конце месяца я показал свои расходы сержанту-майору. «Но, — сказал мне он, — вы же должны быть в долгу». — «Нет, на самом деле есть дополнительные деньги — 21 франк и 20 сантимов в день, и вместе с 45-ю франками и 70-тью сантимами всего получатся 66 франков и 90 сантимов». — «Но что же вы имеете?» — «Я? У меня 64 франка и 50 сантимов в месяц. Этого вполне достаточно. Вдобавок дополнительный доход за три дня, и я смог оплатить труд моих помощников. Так что не беспокойтесь, все идет прекрасно».
За обедом сержанты сказали: «Мы хотим быстрее получать наши блюда. Дайте нам по бутылке вина, и получите чаевые». — «Тогда садитесь за стол ровно в четыре. Точно в назначенный час вам будут подавать, и я лично прослежу, чтобы все было хорошо».
Совет (командование) предоставил в мое распоряжение легкую тележку и солдата, чтобы я мог ездить в Париж за провизией, а кроме того еще четырех человек для особых поручений и капрала. В два часа ночи с эти отрядом и списком задач от повара я отправился в Париж, и в течение недели мы сделали значительные закупки. Я заплатил пять франков за завтрак для моих четырех помощников, и они остались довольны им. В девять часов утра и в четыре часа вечера я должен был руководить подачей блюд. В воскресенье должна была состояться инспекция — нашу столовую должен был посетить либо полковник, либо генерал. На столах лежали чистые и белые салфетки, и я получил благодарность от моих офицеров и даже от генерала Дорсенна, которого все мы очень боялись.
Я уже говорил, что, когда этот строгий командир прохаживался по нашим комнатам, он проводил пальцем по хлебным полкам. Если он находил хотя бы пятнышко пыли, капрал или ответственный за казарму четыре дня отбывали наказание. Он также проводил рукой под нашими кроватями, и в наших сундуках ему никогда не должна была попадаться грязная одежда. Он был образцом аккуратности, и мог даже затмить самого Мюрата.
Я всегда был готов к встрече с ним — всегда начеку, и никогда не был застигнут врасплох. Однажды, однако, я мне едва удалось избежать крупного нагоняя. В течение недели мы, немного экономя на еде, откладывали небольшие суммы, чтобы потом купить на эти деньги коньяка. Ну, и для того, чтобы эта статья не привлекла внимания генерала Дорсенна, в своей ведомости я назвал ее «разные овощи». Но, совершенно случайно, этот неутомимый генерал именно ее и заметил. «Что это?» — спросил он. «Разные овощи», — пробормотал я и, наконец, откровенно признался ему в этой нашей маленькой хитрости. Сперва он хотел рассердиться, но видя, в каком я замешательстве, и по достоинству оценив нашу сообразительность, он расхохотался. «В этот раз, — сказал он, — я прощу вас, но я не одобряю вашу экономию на еде ради спиртного».
Я делал многое — присматривал за наказанными, занимался с пятьюдесятью новобранцами и заведовал питанием. Я был занят постоянно. Будучи очень трудолюбивым, я заслужил уважение моего капитана. Я действительно могу сказать, что всеми своими успехами я обязан именно ему. Так закончился 1810 год.
В 1811 году у нас появился повод для большой радости. 20-го марта к нам прибыл курьер, чтобы сообщить о том, что наша Императрица благополучно родила, и о том, что сейчас будут стрелять пушки. Мы были взволнованы. Первые залпы, доносившиеся со стороны Инвалидов, мы считали молча, про себя, но когда услышали 22-й и 23-й, мы запрыгали от радости, и хором кричали: «Vive l’Empereur!». Король Рима был крещен 9-го июня. Мы участвовали в торжествах и фейерверках. Каждый раз, когда этот милый ребенок появлялся на свежем воздухе, его всегда сопровождал главный дворцовый распорядитель, а также его кормилица и фрейлина, которой поручали нести его. Однажды, когда я был во дворце Сен-Клу, маршал Дюрок жестом подозвал меня. Очаровательное дитя потянуло свои крохотные ручки к моему плюмажу. Я наклонил голову, и ребенок принялся играть с моим плюмажем. Маршал сказал: «Пускай». От радости ребенок рассмеялся, но мой плюмаж пострадал. Я, конечно, немного растерялся, но маршал сказал: «Ничего, вы получите другой». Кормилица и фрейлина были очень удивлены. Маршал сказал фрейлине: «Отдайте принца этому сержанту, пусть он подержит его». О Боже! Как охотно я взял на руки этот драгоценный груз! «Ну, как, — спросил меня мсье Дюрок, — он очень тяжелый?» «Да, генерал». — «Пройдитесь, погуляйте с ним, вы достаточно сильны, чтобы нести его». Некоторое время я прогуливался по террасе. Принц оторвал от шапки мой плюмаж и не обращал на меня никакого внимания. Его одежды свисали почти до самой земли, и я очень боялся споткнуться, но был горд оттого, что держал на руках такого ребенка. Я вручил его фрейлине, она поблагодарила меня, а маршал сказал: «Через час зайдите ко мне». Конечно, вскоре я предстал перед маршалом, который вручил мне приказ для торговца выдать мне новый плюмаж. «Это единственный ваш плюмаж?» — спросил он. «Да, генерал». — «Тогда я выпишу вам приказ на два». — «Благодарю вас, генерал». — «Можете идти, мой храбрый солдат, теперь у вас будет еще один плюмаж — для воскресений».
Встретившиеся мне по дороге некоторых из моих офицеров спросили меня: «Где ваш плюмаж?» «Его оторвал король Рима». — «Да вы шутите!». — «Вот, посмотрите, приказ от маршала Дюрока. Теперь у меня будет не один, а два плюмажа. Почти четверть часа я держал на руках короля Рима, и он полностью разорвал мой плюмаж!». «Вот счастливчик! — отвечали они. — Теперь вам будет что вспомнить, такое никогда не забывается». Больше я его не встречал. Он стал жертвой политики и умер молодым.
В Париже собрались все принцы Рейнской Конфедерации, а принц Карл был крестным отцом маленького Наполеона. На Плас-дю-Каррузель, по своему обыкновению, Император устроил для них парад. Пехотные полки промаршировали по Рю-де-Риволи и затем в две линии построились на площади перед отелем Камбасерес. Пешая гвардия стояла перед дворцом Тюильри. В полдень Император сошел по лестнице, сел на лошадь и осмотрел свою гвардию, а потом, возвращаясь, стал недалеко от солнечных часов. Он позвал к себе нашего адъютанта-майора и спросил его: «Есть ли у вас такой сержант, чей голос был бы достаточно силен, чтобы повторять мои команды? Мутон не справится с этим делом». «Да, Сир». — «Тогда пришлите его ко мне, и пусть он слово в слово повторяет все, что я скажу». Мсье Белькур выбрал меня. Генерал, полковник и другие офицеры батальона — все — сказали мне: «Не ошибайтесь.
