Человек был не молодой и не старый. Ровное лицо, без единой морщины — точно у манекена. Хмурый взгляд пустых глаз коричневого цвета. Густые фиолетовые брови. Редкая коричневая борода, сплетенная в сотни косичек… Очень стильный типчик!
Как он очутился за моей спиной и что ему от меня нужно?
На второй вопрос я тут же получил ответ: чугунный кулак ударил меня в лицо. Кровь брызнула из расквашенного носа. Я покачнулся и упал на спину.
Хмурый человек-манекен приблизился и, не давая опомниться, поддел меня с правой ноги. Сильно!
Я подлетел, перекувыркнулся и опять приземлился на спину.
Хмурый, продолжая безмолвствовать, не отставал. Он разогнался и провел следующий удар, который я также не успел парировать. Живот свело болью. Я сплюнул на песок кровь и посмотрел на манекена с ненавистью.
Хмурый разбежался, выкинул вперед ногу, но на этот раз я ее не пропустил. Скользнув в сторону, перехватил конечность и дернул на себя. Хмурый бухнулся на песок, а я навалился на него сверху.
Я разошелся. Удар по его лицу следовал за ударом, а оно продолжало оставаться безучастным — точно и не человек подо мной вовсе, а андроид, нечувствительный к боли. Его голова болталась безвольно из стороны в сторону, будто бурдюк, глаза были равнодушными и тусклыми, как две капли застывшей лавы. Впрочем, меня это не смущало.
Я потерял контроль над собой. Я убивал его, превращая лицо в кровавое месиво. Оба глаза хмурого заплыли. Нос сплющился. Челюсть треснула в нескольких местах. А я продолжал с упоением прессовать его, хотя он и не пытался защищаться…
Я остановился лишь тогда, когда его лицо расползлось красным пятном, из которого тускло мерцали капли глаз. Хмурый не шевелился. Я подумал, что убил его. И опустил руки. Я собирался встать с поверженного тела, и тут хмурый, раззявив рот, плюнул в меня кровью!
Плевок угодил в защитный экран скафандра и стал прожигать в нем дыру. Я видел, как плавилось стекло, выдерживающее автономное пребывание в открытом космосе, перегрузки при падении в кратер Чернохайла на планете Цитадель, прямой удар двухсоткилограммового камня, когда за целехоньким стеклом голова начинает умопомрачительно гудеть… Плевок разъедал стекло, как в древнем фильме ужасов про Чужих! Он просачивался внутрь!
Я понимал, что за стеклом настанет черед моей головы, а там и до мозга недалеко… Инстинктивно стал оттирать экран руками — и получил несколько ожогов на ладони. Стекло, правда, таять перестало, но руки горели огнем. В считанные секунды на перчатках появились дыры, сквозь которые с шумом потек воздух. Моему лицу больше не угрожало раствориться в кислоте, зато передо мной замаячила перспектива умереть от недостатка кислорода… Я постарался зажать дыры руками, да где там!
Глубоко проникнувшись проблемой выживания, я перестал обращать внимание на хмурого. Он же не просто пришел в себя. Следы крови пропали с его лица. Равнодушие исчезло из глаз, сменившись слепой затаенной злобой.
А я занимался собственным спасением — пытался залатать дыры. Сорвав с пояса тюбик герметика, выдавил половину на руки и тщательно размазал жидкость по краям. Герметик схватился, затянул дыры, попутно попытавшись прихватить и мои пальцы.
Разобравшись со своими проблемами, я наконец обратился к поверженному врагу, который выглядел уже весьма уверенным и пробовал вырваться из-под меня. Это у него не получалось. Тогда хмурый опять открыл рот. Я приготовился к плевку, но ошибся. Из его пасти полезла тонкая белая паутина — точно белые черви вываливались на грудь, где быстро начала расти шевелящаяся белая горка.
Я брезгливо отшатнулся в сторону, чуть было не выпустив хмурого из рук, но он не дал мне этого сделать. Тысячи белых нитей внезапно метнулись ко мне, впиваясь в костюм, присасываясь к его поверхности. Тут же они стали расползаться в стороны, множась и оплетая меня в кокон. Я скатился с груди хмурого, словно еж, свернувшийся клубком, с пологого холма, и стал отдирать от себя новую напасть. Но она не собиралась отставать. С устрашающей скоростью она плодилась и распространялась по мне, точно вирус. Когда я касался паутины рукой, она заплетала ее так, что и пальцем пошевелить было невозможно. Вскоре левая рука обросла паутиной. Та же участь постигла практически все тело. Я мог лишь озираться по сторонам, поскольку лицо осталось нетронутым.
Я не знал, как бороться с этой напастью. А времени было в обрез: скоро я обрасту паутиной, как пенек болотным мхом, и ничего не смогу предпринять!..
Выдрав из объятий паутины баллончик огнемета, предназначенный для обработки зараженных поверхностей, я скинул колпачок и нажал на распылитель. Тонкая струя огня вырвалась из баллончика. Направил ее на себя и стал методично выжигать паутину. Работа предстояла кропотливая, а хмурый стал подниматься, явно не с дружескими намерениями… Получив первую порцию огненного душа, паутина зашипела (могу поклясться, что слышал настоящее змеиное шипение!) и ослабила хватку. Вторая порция убила ее: белые нити опали с меня кучкой.
Я вскочил на ноги и торжествующе взглянул на спокойно стоявшего чужака. Хмурый не шевелился. Он истуканом возвышался напротив и скалился. Мерзкое существо! Я скинул с плеча автомат. Нацелил дуло ему в живот и нажал на курок. Автомат затарахтел у меня в руках, выплевывая свинец. Но в тот момент, когда пули должны были впиться в него, хмурый исчез! Словно в воздухе растворился…
Я в растерянности опустил автомат. И тут волна изменений прокатилась по этому миру, коснувшись и меня. Мир драгов исчез! Я оказался в серой холодной пустоте. Завис между мирами…
Нет, я не страдаю клаустрофобией, но все равно — ощущение не из приятных, когда висишь в пространстве, где ни верха, ни низа, ни начала ни конца — только всеобъемлющая серая пустота. Потом начинаешь понимать, что в этой пустоте ты один. Нет никого. Только ты и серость…
Сперва эта мысль вкрадчиво стучится в твой мозг, словно избалованный ребенок, совершивший очередную пакость. Ты отчаянно пытаешься от нее отгородиться, но она усиливает натиск. И вот уже в дверь твоего разума колотит кулаком обнаглевший, распоясавшийся хам лет четырнадцати, впервые попробовавший вина и вкус девичьих губ, не посмевших ему отказать. Ты и на него не обращаешь внимания. Тогда подростка меняет суровый дядька, прошедший огонь, воду и медные трубы. Этот ломится в дверь разума, грозя сорвать ее с петель, и ты ощущаешь, как разум уступает натиску. Затем последняя преграда падает, и понимание захлестывает тебя — от него некуда деться!..
Главный страх — вовсе не окружающая тебя пустота. И даже не мысль о том, где в ней добыть пищу или воду, без которых жизнь невозможна… Страх рождается, когда понимаешь, что навсегда одинок!
Я почувствовал его в полную силу. Я упился им до безумия. И исчез…
Я очутился на горном плато. Кряж, словно перст указующий, рос из ниоткуда, заканчиваясь ровной площадкой, окутанной туманом. Туман укрывал плато, точно шарф, но на самой площадке его не было. Плато выглядело пустынным: ни растения, ни пылинки — только камень, камень и камень…
Я крутнулся вокруг себя, пытаясь сориентироваться и обнаружить хоть одну живую душу, но никого не увидел. Опять один…
Внезапно туман раздвинулся в стороны, как воды перед Моисеем, и я узрел, что к моей вершине шагает по воздуху хмурый… Надо же, я успел по нему соскучиться! Неужели предстоит новое сражение?..
Хмурый приближался неумолимо. Вышагивал, точно на параде. Выражение его точеного лица было холодным и отрешенным. Словно шествовал совершенный Будда!
Я ждал. И вот хмурый ступил на плато. Сделал несколько шагов, отходя от края, и туман за его спиной схлопнулся. Хмурый остановился, посмотрел на меня, вскинул резко руку. И я почувствовал, как в мою грудь врезался локомотив с сотней цистерн!
Удар отбросил меня. Я упал на каменную плиту и несколько метров проскользил на спине, обдирая поверхность скафандра. Остановился в метре от обрыва. Грудь болела, словно в ней не осталось ни одного целого ребра. Грудная клетка превратилась в мелкое крошево, которое ни один искусный хирург не сумеет собрать воедино… Превозмогая боль, поднялся и, слегка пошатываясь, направился к хмурому, который оказался не только хмурым, но и нелюдимым: очень уж не хотел идти на контакт со мной!
Я преодолел весь путь, хотя ноги подкашивались, тело лихорадило, а со лба лился ручьями пот. Дошел до точки, на которой стоял в момент появления хмурого. Он вновь вскинул руку, и удар поразил меня. Моя многострадальная грудь вспыхнула огнем. Я взвился над плато и полетел. На этот раз приземлился на самом краю. Грудная клетка превратилась в воспоминание. Но я поднялся и пошел. Чувствовал, что должен идти.
Пройти заветную точку опять не удалось. Хмурый не дремал. Он направил на меня обе руки, и страшнейший удар поразил меня. Показалось, что я остановил собой звездолет, собравшийся прыгнуть в подпространство…
