Все посмотрели, куда он показывал. В том месте дисплея, где только что горел яркий огонек радиотелескопа, сейчас не было ничего. Только черная гладь экрана.
Разбег был коротким, но чувствительным. Перегрузки большие даже по земным меркам. Место пилота занимал Васильев, Рыбкин сидел рядом. Лунолет ничем не напоминал аэроплан, хотя выполнял сходные функции. Даже шасси у него не было. Магнитный монорельс разогнал его до нужной скорости — под четыре тысячи километров в час и бросил в пустоту. При разгоне молчал даже двигатель аппарата — единственное, что у него осталось от самолета.
Траектория вела лунолет вдаль. Надземные постройки города провалились за горизонт, и внизу, под прозрачным днищем, простиралась пустыня, не тронутая деятельностью человека. Сплошные кратеры разных калибров. Парадокс Луны — с какого расстояния на нее ни смотри, она выглядит одинаково.
Рыбкин пошевелился, устраиваясь удобнее. В тесной кабине даже легкий скафандр казался громоздким, как рыцарские доспехи. Ощущение восхитительное. Невесомость, безмолвие, высота небольшая, и вот-вот во что-нибудь врежешься.
— Нет, это невероятно, — сказал Васильев. — Пусть радиотелескоп падает на Луну. Пусть он движется так быстро, что выходит из скоростного диапазона локаторов. Не будем искать причину этого феномена. Но несоответствие моментов! Почему сначала взрыв на Луне, а телескоп исчезает только потом?..
— Это вообще не гипотеза, — сказал Рыбкин. — Вас подталкивает к ней одно: тело, упавшее на Луну, весило около тысячи тонн, и телескоп столько же. Но это не совпадение, а недоразумение. Откуда известна масса упавшего объекта?
— Ее определили селенологи по силе взрыва. Такие оценки обычно довольно точны.
— Конечно, — сказал Рыбкин. — При этом они считали скорость объекта обычной для метеорита. Что-то около двадцати километров в секунду. Они не знали, что локаторы его пропустили. Мы-то это знаем. Насколько я понял, ваши радары фиксируют все цели, скорость которых не превышает тысячи километров в секунду. Если они чего-то не увидели, это «что-то» летело с большей скоростью. Значит, его масса была не тысяча тонн, а на несколько порядков меньше.
— Что же это тогда было? Межзвездный зонд?..
Рыбкин не ответил. Лунолет достиг вершины траектории, приближаясь к границе дня и ночи. Внизу от стен кратеров тянулись длинные тени. Далеко впереди они становились гуще, сливались вместе. Обратная сторона Луны была залита тьмой. Громадное огненное кольцо Земли и маленький рядом с ним диск Солнца быстро опускались к горизонту. Потом воцарился мрак.
— Скоро прилетим? — спросил Рыбкин.
— Минут пятнадцать, — откликнулся Васильев. — Нас встретят селенологи. Невероятно, но им нет дела до наших забот. Падение метеорита всегда для них праздник.
— Наука требует жертв, — сказал Рыбкин. — Возьмем этот радиотелескоп. Допустим, он начал бы работать, и с его помощью мы наткнулись бы на некую важную тайну. При этом считалось бы, что инструмент оправдал возложенные надежды и вложенные средства. Ведь так?
— Да. Но этого никогда не будет. Он погиб.
— Не будет? Телескоп исчез; мы столкнулись с тайной. Почему бы не считать, что прибор оправдал надежды и средства?..
— У вас какая-то извращенная логика, — сказал Васильев.
Лунолет снижался, хотя это не ощущалось. Кругом была темнота. Вверху, правда, горели звезды, внизу не было ничего. Лунолет как бы висел в центре этого асимметричного мрака.
— У меня идея, — сказал Васильев. — Допустим, это действительно сверхбыстрый метеорит или даже чей-нибудь зонд, непринципиально. Он проскакивает мимо локаторов, разрушает телескоп и вонзается в лунную поверхность. Как вам такая идея?
— А где обломки телескопа?
— Столкновение было таким, что он распался на атомы.
— Так. Масса телескопа тысяча тонн. Он распался на атомы. Ваш сверхбыстрый объект на атомы не распался. Следовательно, он был гораздо больше. Но мы уже пришли к выводу, что, наоборот, он был гораздо меньше. Противоречие.
— Жаль, — вздохнул Васильев. — А вдруг их было два?..
Лунолет развернулся кормой вперед. Аппарат затрясло — это заработал двигатель, изрыгая огненную струю, распарывающую ночь подобно прожектору. Потом внизу возникла освещенная площадка. Через секунду она скрылась из глаз, но в памяти остались надувные горбы палаток и несколько блестящих фигурок, копошащихся возле глубокой ямы диаметром в сотню метров.
Потом лунолет стоял на корме среди громадных камней, а Рыбкин с Васильевым вглядывались в темноту. Вдали из мрака выступала высокая скала, озаренная прожекторами. Лагерь и освещенная площадка прятались в тени, но ясно было, куда идти.
Потом они пробирались через нагромождение угловатых булыжников, светя себе фонарями. Потом дорогу им преградил человек в тяжелом скафандре высшей защиты.
— Дальше нельзя, — сказал он. — Радиация.
— Полагается вдвоем, — сказал селенолог. — Но поместимся. У вас такая легкомысленная одежда…
Они втиснулись в тамбур. Действительно, селенолог в своем тяжелом скафандре занял ровно половину объема, так что Васильеву и Рыбкину осталось по четвертушке.
Когда открылся внутренний люк, они прошли в палатку и сняли скафандры. Селенолог — его звали Черешин — оказался неожиданно миниатюрным. Не верилось, что это он только что занимал больше всех места. Рыбкин и то был крупнее, не говоря о Васильеве.
— Устал как собака, — признался Черешин. — Шесть часов в этой шкуре без перерыва. Но интересно.
— Я, вы знаете, тоже устал, — сообщил Васильев. — Не вахта, кошмар. Три ЧП в час.
— Но наше наверняка самое-самое, — сказал Черешин. — Чрезвычайное не бывает. Неизвестно даже, кого позвать, чтобы разобрались. Ядерный взрыв, но без цепной реакции. Да. Потом вам дадут скафандры, и вы сами посмотрите на воронку.
— Мы ее видели сверху, — сказал Рыбкин. — Вы могли заметить нас перед посадкой. Мы над вашими головами прошли.
— Ну, вверх мы не смотрели. И не видели ничего. Вы же беззвучно летели. И пролетели очень быстро.
— Забавно, — сказал Рыбкин. — Вы нас не видели, потому что мы пролетели очень быстро. Но, хотя мы летели очень быстро, мы все прекрасно рассмотрели.
— Не понимаю, куда вы клоните, — сказал Васильев. — Я, признаться, уже ничего не понимаю. Что за взрыв, вы определили?
— Нет. Картина такова. Есть воронка, сравнительно небольшая, но глубокая. Никаких следов упавшего тела. Похоже, его и не было. Химический состав вещества в воронке радикально отличается от обычного. Сплошные остатки расколотых ядер, почему я и говорю, что взрыв был атомным. Впечатление, будто почву облучали на ускорителе. И не чем-нибудь, а тяжелыми ядрами. Физиков позвать — умрут от радости.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
