Все его друзья и все его единомышленники остались в числе наших авторов. Тот же Александр Солженицын, как к нему ни относись, в одном из интервью сказал, что деревенская проза - это мировая проза и написана самыми выдающимися писателями России. Это была наивысочайшая оценка и Белова, и Распутина, и Астафьева... Но такую же оценку им дает Юрий Бондарев. Значит, есть общие ориентиры. Я это понимал. Но, видимо, идеологическая судьба на время отвела Бондарева от нашего журнала. Так же и с Иваном Васильевым. Когда Иван Васильев почувствовал, что мы начинаем печатать идеологов белой идеи, какими бы патриотами России они ни были, он решил, что "Наш современник" пошел на окончательный разрыв с этапом советской истории. И вышел из редколлегии. Через два-три года, перед самой смертью, за две недели до кончины, он прислал свою рукопись. Тем самым как бы вернулся в "Наш современник". Это был как бы временный, а не стратегический разрыв. То же самое мне бы хотелось думать и о Викторе Астафьеве, замечательном нашем художнике слова...
В. Б. Виктор Астафьев предъявил к вам упреки с противоположной стороны, обвинив вас именно в остающейся советскости, в краснознаменности... Для одних наших уважаемых писателей журнал стал как бы чересчур "белым", для других, стремительно побелевших за годы перестройки, он остался чересчур "красным". В связи с этим еще один ряд бывших авторов, от Астафьева до Ворфоломеева, тоже отошел от журнала. Для третьего ряда авторов: таких, как Юрий Нагибин, Анатолий Алексин или Фазиль Искандер, вы стали чересчур русско-националистичны. Хотя знамя русскости, по-моему, журнал не выпускал ни на минуту в самые крутые сусловско-андроповские времена. Ушли так называемые "либеральные патриоты". Так кто же вы на самом деле, в чем правы ушедшие авторы?
С. К. Мы по-прежнему готовы сотрудничать со всеми талантливыми писателями России, кому дорога культура и история нашей страны, кому дорога русская государственность.
Мы печатаем талантливого прозаика Леонида Бородина, именно у нас вышла "Третья правда" - роман, принесший Бородину заслуженную славу. До нашей публикации он был известен только за рубежом и в диссидентских кругах как узник брежневских лагерей. Одновременно с Бородиным мы печатаем государственника Александра Проханова. Вот наша широта национального диапазона. Бородин не просто убежденный антикоммунист, но и прекрасный писатель, русский писатель по духу и направлению. Так же и Проханов - не просто державный идеолог, идейный вдохновитель двух попыток сохранения великой державы в августе 1991 года и в октябре 1993 года, но и великолепный прозаик, трагический романтик с ярким метафорическим языком. Бородин стремится возродить православный, национальный космос государства, а Проханов считает необходимым сохранить все ценное, что сделано за советское время. Я даю читателю возможность познакомиться и с тем, и с другим. Широта патриотического фронта нам нужна на самом деле чисто русская, то есть бескрайняя. Мы не будем делать журнал сектантским. Или только про-прохановским, или только пробородинским. Это непозволительно для русской культуры. Непозволительно для России в то время, когда мировое сообщество хочет смести Россию с лица земли.
Любое истинное патриотическое чувство для нас является непреходящей ценностью. В каких бы умах оно ни родилось. Мы будем стоять на этой позиции всегда. Нам надо добиться объединения советско-державной и русско-национальной идеи. В этом наше будущее.
В. Б. Я бы добавил следующее, уже как член редколлегии "Нашего современника". Формирование русской национальной идеологии в новой исторической эпохе, происходящее на страницах критического и публицистического отделов журнала, не должно мешать появлению на страницах отделов прозы и поэзии любого яркого национального таланта любого политического направления.
Ни пяди русской земли никому, но и ни одной талантливой строчки не отдадим хулителям России. Все, что талантливо написано русским пером, что не потворствует сатанизму, должно принадлежать России. Существует единая национальная русская культура, где есть место и Спиваку, и Георгию Свиридову, и Глазунову и Сергею Варламову, и Сергею Бондарчуку и Андрею Тарковскому, и Юрию Кузнецову и Олегу Чухонцеву. Все талантливые русские писатели должны стать активом "Нашего современника".
Сейчас же с помощью всей космополитической системы средств массовой информации "Наш современник" хотят загнать в некую резервацию, в отстойник для замшелых патриотов. А всей господствующей культуре навязать новое антинациональное, антигосударственное мышление. И надо сказать, что с помощью нынешних руководителей государства им эта антинациональная линия во многом удается. Все нынешние премии, от "Триумфов" до Букеров, никогда не будут предложены ни Владимиру Личутину, ни Александру Проханову, ни Леониду Бородину - трем ведущим прозаикам журнала "Наш современник". Скажем, я считаю лучшей публикацией 1996 года новую повесть Леонида Бородина "Царица смуты". Ни Пелевин со своим Чапаевым, ни Улицкая, ни тем более Виктор Ерофеев и рядом не стояли... Но сомневаюсь, чтобы хоть один из участников нынешних премиальных комитетов всерьез заинтересовался этой повестью, а тем более присудил ей премию. По мнению разных букеристов, все интересное в литературе творится якобы за пределами журнала "Наш современник". Пропагандируются лишь различные русскоязычные журналы типа "Знамени". Есть ли кризис в русской литературе на самом деле? Какие новые имена появились в "Нашем современнике"?
С. К. Здесь речь может идти и о новых именах в литературе, и о новых авторах для журнала. Не случайно одним из главных новых авторов и даже новым членом редколлегии стал популярный прозаик, ректор Литературного института Сергей Есин. Он - тонкий ироничный писатель интеллектуального склада. Пишет только об интеллигенции. Но каким-то инстинктом художника он почувствовал, что его идеи все-таки будут ближе читателю "Нашего современника". Его осмысление августовской революции, осмысление событий 1993 года заинтересовали самого широкого читателя. Если говорить о более молодых писателях, которых, кстати, наши оппоненты открывают сейчас пачками, но так же быстро и забывают о них, то нам такие открытия краткосрочные не нужны. Зато наиболее серьезные писатели нового поколения все чаще публикуются на наших страницах. Я знаю двух прозаиков, которые, на мой взгляд, наиболее талантливы из поколения новых сорокалетних. Это главная надежда нашей литературы. Прежде всего, это Юрий Козлов, чьим "Геополитическим романсом", опубликованным в нашем журнале, заинтересовались все любители литературы. Это настолько художественно значимая вещь, настолько стилистически отшлифована, что не заметить ее просто было невозможно. Назову и Александра Сегеня. Он работает в нашем журнале, но я его похвалю не за его работу в отделе прозы, а за его собственную прозу. Даже наши идейные противники сквозь зубы, но признают силу его последних романов. Есть уже такое крепкое имя в русской литературе - Александр Сегень. У него нет букеровских премий, но это неважно. Не премии определяют, особенно сегодня, истинную значимость писателя. У того же Личутина нет, по-моему, ни одной общероссийской премии. А кого рядом с ним поставить можно? Сейчас премии дает любой Газпром, любой заграничный банк. Естественно, нашим писателям, русским талантам, на эти премии рассчитывать нечего.
Главный наш прозаик в последние годы - это, конечно, Владимир Личутин. Роман "Раскол", в наше время исследующий противоречия в русском обществе, которые привели к религиозному и общественному расколу, анализирующий в образной форме судьбу России, - это большая удача и журнала, и автора. Это один из крупнейших писателей нашего времени. Так что, несмотря на все общественные кризисы, и сегодня русская литература является, на мой взгляд, лучшей в мире. Даже если совсем закроется наше машиностроение, наше самолетостроение, русская литература останется, потому что русский человек не творить не может. Западная интеллигенция давно лишена творческой энергии. Они приняли как аксиому, что история кончилась. А мы по-прежнему живем в истории и делаем ее. Мы поэтому и разбираемся в истории былой, чтобы понять новую историю.
В. Б. Станислав, хочу задать три вопроса, конкретных и по-своему острых для тебя.
Первое. Есть ли произведения, которые побывали в твоем журнале и были отклонены, о чем ты сейчас остро сожалеешь? Скажем, у нас в газете я бы назвал ряд интереснейших материалов, которые по тем или иным причинам не были у нас опубликованы и вышли в других изданиях. И я искренне переживаю, что не смог их напечатать. Есть ли у тебя такие сожаления - переживания? Случалось ли, что принес тебе роман или повесть Андрей Битов или Олег Павлов, Владимир Богомолов или Алексей Варламов, Георгий Владимов или Дмитрий Балашов и ты не смог опубликовать, а потом волосы на себе рвал?
