Остановимся теперь на одном вопросе, представляющем сейчас предмет спора.
Что надо преподавать естествознание в школе, об этом не может быть спора. Мы привели мнение Энгельса и Маркса о значении материалистического понимания природы. Чтобы победа была полной и окончательной, надо еще взять все то, что есть в капитализме ценного, взять себе всю науку и культуру, повторял неоднократно Владимир Ильич. Надо изучать естествознание, усвоить коллективный опыт человечества в этой области знаний. Но как преподавать естествознание? Как «чистую» науку или тесно увязывая его с жизнью, с разрешением практических задач, выдвигаемых жизнью?
Владимир Ильич на III съезде комсомола говорил: «Одно из самых больших зол и бедствий, которые остались нам от старого капиталистического общества, это полный разрыв книги с практикой жизни…»[50]
Разрыв книги с практикой жизни коренится в отношениях рабовладельческого общества. Вот что писал когда-то в «Педагогических софизмах» Писарев: «Вся ремесленная и промышленная деятельность древнего мира находилась в руках рабов. Наука никогда не заглядывала ни на земледельческую плантацию, ни на скотный двор, ни в мастерскую. Архимед прикладывал свои математические знания к сооружению военных машин, но ему никогда не приходило в голову придумать какой-нибудь новый плуг, или ручную мельницу, или верстак. Во все продолжение греко-римского периода не было сделано в области промышленности ни одного такого открытия, которое значительно усилило бы господство человека над природой и повело бы за собой заметное сбережение человеческого труда. Промышленность развивалась так медленно и труд был постоянно так дешев, что древнему человеку не было ни надобности, ни возможности думать о том, чтобы заменить рабочую силу раба какими-нибудь стихийными силами природы. Общество без рабов для древнего человека было немыслимо, тем более, что все свободные люди глубоко презирали всякий производительный труд»[51].
Не удивительно, что в России, в которой рабство (крепостное право) держалось дольше, чем в других европейских странах, подход рабского общества к науке держался дольше, чем где-либо.
«Всем известно, — писал в 70-х годах Энгельгардт в своих «Письмах из деревни», — в каком плохом положении находится в настоящее время сельское хозяйство в России. Мы бедны, мы голодаем, наши естественные богатства лежат втуне. Земли у нас много, громадные пространства плодородной земли лежат нетронутыми. Земля богата. Истощился верхний слой, еле тронутый сохой, — паши глубже. Нужны искусственные удобрения — у нас тысячеверстные залежи фосфоритов. Да и во всем так; соль нужна — горы соли, керосин нужен — моря нефти. Мы могли бы засыпать Европу хлебом, запрудить рынки маслом, салом, сыром, мясом. А между тем мы бедны, у нас нет ни денег, ни мяса, не хватает даже хлеба… Причин такого низкого состояния, разумеется, много, но я думаю, что немаловажную причину составляет и то, что у нас образование и умение работать идут врозь. У нас, с одной стороны, мужик, умеющий работать, но умственно неразвитый, не обладающий знанием; с другой стороны, интеллигент, развитой, умный, но не умеющий работать и приложить свои знания».
С тех пор как это писалось, прошло полсотни лет. Наука за эти полвека сделала ряд новых открытий. Буржуазия научилась путем применения науки к практике добывать себе колоссальные богатства. Прочтите книжку Гарвуда «Обновленная земля», и вы увидите, чего добилась Америка путем приложения науки к сельскому хозяйству. Земля получила новый лик. В области техники завоеваний науки в буржуазных странах еще больше.
Но пользовались ли массы благами, которые давало применение науки к практическим задачам? В очень незначительной мере. Наживались, богатели от открытий науки капиталисты.
«Раньше весь человеческий ум, весь его гений творил только для того, чтобы дать одним все блага техники и культуры, а других лишить самого необходимого — просвещения и развития. Теперь же все чудеса техники, все завоевания культуры станут общенародным достоянием…»[52] — писал Владимир Ильич.
Мы знаем также, что построить коммунистическое общество можно лишь на базе благосостояния народных масс. Надо для этого овладеть природными богатствами страны, заставить себе служить силы природы.
Десять лет тому назад в России произошла революция. Октябрь отдал в руки трудящихся всю землю, все природные богатства, но сделали ли мы с землей то, что могли сделать? Обновили ли землю путем применения к ней данных науки? Еще не сделали. Чтобы сделать это, необходимо демократизировать науку, приблизить науку к массам. «Сильная наукой демократия, наука, опирающаяся на демократию, и, как символ этого союза, явление, почти неизвестное прошлым векам, — демократизация науки, — вот основной прогноз будущего», — писал К. А. Тимирязев. Сделать это можно лишь путем широкого распространения практических приложений науки. Через знакомство с практическими приложениями науки к жизни станет ближе массам и сама наука, пробудится в массах интерес к науке. Через конкретное, близкое — к новому, будущему. Так надо подходить к сообщению знаний и в школе.
Конечно, надо остерегаться того, чтобы не вышло так, что практика совершенно заслонит собой науку, чтобы вместо осмысливания явлений, увязки их между собой, осмысливания окружающей жизни не получилась простая рецептура. Эту опасность отрицать нельзя, но из-за боязни волков нельзя отказываться от ходьбы в лес.
Точно так же вышесказанное не должно быть понято в том смысле, что школа должна воспитывать в ребятах представление, что в науке ценно лишь то, что дает немедленные практические результаты. К чему-де изучать законы развития жизни на земле или астрономию — это никаких практических результатов не дает! Думается, что из требования увязки науки с жизнью никоим образом не вытекает такое наивное понимание дела.
Среди преподавателей естествознания существуют два течения: одно яростно отстаивает «чистоту» естествоведческого преподавания, боится, чтобы науку не выселили из храма, в котором она обитала, и не переселили в хлев; другое течение столь же страстно отстаивает увязку науки с жизнью, отстаивает необходимость отправляться от задач, выдвигаемых жизнью, от практики, чтобы глубже и сознательнее подойти к материалистическому пониманию природы.
Не менее важен вопрос о методах преподавания естественных наук. Преподавание естественных наук не может сводиться к простому изучению учебника. У нас уже начиная с 60-х годов установился прочно тот взгляд, что изучать явления природы можно лишь наблюдая их. Но гораздо проще, менее хлопотно учить по книжке, и потому книжные методы преподавания в области естествознания практикуются все еще очень широко. И поэтому не лишним, может быть, будет привести пару страниц, написанных Писаревым в 1867 г., где он старается разъяснить читателю мысли Тиндаля о преподавании физики и всякой иной положительной науки:
«Изучение физики, по словам Тиндаля, состоит из двух процессов, взаимно дополняющих и постоянно сменяющих друг друга. Человек наблюдает сначала единичные факты, подмечает в них однородные стороны, отыскивает их общую причину и составляет себе таким образом понятие о законе, в силу которого одно явление вызывает собой другое. Этот процесс, посредством которого человек идет от факта к причине, называется индукцией, или наведением. Добравшись до такой формулы, которая кажется ему законом, человек начинает рассуждать так: если закон верен, то за таким-то явлением неизбежно должно следовать такое-то. Здесь ум человека идет от найденной или угаданной причины к ожидаемому последствию; этот процесс называется дедукцией, или выводом, и служит поверкой для предшествующей индукции; этот процесс совершается в голове экспериментатора, когда он производит опыт, стараясь узнать посредством этого опыта, действительно ли верен найденный им закон.
Теперь понятно, что изучение физики может сделаться полезной умственной работой только тогда, когда ученик сам действительно будет заниматься индукцией и дедукцией, то есть рассматривать явления с разных сторон, сравнивать их между собой, добираться до их причины, отыскивать законы и потом придумывать и производить опыты для поверки отысканного закона. Надо, чтобы ученик непременно искал и находил, ошибался и сам замечал свои ошибки, делал неправильные обобщения и потом ломал себе голову, отыскивая причины той неудачи, которая получится при поверке индукции. Словом, надо, чтобы ученик шел по тому самому тернистому пути исследования, по которому шли в свое время без путеводителя и компаса великие умы, создавшие науку. Только при таком живом и практическом изучении физики, только при постоянном непосредственном соприкосновении с теми явлениями, которые составляют собой материал науки, может быть речь о том особом влиянии, которое положительная наука, подобная физике, производит на ум ученика, и о тех особых умственных приемах и навыках, которые приобретаются учеником в строгой школе положительного знания. Если же ученик будет изучать физику по учебнику, то тут не будет со стороны ученика ни индукции, ни дедукции; положительная наука не произведет на его умственные способности никакого особенного влияния; его мысль не усвоит себе никаких новых приемов и навыков; получится только обогащение памяти множеством различных формул и приступов к доказательствам; образовательная и воспитательная сила положительного знания утратится бесследно и безвозвратно. Ученик пройдет весь учебник, с первой страницы до последней, и все-таки не выучится размышлять так, как размышляют естествоиспытатели. Количество известных ему фактов значительно увеличится, но способности наблюдать и сравнивать явления, подводить их под общие правила и проверять эти правила опытами останутся, по всей вероятности, в том самом положении, в каком они находились до начала учебных занятий. Учителю, конечно, гораздо легче дать в руки ученику учебную книгу и наблюдать за исправным выучиванием уроков, чем устраивать такой план занятий, при котором ученик сам мог бы дорабатываться и додумываться до основных законов природы; но тут дело совсем не в том, чтобы облегчить задачу учителю; его задача должна быть трудной, чтобы быть плодотворной. Чтобы приносить пользу, учитель должен быть человеком даровитым и трудолюбивым, а для такого человека невыносимо механическое задавание и выслушивание мертвых книжных уроков; для такого человека невыносима именно та легкость педагогической задачи, за которой гонятся и которую устраивают себе всеми правдами и неправдами бездарные рутинеры. Напротив того, руководить молодым умом на пути живого наблюдения и исследования, укреплять его силы постепенно усложняющимися упражнениями, следить за его победами и неудачами — это такая обаятельная работа, за которую может приняться с удовольствием и с пользой для самого себя светлый и деятельный ум»[53].
