Пока коронер не определилась с причиной смерти. Удивляться не приходилось, учитывая состояние скелета. Если жертве перерезали горло ножом или похоронили заживо, установить причину смерти не представлялось возможным. На костях-то никаких следов не было. Хрящи и внутренние органы давно исчезли, став легкой добычей обитающей в земле живности — например червей.
Я сосредоточился на ключевом моменте — углублении на лобковой кости.
Жертва рожала.
Вновь задумался. Могло ли такое быть? При обычных обстоятельствах я бы лелеял надежду, что это не моя сестра. Но если из земли вырыли не ее скелет, то чей? Неужели в тех же местах и в то же время убили и зарыли в землю девушку, никоим образом не связанную с лагерем?
Такого просто не могло быть.
Что-то я упускал. Что-то важное.
Я достал мобильник. Нашел телефон Йорка и набрал его на аппарате, который стоял в палате.
— Есть что-нибудь новое? — спросил я.
— Вы знаете, который час?
Я не знал. Посмотрел на часы:
— Начало одиннадцатого. Есть что-нибудь новое?
Он вздохнул:
— Баллистики подтвердили то, что мы и так знали. Силверстайн пользовался одним и тем же пистолетом, когда стрелял в вас и убил Джила Переса. И хотя анализ ДНК займет несколько недель, известно: кровь на заднем сиденье «фольксвагена» и кровь Переса — одной группы. Поэтому, пользуясь спортивной терминологией, можно сказать, что игра закончена.
— Что сказала Люси?
— По словам Диллона, она нам ничем не помогла. Пребывала в шоке. Сказала, что ее отец был не в себе, вот, вероятно, и вообразил что-то.
— Диллона это устроило?
— Конечно, почему нет? В любом случае наше дело закрыто. Как вы себя чувствуете?
— Погано.
— Диллона тоже однажды подстрелили.
— Только однажды?
— Зато ранили тяжело. Но теперь он показывает шрам каждой женщине, с которой встречается. Говорит, их это возбуждает. Запомните.
— Уроки соблазнения от Диллона. Спасибо.
— Знаете, что он говорит им, показав шрам?
— «Эй, крошка, хочешь взглянуть на мой пистолет?»
— Черт, откуда вам это известно?
— Куда поехала Люси после разговора с вами?
— Мы отвезли ее в кампус.
— Ладно, спасибо.
Я положил трубку, тут же снял и снова набрал номер Люси. Включился автоответчик. Я оставил сообщение. Затем позвонил Мьюз.
— Где ты? — спросил я.
— Еду домой, а что?
— Я подумал, ты едешь в Университет Рестона, чтобы допросить Люси.
— Уже съездила.
— И?..
— Она не открыла дверь. Но я видела, что в квартире горит свет. Она дома.
— Как она?
— Откуда мне знать?
Мне это не нравилось. Ее отец умер, а она одна в своей квартире.
— Далеко ты от больницы?
— В пятнадцати минутах.
— Как насчет того, чтобы заскочить за мной?
— А тебе разрешат уехать?
— Кто меня остановит? И потом, я же скоро вернусь.
— И ты, мой босс, просишь, чтобы я отвезла тебя к дому твоей подружки?
— Нет, я, прокурор округа, прошу отвезти меня к дому человека, сыгравшего важную роль в спасении твоего босса от верной смерти.
— В любом случае я за тобой подъеду.
Никто не остановил меня, когда я выходил из больницы.
Чувствовал я себя неважно, но бывало и хуже. Я тревожился из-за Люси, и осознавал, что это не просто тревога.
Мне ее недоставало.
Недоставало, как недостает человека, которого любишь. Я мог бы сказать, что это преувеличение, мог бы как-то смягчить фразу, объяснить ощущение чересчур бурными событиями этого дня, ностальгией по тем счастливым временам, когда родители были вместе, сестра — жива. Черт, даже когда Джейн еще не болела, а радовала тех, кто рядом, и радовалась сама! Но это были бы отговорки.
Мне нравилось находиться рядом с Люси. Нравились те чувства, которые она во мне пробуждала. Нравилось, что с ней я ощущал себя влюбленным. Дальше можно не объяснять.
Мьюз вела машину, маленькую и тесную. Я не очень-то разбирался в автомобилях и не знал, что это за модель, но салон провонял табачным дымом. Мьюз, наверное, заметила выражение моего лица.
— Моя мать курит без перерыва.
— Понятно.
— Она живет у меня. Временно. Пока не найдет мужа номер пять. Я запрещаю ей курить в моей машине.
— А она тебя игнорирует.
— Нет-нет, думаю, мои запреты побуждают ее курить еще больше. То же самое и с моей квартирой. Я прихожу домой, открываю дверь, и у меня возникает ощущение, будто я глотаю золу.
Мне хотелось, чтобы она ехала быстрее.
— К завтрашнему дню оклемаешься? Тебе же идти в суд.
— Думаю, да.
— Судья Пирс ждет представителей обвинения и защиты в своем кабинете.
— По какому поводу?
— Понятия не имею.
— В котором часу?
— Ровно в девять.
— Я там буду.
— Заехать за тобой?
— Да.
— Взять служебный автомобиль компании?
— Мы работаем не на компанию. Мы работаем на округ.
— Взять служебный автомобиль округа?
— Скорее да, чем нет.
— Круто. — Она какое-то время молчала. — Очень жаль, что так обернулось с твоей сестрой.
Я промолчал. Никак не мог отреагировать. Может, мне требовалось официальное подтверждение. А может, подобающих эмоций не осталось: я и так скорбел двадцать лет. Или, что наиболее вероятно, я сдерживал эмоции — ведь умерли еще два человека.
Что бы ни произошло в этих лесах… может, местная ребятня говорила правду: пропавших подростков съел монстр или утащило привидение. Тот, кто убил Марго Грин, Дуга Биллингэма и, по всей видимости, Камиллу Коупленд, все еще жил, дышал и забирал чужие жизни. Может, этот кто-то спал двадцать лет. Или отправился в другие леса, в другие штаты. Но теперь монстр вернулся… и я дал себе слово, что не позволю ему скрыться.
Здание, где жили преподаватели, нагоняло тоску. Из темного кирпича, плохо освещенное, с подслеповатыми окнами.
— Посидишь в машине? — спросил я у Мьюз.
— У меня есть одно дельце, — ответила она. — Скоро вернусь.
Я пошел по дорожке. Свет в окнах не горел, но я слышал музыку. Песню узнал: «Кто-то» в исполнении Бонни Макки.[49] Жутко депрессивная, об идеальной любви — она есть, но ее не найти. Но Люси обожала такие рвущие душу песни. Я постучал в дверь. Мне не ответили. Нажал на кнопку звонка, постучал еще. Никакой реакции.
— Люси!
Ничего.
— Люси!
Я постучал вновь. Действие болеутоляющего, которое дал мне доктор, сходило на нет. Швы в боку давали о себе знать. Каждое движение, казалось, рвало кожу.
— Люси!
Я попробовал ручку. Дверь заперта. Подошел к каждому из двух окон. Ничего не разглядел. Ни одно не открывалось.
— Отзовись. Я знаю, что ты дома.
За спиной послышался шум подъезжающего автомобиля. Мьюз. Она остановила автомобиль, вышла.
— Вот.
— Что это?
— Мастер-ключ. Взяла в службе безопасности кампуса.
Она протянула мне ключ и направилась к автомобилю.
Я вставил его в замок, постучал еще раз, повернул. Дверь открылась. Я переступил порог, закрыл за собой дверь.
— Не зажигай свет.
Люси.
— Оставь меня одну, Коуп, хорошо?
Заиграла следующая песня. Алехандро Эсковедо[50] спрашивал, какая любовь убивает.
— Знаешь, тебе пора выпустить альбом «Самые депрессивные песни всех времен».
Я услышал короткий смешок. Мои глаза привыкли к густому сумраку. Наконец я увидел, что Люси сидит на диване. Шагнул к ней.
— Не надо.
Но я ее не послушал. Сел рядом. В руке она держала бутылку водки. Наполовину пустую. Я осмотрел квартиру. Ничего личного, ничего нового, ничего яркого и счастливого.
— Айра… — выдохнула она.
— Мне жаль, что так вышло.
— Копы сказали, он убил Джила.
— А что думаешь ты?
— Я видела кровь на заднем сиденье. Он стрелял в тебя. Да, конечно, я думаю, он убил Джила.
— Почему?
Она не ответила. Глотнула водки прямо из горлышка.
— Почему бы тебе не отдать мне бутылку? — спросил я.
— Потому что я такая, Коуп.
— Нет, не такая.
— Я тебе не подхожу. Ты не сможешь меня спасти.
Я перебрал несколько ответов, но от всех за милю несло штампом. Поэтому промолчал.
— Я тебя люблю, — продолжила Люси. — Я хочу сказать, не прекращала любить. У меня были мужчины, отношения. Но ты присутствовал всегда. В комнате с нами. Даже в постели. Глупо, конечно, тогда мы были еще детьми, но так уж вышло.
— Я понял.
— Они думают, что Айра, возможно, убил Марго и Дуга.
— А ты думаешь, нет?
— Он просто хотел, чтобы прошлое не возвращалось. Понимаешь? Слишком много оно причинило боли. А потом, увидев Джила, он, должно быть, решил, что это призрак, который вернулся, чтобы напоминать ему о прошлом.
— Мне очень жаль, — повторил я.
— Иди домой, Коуп.
