Организмы этой первой серии были предварительно обработаны виброфагами; отделенная совершенно безболезненно от мозга и настроенная соответствующим образом мускульная сеть каждого из этих новых людей представляла собой естественную антенну, которая, воспринимая эфирную волю гигантского иннерватора, проделывала машинную, единую для всех них, деятельность.
К вечеру слух о движимых эфирным ветром людях обежал весь город; люди, сгрудившись у перекрестков, в радостной ажитации приветствовали криками возвращающихся с работы эксовых людей; но те, ни единым движением не реагируя на происходящее, шли тем же толчкообразным - по два удара на секунду - шагом, с локтями, притиснутыми к телу. Женщины прятали от них своих детей: ведь это же сумасшедшие - а вдруг! Но их успокаивали: чистая работа.
У одного из перекрестков произошла неожиданная сцена: какая-то старуха в одном из проходящих новых людей узнала своего сына, которого еще года два тому свезли, скрутив рукавами смирительной рубашки, в изолятор. С радостным криком мать бросилась к нему, называя его по имени. Но включенный в экс прошагал мимо, мерно стуча подошвами об асфальт, ни единый мускул не дрогнул на его лице, ни единый звук не разжал его крепко стиснутых губ: эфирный ветер веял, куда хотел. Забившуюся в истерике старуху унесли.
Первая серия экс-людей, как назвал их кто-то в насмешку, умела проделывать лишь чрезвычайно несложные движения, слагавшиеся в процесс ходьбы, подымание и опускание какого-нибудь рычага - и только. Но уже через две-три недели, путем постепенного введения так называемого "дифференциального снаряда", человеческое содержимое изоляторов для умалишенных стало получать более сложную обработку: жизнь, сорганизованная в них по системе Нететти-Тутуса, расширялась и сложнилась. Так, появились чистильщики сапог, с особой эксовой методичностью движущие щетками по поставленному на колодку сапогу: вверх-вниз, вверх-вниз; в одной из фешенебельных гостиниц предметом любопытства, собиравшим толпы к ее подъезду, стал приводимый в движение эксом швейцар, который, стоя с утра до ночи с рукой на ручке выходной двери, то открывал, то закрывал ее короткими и сильными толчками. Но строителями первого иннерватора не были учтены все случайности. По крайней мере однажды произошло следующее. Знаменитый публицист Тумминс, выйдя из своего номера в гостинице, спускался по лестнице; он шел медленно и, цепляясь глазами за вещи и лица, настойчиво искал нужную ему для очередной книжки журнала тему: случайно зрачки его зацепились за зрачки швейцара, автоматическим движением раскрывшего перед ним выходную дверь; зрачки эти заставили Тумминса попятиться - он ударился спиной о стену и, не отводя глаз от феномена, раздумчиво прошептал: "Тема".
И вскоре появилась подписанная именем популярнейшего писателя статья, озаглавленная "В защиту in". В статье с внушающей талантливостью описывалась встреча двух пар зрачков: отсюда и оттуда. Тумминс приглашал всех граждан и строителей эксов в первую очередь почаще заглядывать в глаза машинизированных людей, и тогда, писал он, все они поймут, что нельзя покушаться на то, на что покушаются эксы. Нельзя вгонять в человека насильственную, чуждую ему жизнь-фабрикат. Человек - существо свободное. Даже сумасшедшие имеют право на свое сумасшествие. Опасно передавать функции воли машине: мы не знаем еще, чего эта машинная воля захочет. Пламенная статья заканчивалась лозунгом: in против ex.
В ответ на выступление Тумминса, в ближайшем номере официоза появилась передовица, которую молва приписывала Тутусу. В передовице указывалось на несвоевременность истерических выкриков по поводу каких-то зрачков, когда дело идет о спасении всего социального организма; тирады о "свободной воле" передовица объявляла запоздавшими на несколько веков и даже чуть смешными в эпоху научно-обоснованного и проверенного детерминизма; насущно важно, поскольку речь идет об опасных для общества волях душевнобольных, дать им не свободу воли (которую пришлось бы тоже искусственно изготовлять - за неимением таковой в природе), а свободу от воли, направленной антисоциально. По этому пути правительство намерено идти неуклонно и неустанно, делая новые и новые человеческие включения в экс.
Но Тумминс не унимался: на аргументы он отвечал аргументами и, не довольствуясь журнальной полемикой, стал организовывать "Общество доброго старого мозга", как он назвал однажды группу единомышленников, которые, собираясь на митинги протеста, вдевали в петлицы металлическое изображение двух полушарий мозга с лозунгом поперек: "In contra[56] ex". И когда правительство начало строить рядом с эксом № 1 новый мощный экстериоризатор № 2, сторонники "доброго старого мозга" двинулись было толпой к месту стройки, грозя разрушить машины. К месту происшествия были двинуты войска и в поддержку им, как бы в доказательство способности экса к самозащите, по улицам зашагали, методически отстукивая свои два шага в секунду, отряды иннервируемых машиной вооруженных "экс-людей".
Ждали новых репрессий и в первую голову арестов среди членов тумминсовской организации, но таких не воспоследовало. На тайном заседании министров по докладу Тутуса, постепенно забиравшего все большую и большую власть, было принято решение, выполнение которого возлагалось на экс. Внезапно Тумминс куда-то исчез, - ненадолго, дня на три, - после чего ошеломляюще скоро переменил свое contra на pro[57]. Говорили, что Тумминс подкуплен, что он действует под угрозой смерти и т. д.: все это было неверно - Тумминс был просто включен в экс. Усовершенствованный дифферениатор, овладев артикуляцией знаменитого оратора, завладев движениями его пера, повернул все его слова, так сказать, оглоблями назад. В душе Тумминс все так же ненавидел и проклинал эксы, но мускулы его, оторванные от психики, проделывали четкую и пламенную агитацию, проводя кампанию по постройке новых этических машин. Сначала почитатели великого идеолога, не веря в измену своего вождя, говорили о подлоге и подмене рукописей, но автографы Тумминса, фотографически воспроизведенные и даже выставленные за стеклом витрины городской ратуши, заставили замолчать самых отъявленных скептиков. Обезглавленная партия постепенно распалась, тем более что перспективы, связанные с постройкой новых машин, многим и многим казались заманчивыми. Так, правительство обещало переложить воинскую повинность с здорового населения на включенных в эксы душевнобольных, заявляя, что, с точки зрения социальной этики и гигиены, рациональнее жертвовать негодными, чем годными. Для многих здоровых, таким образом, название "этических", приписываемое машинам, казавшееся вначале неестественным и смешным, теперь получало некое оправдание и приобретало вовсе не смешной смысл.
Городок эксов рос и рос. Казалось бы, время было задать вопрос: зачем их столько, не слишком ли много, если имеют в виду одних сумасшедших? Но увлечение стройкой захватило всех. Казалось, эфирный ветер, перейдя за указанную ему черту, сдул прочь все критицизмы и скептицизмы в мире. Боюсь, как бы он не сдул и моих слов...
Дяж, вдруг перестав отстукивать палкой об пол свои тире и точки, как-то застопорился и беспокойно оглядел нас кругами стекол:
- Да, я чуть-чуть не проскочил стрелки: тут тема - как я ее вижу расходится двумя вариантами. Можно, совершенствуя эксы, превратить их эфирное дуновение в вихрь, против которого окажутся бессильными все естественные физиологические иннервации, и тогда... Но тут мне пришлось бы распроститься с побочной темой "пожирателей фактов". Это не годится: раз введен образ, ему должно досуществовать до конца. Структура сюжета - как и структура экса: включение возможно, выключение - нет. Поэтому попробую сквозь тему на косом парусе. Итак...
Работы бактериологической лаборатории Нететти не прекращались. Доверив своим помощникам получение возможно более стойкой разновидности виброфагов, сам ученый занялся проблемой, возможен ли - по отношению к пожирателям фактов - иммунитет. Вскоре оба задания были более или менее выполнены. С одной стороны, была получена разновидность чрезвычайной сопротивляемости, способная переносить засушивание, колебание температур, сохраняющая жизнеспособность, правда на не слишком продолжительное время, и вне мозга, в любой среде, - с другой стороны, самим Нететти было открыто новое химическое соединение, названное им инитом, которое, будучи введено в кровь, проникало в мозг и, оставаясь совершенно для него безвредным, убивало виброфагов; самый организм, после введения в него инита, оказывался навсегда иммунизированным по отношению к виброфагам. Были проделаны испытания инита; после введения вещества в кровь нескольких включенных в эксы буйнопомешанных, болезнь снова хлынула к ним из мозга в мускулы; экспериментируемые, бившиеся с пеной у рта на полу лаборатории, тотчас же были уничтожены, а результаты испытаний были признаны удачными. По настоянию Тутуса, профессор Нететти занялся изготовлением инита. На очередном тайном собрании Верховного Правительственного Совета, Тутус, поблескивая пломбами, докладывал:
