Оставшиеся, сбившись в кучу, ждали дальнейших указаний предводителя. Похоже, высадка их немного деморализовала. Все же не та у них выучка, ох, не та! Потому и идут в бой только при весомом численном превосходстве.
– Судя по дислокации батареи и по направлению стволов, корабль ниже и не очень далеко, – сказал Расул, ставя плазмоган на предохранитель. – Мы на высоте четыре пятьсот. Значит, если верить Сулейману, нам надо спуститься на триста метров. А это километра три пути при таком уклоне. Однако спешить нам некуда. Главная задача – подавить батарею. Скорее всего, она не одна. Сейчас осмотрим доступный для наблюдения сектор, а там решим, как действовать дальше.
Осмотр ничего утешительного не дал. Наоборот. Еще одна батарея расположилась примерно в километре у нас за спиной. Мы перелетели ее, не заметив. Сонар не засек нас чудом, а то до приземления дожил бы я один. Ну, может, еще Расул, он с пара-кайтом управлялся терпимо. Третья батарея – тяжелая, из трех мощных орудий с низкой скорострельностью, установлена не на Минги-Тау, а на горе с другой стороны Баксанского ущелья. Ее отлично видно в позитронный бинокль, но, чтобы добраться туда, потребуются сутки пути, не меньше. А кажется – рукой подать. Горы.
Мы оказались в гораздо более неловком положении, чем ожидали. Фактически ошиблись с местом высадки. Расул явно погорячился, приказав приземляться между двумя батареями. Я за себя не очень волновался – выкручусь, но был бы один, предпочел бы уйти выше по склону и дальше, чтобы перелететь обе батареи, а не одну. Третья же батарея, установленная на противоположной горе, в принципе, была недоступна для нашего отряда. Но надо отдать Расулу должное – он сориентировался довольно быстро и приказал:
– Все под обрыв!
Упрашивать никого не надо было. Я понимал верность такого тактического хода, поскольку на фоне черного выхода лавы мы будем куда менее заметны, чем на белом снегу. И батарея, которая спереди, не сможет вести по нам огонь. Мы окажемся в ее мертвой зоне, почти под ней. Другая останется вдвое дальше, а потому меньше шансов оказаться заранее обнаруженными.
Вообще удивительно, что балкарцы всем гарнизоном еще не стоят на ушах. Нашумели-то мы достаточно, и приземлились тоже хорошо – бей не хочу. Это можно было объяснить только одной причиной – горячность в арабах преобладала над дисциплиной. Хотя балкарцы не арабы, но все же мусульмане. Ладно, нам это пока на руку. А мне не так противно будет их резать, поскольку разгильдяев резать не в пример менее совестно, чем героев. К тому же героев опаснее. Можно пойти за шерстью, а вернуться стриженым. Или не вернуться совсем.
По твердому насту в кошках ходить терпимо. Не скользишь, не проваливаешься. Я ожидал худшего. Арабы же в горных перемещениях могли дать мне большую фору. И если на пара-кайте я выдал класс, то тут отстал и приплелся под прикрытие лавовой стены последним. К тому же изрядно запыхавшимся. Что-то, вопреки моим ожиданиям, моя высокогорная подготовка меня подвела. Все-таки давно я не поднимался на такие высоты. Четыре пятьсот – не шутка. А тут еще по снегу идти, да в крутую горку.
Сердце билось в горле, в висках шумело, перед глазами мерно плавали темные круги. И подташнивало. Все признаки быстро начавшейся горной болезни. Вот только поддаваться ей никак нельзя. Я привалился спиной к лавовому выступу и сделал несколько глубоких вдохов. Постарался успокоиться, расслабиться. Помогало мало. Перед глазами все равно плыло. А тут еще ночь эта проклятая! Несмотря на дневной отдых, сонливость навалилась достаточно жестко. До зевоты.
– Не спать! – тихо прорычал на меня Расул. – Первый раз в горах, что ли?
Я помотал головой. Понятно, что пристрелить не пристрелит, меня ожидает миссия куда более важная, но все же как-то не по себе мне становилось от его взглядов. Я был бы невероятно счастлив, если бы после всех этих арабских приключений, мне бы довелось повстречаться с Расулом один на один. Это доставило бы мне глубочайшее моральное удовлетворение. Но вероятность подобного события была слишком низкой, чтобы думать о ней всерьез. Хотя на уровне фантазий…
Убедившись, что я по крайней мере сохранил способность стоять на ногах, Расул активировал коммуникатор и вызвал командира оставшейся в лесу группы. Коротко обрисовав ему ситуацию, наш предводитель приказал всей команде вместе с техникой грузиться на транспортники и мчать сюда. Я понимал, что он хочет дать кому-то задание высадиться на противоположной горе и подавить самую дальнюю и самую опасную для нас батарею. Хотя ее опасность не надо было переоценивать – вряд ли столь мощные пушки пустят в ход, пока мы в зоне действия малых батарей. Скорее всего, она предназначалась либо для обстрела тех, кто решится перевалить через седловину Минги-Тау с северного склона, либо для предотвращения попытки штурма с подножия. Похоже, вторжения снизу тут ожидали больше, чем сверху, поскольку стволы малых батарей были направлены вниз.
Но если к операции подключится остальная группа, то это уже будет не разведка боем, а полноценный ночной штурм. В том, что у нас хватит на него сил, у меня не было ни малейшей уверенности. В данной обстановке лично для себя надо было предусмотреть запасной вариант. И я решил заняться этим немедленно.
Сделав вид, что отлучился по малой нужде, я спустился метров на десять ниже вдоль обрыва и сверился с индикатором ответных точек. Ближайшая оказалась совсем рядом – в пятидесяти метрах левее, а повторный поиск выявил еще одну, в полутора километрах ниже. Если станет совсем жарко, можно будет эвакуироваться. Дворжек за это даст мне чертей, тут уж не надо быть пророком, но там разберемся. Спрятав приборчик, я вернулся к группе Расула.
Наше положение осложнялось еще и тем, что обе малые батареи располагались выше нас. Одна над пятнадцатиметровым обрывом, до другой вел более пологий путь, но более дальний. Правда, наверху обрыв пропадал, так что к ближней батарее можно подобраться, описав обходную дугу. Расул пораскинул мозгами и решился именно на этот ход. Резон в этом был – если удастся захватить одну батарею, то другую можно будет подавить из орудия. Быстро и эффективно. А потом драпать со всех ног, потому что нас тут же накроет мощная батарея с другой горы.
Прокачав в уме карту, я сообразил, что «другая гора» не что иное, как Чегет высотой четыре тысячи метров. А значит, мощная батарея в любом случае ниже нас. Причем на километр, не меньше. Это давало кое-какие преимущества, пусть и небольшие. А еще это говорило о том, что чегетская батарея предназначена для отсечения противника, поднимающегося от подножия. Значит, и средства обнаружения, в основном, сконцентрированы внизу – о высотном десанте никто тут, похоже, всерьез не думал. Хоть это радовало. Радовало и частично объясняло отсутствие активности противника. Мы попросту появились с той стороны, с которой никто нас не ждал.
Мы выстроились в колонну, обвязались веревкой, чтобы если кто упадет, не скатился по насту на километр вниз, и начали восхождение. Честно говоря, состояние у меня было совершенно не боевое – высота прихватила всерьез. Я держался, но мысль о трехсотметровом подъеме вызывала во мне неконтролируемый внутренний ужас. Пришлось судорожно вспоминать все, что умел. В горах главное не делать лишних усилий. Двигаться надо размеренно, ритмично, и в четыре раза медленнее, чем хочется. Топ, топ, топ – шаг за шагом, глядеть только под ноги, чтобы оставшееся расстояние не выбивало из колеи.
Температура воздуха была минусовой. Мороз не сильный, но давал о себе знать стынущими руками. Примерно минус два. Нам бы сейчас очень помог снегопад, но небо, как назло, было ясным. Близкие звезды полыхали в небе, не мигая, подобно алмазам, вплавленным в черный обсидиан. Пока мы поднимались, над Баксанским ущельем начала восходить луна. Стоило ей появиться, как снег вокруг вспыхнул искрами, проявились угольно-черные, невероятно контрастные тени, а ледники засияли изнутри изумрудным сиянием. Красота была такой суровой и мощной, что у меня сразу сил прибавилось. Но за колонной я все равно поспевал с трудом. В горле стоял ком, дышать приходилось себя заставлять, а при каждом ударе пульса в глазах вспыхивал фейерверк бордовых пятен.
Надо было Дворжеку не спешить, а дать мне возможность адаптироваться к высоте пару дней. Этого бы хватило – организм сам подстроится, как это было со мной после адаптации на Памире. Через несколько дней четырех– и даже пятикилометровую высоту перестаешь воспринимать, как нечто мучительное – ощущаешь, контролируешь состояние, стараешься не бегать попусту, но в общем-то сохраняешь способность нести обычные физические нагрузки. Можно было дать мне поболтаться на яхте, подняв ее на нужную высоту. Хватило бы. Но все делалось в спешке. Может, кстати, я сам виноват, что наехал на Дворжека. Хотя, какой смысл вспоминать то, что уже не изменить? Глупо. Надо собраться в кулак и топать. Но легче не становилось. И не должно было становиться без адаптации.
