— А он…
— Да, — кивнул Чернов. — Помочь ему я все равно не мог. И нам обоим казалось, что это очень важно — доставить на Землю информацию о биосфере планеты. Да, это было самое важное.
Буняк ничего не сказал.
— Мы служили Земле, — продолжал Чернов. — Мне было нелегко, но поступить иначе я не мог. Сейчас, находясь среди людей, которых эта информация вряд ли интересует, я смотрю на все по-другому. Но тогда нам казалось, что это единственное решение.
Буняк молчал.
— Теперь я смотрю на все по-другому, — повторил Чернов. — Вполне возможно, он уже тогда понимал, что так будет. Просто притворялся ради меня. И то, что я его бросил…
— Не надо, — сказал Буняк. — Вам было труднее. Он был обречен, вы были бессильны.
Чернов не ответил. Он смотрел в окно, в просвет между деревьями.
— Тем, кто бессилен, труднее, — повторил Буняк. — Мы тоже бессильны.
Над далекими куполами стояло небо. Голубое небо-убийца.
— Нет, я не согласен, — сказал наконец Чернов. — Я все понял, но я не согласен. Действительно, человечество нам ничем не обязано. Для Земли мой товарищ — один из миллиардов. Пусть так. Но ведь были другие.
— Кто?
— Разве мало выдающихся людей жило на Земле во все эпохи? — сказал Чернов. — Людей, без которых ваш мир был бы иным? Без которых он был бы гораздо хуже, чем сейчас?..
— Не забывайте о возрастном пределе, — предупредил Буняк. — Не старше тридцати лет.
— Все равно. Лермонтов, Галуа… Таких очень много.
— Да, — согласился Буняк. — В этом вся сложность.
— Нет, — сказал Чернов. — Все равно их можно перечислить по пальцам. Дело не в количестве. Но вы… Вы… — Чернов запнулся, нужное слово было, но он не сразу смог его произнести. — Вы ничего не помните!..
Буняк не ответил. Некоторое время он неподвижно сидел на фоне далекого неба, и в его глазах была усталость. Потом он встал.
— Да, мы ничего не помним, — сказал он. — Пойдемте.
Через четверть часа они стояли на узкой площадке, на вершине ажурной башни над сплошным океаном листвы. Каким образом они здесь оказались, Чернов не понимал — потерял ориентацию. Помнил только, как они выходили из здания института, потом долго куда-то шли по улице, похожей на парк, потом поднимались по высокой винтовой лестнице.
Под ними до самого горизонта простиралось зеленое море. Кое-где, как айсберги, торчали глыбы домов. Над городом было много ветра и воздуха, по верхушкам деревьев бежали волны. Тонкая труба треугольного сечения уходила вдаль. Вдоль трубы на них надвигалось что-то стремительное, беззвучное.
— Монор, — объяснил Буняк. — Монорельс. Теперь это у нас основной общественный транспорт.
Вытянутый вагон прошелестел мимо, не замедлив хода, оставив после себя угасающий порыв ветра.
— Куда мы поедем? — спросил Чернов.
— Все равно, — усмехнулся Буняк. — По-моему, это безразлично.
Новый вагон плавно затормозил у площадки. Его стенка исчезла, они перешли внутрь. Вагон тронулся и понесся над зеленой равниной. Паутина путей блестела над городом, среди белых островов зданий.
— Я могу знать, куда вы меня везете? — настойчиво повторил Чернов.
— Вы считаете, что мы ничего не помним, — сказал Буняк. — И не хотите понять, почему мы не работаем на людях. Я помогу вам разобраться в этих вопросах. А куда мы едем конкретно, не знаю. Это действительно почти безразлично.
Чернов молчал, приглядываясь к пассажирам. Одни женщины, на вид совсем юные. Платья — недлинные, вдобавок розовые. Женщины прикрывали колени пышными букетами, аромат незнакомых цветов пронизывал все. Вагон монора двигался быстро, иногда останавливаясь.
— Не понимаю, зачем им столько цветов? — сказал Чернов. — И когда они все работают? Полдень, но улицы заполнены гуляющими. Когда они работают — вот что мне непонятно.
Вагон снова затормозил — на этот раз где-то за городом, и станция, видимо, была конечной, и вагон монора остановился у самой земли. Девушки с цветами в руках спустились по легким ступенькам и шли теперь по узкой тропинке, изгибавшейся между лесом и полем. Буняк и Чернов немного отстали. Тропа поднималась, вверху шумели высокие сосны. В поле колосились злаки.
— Сейчас лето, — сказал наконец Буняк. — Отпуска, я уже говорил. Не сердитесь.
Подъем кончился. Тропа сделала последний поворот. Буняк остановился, а стайка девушек продолжала движение — туда, где на земле под высокими соснами лежала простая каменная плита. И рядом — Вечный огонь.
— И вообще не сердитесь, — сказал Буняк. — Все трассы монора оканчиваются в таких же местах. Везде, где когда-то прошла война, земля смешана с прахом погибших. Из каждой ее частички мы могли бы возродить человека. Их десятки миллионов. Большинство — почти дети. Они тоже ничего не успели сделать для человечества. Ничего, кроме самого главного. Вот о каком выборе идет речь. Теперь вы понимаете?..
Он умолк. Чернов тоже молчал. Представители разных эпох, они стояли плечом к плечу, а цветы неровными холмиками ложились на темный гранит, и девушки в розовых платьицах отходили с пустыми руками.
Звездный дождь
Кресло под Рыбкиным качнулось; руки вцепились в подлокотники. Кажется, стена напротив зашаталась тоже. Во всяком случае, пейзаж за спиной Васильева дернулся и повис криво. И висячие светильники покачивались как маятники, только медленнее.
— Вы у нас впервые? — хладнокровно произнес Васильев. — Не бойтесь, ничего страшного не произошло. Видимо, рядом упал метеорит. Крупный метеорит. Мы, конечно, его сопровождали. Но кто меня предупредил? Никто… Извините. Дежурный по Системе, — сказал он другим тоном, включая приемник.
Из глубины кресла Рыбкин смотрел, как Васильев, приставив к уху наушник, слушает донесение. Ему хорошо с такой специальностью. «Ничего страшного…» А вот Рыбкин действительно испугался. Но ничего постыдного нет: виновно слабое лунное притяжение. Сотрясение было не такое уж сильное, но кресло под собой тут и так почти не ощущаешь, а при толчке его из-под Рыбкина будто выдернули, от этого и испуг. Здорово, когда можешь все объяснить. Да, виновата гравитация.
Они сидели вдвоем в центральном зале Лунного метеоритного поста. Помещение большое, с богатой отделкой. Светильники, ковры; стены увешаны картинами, теперь покосившимися. Наверняка подлинники. Особенно эта вещь за спиной Васильева: метеоритный дождь в тысяча каком-то году. Падающие звезды, испуганные лица, шпили церквей… Средневековье. Удивительно: еще полвека назад думали, что в лунных домах будет тесно, как в колодцах.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
