1800 франков, и в другом костюме появиться при дворе они не могли. В тот день фиакры были запрещены, а значит, просто невозможно представить себе, сколько великолепных экипажей находилось тогда перед Тюильри. Великолепная процессия покинула замок, чтобы дойти до Лувра, а затем, поднявшись по грандиозной лестнице, вступить в часовню Тюильри. Церемония была очень торжественной. Все молчали, воцарилась глубокая тишина. Процессия двигалась очень медленно. Как только она миновала нас, генерал Дорсенн собрал нас вместе, и по кругу выстроил в часовне. Справа от нас мы видели Императора — он, стоял на коленях на украшенной пчелами подушке, а рядом с ним, в ожидании благословения тоже на коленях стояла его жена. После того, как на их головы были возложены короны, они встали и уселись в креслах. Затем Папа начал мессу.
Генерал сделал знак нам выйти и вернуться на наши посты, и уже стоя там, мы увидели возвращение процессии. В своей диадеме новая Императрица была очень красива. Ее шлейф, длиной около восьми или десяти шагов, несли жены наших маршалов. Она могла бы очень гордиться тем, что у нее такая свита. Но надо сказать, что она была прекрасной султаншей, что Император выглядел очень довольным, и что ее фигура была изящной. Для нее это был великий день, но не такой, как в Мальмезоне.
Вся старая гвардия, в полном вооружении охраняла этот кортеж, и мы все очень проголодались. Каждый из нас получил 25 су и литр вина. После того, как празднества закончились, Император с Марией Луизой удалились. 1-го июня они вновь вернулись в Париж. В Отель-де-Виль[68] город устроил им торжественный прием и дал великолепный банкет. Туда для несения караула отправили меня и еще 20 человек — их стояли перед красиво накрытым подковообразным столом, где на блюдах из чистого золота лежало холодное мясо. Вокруг стола стояли кресла — самое большое в центре — для Императора. Объявили о прибытии Императорского кортежа. Ко мне подошел генерал, он дал мне несколько указаний.
Затем церемониймейстер объявил: «Император!» И он тотчас вошел — вместе с женой и пятью другими коронованными особами. Я приказал своим людям взять на караул, затем последовала команда «Вольно». Я стоял перед своей командой, лицом к Императору. Он сел за стол и сделал знак другим, чтобы они тоже по обе стороны от него заняли свои места. После того, как все высокие особы уселись, стол немедленно очистили, все блюда унесли. В соседней комнате работали разрезатели мяса. За каждым королем и королевой стояли три лакея — примерно в шаге друг от друга. Были и другие, которые выстроились от комнаты резчиков цепочкой и передавали друг другу тарелки, делая лишь небольшой полуоборот, чтобы принять ее и передать дальше. Когда тарелка доходила до коронованной особы, его лакей предлагал ее ему, и если тот качал головой, эта тарелка моментально исчезала и подавалась следующая. Если же голова не двигалась, лакей ставил эту тарелку перед своим господином. Как же красиво было нарезано это мясо!
Поскольку перед гостем стояла тарелка с хорошо нарезанным мясом, он брал свой кусок хлеба, надламывал его и ел мясо без ножа — так поступал каждый из сидевших за столом — и после каждого глотка вытирал рот салфеткой. Потом салфетка исчезала, и лакей моментально подавал другую. Таким образом, за стулом каждого гостя образовалась куча салфеток, каждая из которых использовалась только один раз.
Все молчали. У каждого был свой кувшинчик с вином, и никто не наливал вина своему соседу.
Они ели хлеб, желая получить удовольствие, пили вино. Они либо принимали блюдо, либо, качая головой, отклоняли его. Никто не имел права говорить, только тот, к кому обращался Император. Возможно, все это выглядит красиво, но это очень скучно.
Император встал. Я скомандовал своим гренадерам взять на караул, а затем все присутствовавшие перешли в большой зал. Я стоял рядом с великолепным столом. Генерал взял меня за руку: «Сержант, пойдемте с нами, я хочу угостить вас императорским вином, и ваших двадцать человек тоже. Присядьте здесь, а я скажу вашим людям, чтобы они немного потерпели, в свое время они тоже выпьют вина». Те два бокала очень подкрепили меня, да и мои гренадеры получили по пол-литра. Как мы гордились тем, что выпили императорского вина!
После нескольких дней отдыха, на Марсовом поле старая гвардия устроила Императору великолепный праздник. На нем присутствовал весь двор. Днем мы показали им самые разные маневры, а вечером, при свете факелов, расстреляли в воздух холостые патроны всех цветов. Сначала мы стреляли повзводно и побатальонно, а потом, под балконом Военного училища, на котором, чтобы посмотреть на нас, собрался весь двор, мы перестроились в каре. По условному сигналу стреляла каждая шеренга этого гигантского квадрата. Никогда раньше мы не видели таких «цветочных корзин». Над гвардией сверкали звезды. Все аплодировали. Это было изумительное зрелище.
Император и весь его двор уехали в Сен-Клу. Ему нравилось бывать там, потому что там паслись стада всех видов дичи — косули и олени, а особенно газели — самые нежные и изящные из всех них. По вечерам Император любил со своей Императрицей прогуливаться по парку у ворот. Однажды, совершенно случайно, в тот момент я оказался там. Увидев их, я сразу же хотел уйти, но Император дал мне знак всего лишь посторониться и уступить им дорогу. Через мгновение к их Величествам подбежали несколько газелей. Эти животные очень любят табак, и у Императора всегда была для них наготове особая шкатулка. Однако он слегка замешкался, и нетерпеливое животное засунуло голову под платье Императрицы так, что мне удалось увидеть краешек ее невероятно белого белья. Император был в ярости, да и я ушел весьма смущенный, но это воспоминание по-прежнему радует меня. Очаровательные звери были прощены, но после того дня он лично сам, без жены, угощал их табаком.
Император дал великолепный бал, он сам, вместе с Марией Луизой открыл его. Нет и никогда не было более красивого человека, чем наш Император. Он действительно был идеальной моделью — ни у кого не было таких прекрасных рук и ног, как у него.
Мария Луиза великолепно играла на бильярде. Она побеждала всех мужчин, и она не боялась растянуться на бильярдном столе, как это делали мужчины, когда хотела сделать удар. Я всегда старался быть в карауле, чтобы иметь шанс увидеть ее. Ей часто аплодировали. Служба в Сен-Клу была очень некомфортной для нас — нам постоянно приходилось ездить туда из
