Станкевичу просто чудом удалось спастись, зарылся в сене в сарае. Когда партизаны ушли, он запряг в сани свою кобылу и во весь дух погнал в город, сообщить начальству о неслыханном злодеянии! Допрашивал Станкевича Шульце, долго и грозно кричал и грозил, но разве можно было что нибудь толком узнать от испуганного и видно придурковатого старосты. «Сколько их было? да разве я их считал, разве я их мог из моего сена видеть? Говорили бабы, что много, тучи… Какое оружие? не видал и бабы боялись смотреть! Кто ими командовал? А кто его знает: все одинаково кричали и матом крыли! Знакомые? Да разве их из сена угадаешь. Куда ушли? Да куда же, как не большие болота! Ищи их там, бандитов!»
Ударил его со злости Шульце в зубы, в кровь разбил рот верному немецкому слуге и, наверное плохо пришлось бы Станкевичу, если бы его не защитил Шубер. Староста Озерного плакал и извинялся: «Не виноват я, господин начальник, разве я один против тысяч бороться могу? Помогите нам безоружным оборониться от воров» Когда его выгнали обратно в колхоз, несмотря на упрашиванья оставить здесь в городе, чтобы спасти свою жизнь, Шубер устроил совещание.
Было решено в будущем быть на стороже и обеспечить город от возможного внезапного нападения партизанов. Шаландин, который теперь, когда грянул гром, как равный сидел с немцами и пил с ними водку и вино, предложил свой план. По берегу Сони рыть окопы и строить бункера. У моста поставить вышку, чтобы наблюдать за бугром на другом берегу Сони, занять эти укрепления немецкими солдатами и русскими полицейскими. Шубер с радостью на все согласился. Мысль об окопах и бункерах хорошая идея, только где же достать рабочих? Вот тут и пришел на помощь Шульце со своими евреями.
Он рассказал о сегодняшнем посещении делегации с улицы Карла Маркса. О жалобах евреев на голод и на безработицу: «Нужно их использовать как рабочий скот… до конца! Пусть работают и строят бункера и окопы и они получат свой суп и хлеб, как раз столько, чтобы не сдохнуть с голода, а русская полиция будет за ними следить, чтобы они честно зарабатывали свою еду, их подгонять, чтобы скорее работали! Не правда ли, это идея, господа?» Шубер сомневался и качал головой: «Да, да, но ведь это евреи. Разве они смогут работать? ведь они привыкли только к гешефтам, хотя… в конце концов… ничего не поделаешь, можно попробовать! Итак за дело, господа. Г. Шульце, берите все в свои руки, а г. Шаландин вам поможет со своими храбрыми полицейскими». Перед Шаландиным теперь явно заискивал и оставил его у себя после совещания. До поздней ночи пили, отчасти от страха…
***
Утром Шульце вызвал к себе Каца и отдал ему приказания: «Значит, ты понял, Кац? Работать будут все, начиная с десяти лет и до ста… ха, ха, xa! За работу, всем работающим 300 граммов хлеба и два раза суп, в обед и вечером. Я распорядился чтобы вам на работу везли котлы. Таким образом бояться тебе, что твои жиды сдохнут с голоду нечего. И даже по городу ходить будете, от вашего гетто до реки и обратно, под охраной полиции, чтобы вас охранять от хулиганов. Кроме того, всем на спины шестиконечные звезды, вот так, повернись!»
Мелом он начертил на спине Каца звезду: «Есть у вас маляр? Зильберман? Ну так вот, тебе нужно будет повернуться к твоему маляру спиной, чтобы он знал как это сделать! Да отчетливо краской, чтобы не стиралось и чтобы полиция и немцы вас не путали с русскими. Завтра утром приступай к работе!»
Кац пытался протестовать: «Господин офицер, но мы ведь не сможем, мы не привыкли к тяжелому труду, ведь у нас только кустари, ремесленники и служащие! Кроме того, много больных». Но Шульце не дал ему закончить: «Ты, кажется, недоволен! вместо благодарности, ты еще упираешься Не можете, не привыкли? Ничего, научим. Больные? Никаких больных! пусть все они работают пока не сдохнут. Вон!»
Ударом ноги он вытолкнул Каца за дверь. Кац шел по улице, опустив голову и не смотрел по сторонам. За ним бежали мальчишки и кричали ему: «Жид пархатый, нос горбатый! Эй, смотри, Ванька, у него на спине звезда нарисована. Кац, а тебя можно теперь жидом называть?» Кац втягивал голову глубже в плечи, озирался как старый затравленный волк и ласково улыбался: «Зовите меня, милые, как хотите».
В стороне под липами на площади хоронили торжественно убитых немцев, солдаты салютовали залпами автоматов. Русских полицейских закопали наскоро в Озерном на бедном колхозном кладбище, где их могилы в тот же день были забыты.
***
На другой день, как только начало светать, весь город высыпал на берег Сони, смотреть как евреи, в первый раз в своей жизни, тяжело работали. Их прогнали по улицам города, вниз к реке всех: мужчин, женщин и детей и даже старого раввина. Дома остались только дети младше десяти лет. У всех на спинах краской были тщательно выведены звезды царя Давида. Зильберман постарался, работал всю ночь. Но, или у него не хватило одной краски, чтобы раскрасить всех евреев, или потому что взяла верх его фантазия неудавшегося художника, но только звезды были разного цвета. У мужчин красные, у женщин голубые, а у детей белые. Это было пестро и веселило глаза русских прохожих и мальчишки бежали за еврейскими рабочими вниз к реке по улице и поднимая босыми ногами тучи легкой пыли, кричали им вслед: «жиды пархатые!..»
Но евреи не смущались и не падали духом, даже улыбались и шли весело вряд, стараясь держаться семьями. И это было легко, потому что редко если в какой ни-будь семье было меньше четырех детей. Бог всегда благословлял еврейских женщин и только раввин был одинок, да у Рахили Соломоновны была только одна дочь Сара, а то, что ни ряд, то и семья целиком… Зильберманы, Шварцы, Диаманты. Так они шли, новые немецкие рабочие, окруженные полицейскими и радовались своей жалкой свободе. Так как это была все таки свобода, хотя и очень маленькая.
Солнце светило весело, город почти забытый за эти два месяца домашнего ареста, им улыбался, хотя и насмешливо, но не злобно. Ведь эти русские! Разве евреи их плохо знали? Разве они не научились видеть как через стекла в их простых душах? Конечно, некоторые смеялись над евреями, но не потому ли, что сами были очень несчастные под немецкой пятой и думали свое горе забыть под маской торжества над горем самых несчастных? А многие даже открыто, не боясь полиции, жалели евреев. Вот, например, эта хорошая девушка Вера Котлярова, закрыла лицо руками и убежала в переулок, или веселая вдова Нина Сабурина, любовница Галанина, больно отшлепала Ваську, который не уставал кричать про жидов проклятых! А священник, бывший колхозный пастух, с испугом крестился и другие открыто кланялись.
Все это вместе взятое ободряло и давало силы терпеть и рваться работать, чтобы поскорее войти в новую трудовую жизнь… Так незаметно вышли из города, подошли к крутому берегу Сони, по команде остановились, получили кирки, лопаты, тачки и начали трудиться. Но работа оказалась не такой простой как им хотелось. Конечно, все евреи старались, даже совсем маленькие и слабые дети, они суетились, бегали, подымали и опускали кирки, напрягаясь, старались всунуть лопаты в песчанную, почему то страшно твердую землю, спотыкаясь, вытягивая вперед худые шеи, спотыкаясь и падая, везли тачки. Но не было у них сил и главное сноровки, одно только старанье, а разве на одном стараньи далеко уедешь?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
