть таким, как жена и сын.
– Мы еще вернемся туда, в манеж, – пообещал он, прощаясь с Марко на глазах бывшей жены.
Малыш неожиданно бросился ему на шею.
– Ты хорошо выглядишь, – заметила Сильвия, имея в виду его внешний вид.
В самом деле, после февральских событий он старался питаться регулярно, надевал чистую одежду и рано ложился спать. Впрочем, все это было лишь видимостью: последствия того, что сделал с ним сказочник, таились внутри. Но Джербер не мог в этом признаться женщине, которую любил и которая его больше не любила: того гляди, снова явятся старые призраки, а главное, всплывет на поверхность случай Холл.
– Спасибо, – только и сказал он, потом распрощался.
Уже наступил вечер, но, вместо того чтобы вернуться домой, Джербер решил зайти в мансарду. У него из головы не выходило слово, вырезанное на стене, и психолог хотел проверить, не упустил ли он чего-нибудь несколько месяцев назад.
Надпись на задней стене конюшни появилась не вчера. Четкие контуры букв и затупленное шило указывали на то, что ее подновляли раз за разом на протяжении какого-то времени. Вместе с пробуждением ровно в три сорок семь и непреодолимым стремлением ехать именно в Долину ада это также было компульсивным поведением, которое сказочник навязал владелице конюшни.
Вот только до настоящего момента никто этой надписи не замечал.
По всей видимости, таинственный гипнотизер знал слово, произнесенное Николином в присутствии Джербера, когда с ними не было больше никого. Мало того, считал его значимым элементом. Иначе зачем приказывать старухе все время подновлять надпись? Может, это и впрямь новая зацепка.
Почему это слово так важно?
Улеститель детей снова ощутил некое неопределенное чувство, с недавних пор терзающее его. Ощущение незавершенности. Складывалось впечатление, будто истории с орком чего-то недостает, хотя рассказ и завершился взрывом, уничтожившим дом. В частности, Джербера преследовал один вопрос.
Почему сейчас? По какой причине сказочник ждал двадцать два года, прежде чем отомстить всем, кто причинил ему зло, начиная с синьора Б.? Разве не мог он раньше похитить мальчика и обучить его, как он это проделал с Нико?
На возникающие вопросы можно было найти тысячу ответов. Например, таинственный гипнотизер не чувствовал себя готовым, не был уверен, что достиг уровня, необходимого для осуществления столь сложного плана. А может быть, он уже пробовал, забирая других детей, но предыдущие попытки оказывались неудачными.
Но у Джербера складывалось ощущение, что Нико и его мать представляли для него особенный интерес.
Зайдя в кабинет, он даже не потрудился включить лампу: хватало смартфона. Усевшись в кресло, стал искать в интернете, как будет «мама» по-албански. Убедился, что и в самом деле албанские дети говорят «мами». На видео, которое ему показала Бальди и на котором Николин воссоединялся с Мирой, мальчик обращался к своей матери именно так.
Тогда что же такое «мамаи»?
Такого слова не нашлось в словаре албанского языка. Джербер забил его в поисковик Гугла, но не вышло ничего подходящего. Единственным похожим и тоже относящимся к матери было португальское слово, хотя и со странной диакритикой: «mamãe».
Зачем албанскому мальчику обращаться к матери по-португальски? В этом нет никакого смысла.
Психолог встал, чтобы взять черный блокнот с записями по делу Нико, который он уже давно положил в архив. Принес на столик, зажег лампу рядом с креслом и стал пролистывать записи в поисках какой-то подсказки или идеи. Но в глаза ничего не бросилось: он, похоже, не упустил ни одной детали. Лишь последняя строка на последней странице привлекла его внимание.
П. Я. 9001.
Для следователей и даже для синьора Б. орк и таинственная женщина с рыжими волосами являлись плодами фантазии А. Д. В.: два персонажа, нарочно выдуманные, чтобы скрыть ужасное преступление, убийство родителей, совершенное двенадцатилетним подростком. Согласно его рассказу, пара познакомилась по переписке и с помощью писем продолжала общаться. В частности, дядя получал послания от невесты, жаждущей материнства, через почтовый ящик.
Этот почтовый ящик, сказал себе Джербер.
Деталь слишком точная, чтобы быть выдуманной, а он до сих пор данный факт до конца не осмыслил. Двадцать два года назад полицейские или карабинеры наверняка установили, кому этот ящик принадлежит или кто его забронировал, подумал психолог. И определенно не обнаружили ни имен, ни какой-либо связи с версией А. Д. В.
А если они этого не делали? Если никто ничего не проверял?
Сомнение не давало покоя. Джербер был убежден, что существует какое-то объяснение, что такое
