мой удивленный взгляд он почти беззаботно пожал плечами.
— Ты лишил меня обеда, к тому же только я могу точно сказать, ее ли тело тут лежит. Не думаешь же ты, что по прошествии почти десятка лет ее лицо сохранилось таким же прекрасным, как и при вашей последней встрече.
Я бы хотел ответить ему что-то колкое или злое, но не нашел для этого сил. Лопата тянула руку к земле, разум словно пытался потеряться в черепной коробке.
Что я творю? Правда ли это нужно?
Правда нужно. Не понимая до конца «зачем», я чувствовал свою обязанность найти Азуру, найти или возможно вернуть в Кадат, и отдать ей вещи из поместья. Там хватало коробок с ее именем.
Даже Софи туда уже залезла, а я нет.
Скинув пальто на одну из веток, я закатал рукава рубашки и поудобнее ухватился за черенок. Курить захотелось будто бы сильнее.
Воткнув металл в землю, я помог себе ногой и откинул первый ком тяжелой темной почвы. Выбор сделан, осталось понять, что меня так гонит к ней.
— Не думала, что такой как ты вообще может что-то из себя представлять.
— Почему?
— Казалось, что любимчик Ньярла лишь его хрупкая драгоценность. Не дай боги, тебя кто-то заденет.
— У нас с сестрой скорее наоборот.
Выдохнув очередную порцию дыма, я тяну сигарету к губам, но длинные пальцы девушки тут же выхватывают ее у меня. Закатное солнце отражается в карих глазах, они на несколько тонов светлее, чем обычно и словно светятся изнутри. Охра напоминает мне об осенних листьях.
Сделав затяжку, Азура кашляет. Явно никогда не пробовала табака, но улыбается так, словно я сказал какую-то забавную шутку.
— Отрава какая, даже хлеще моих. Целоваться с тобой наверняка отвратительно.
— Еще никто не жаловался.
Соврал конечно, но какое это имеет значение?
— Да? Дай-ка попробую.
Очередной шмат земли отлетает в сторону. Утерев лоб рукавом, я покосился на Герберта. Хруст у дерева закончился, доев последний орех, Уэст убрал мешок в карман, сонно зевнув.
— Уже устал?
— Нет, еще нет.
— Как вы познакомились?
— Случайно.
— В Храме?
— Почти. Закончив обучение там, она продолжала брать уроки у сильных магов, чтобы оставаться в форме. Я вовремя попался под руку.
Лопата вновь вошла в тяжелую неподатливую почву. Ладони уже немного жгло, и без того огрубевшая кожа грозилась покрыться мозолями. Для воина обычное дело, даже скорее вынужденная мера, словно тело сознательно старалось нарастить немного брони.
— Жесткие, как сапожная подошва.
— Ну так не трогай их.
— И позволить тискать этими лапищами других?
— Тискать?
— Не ласкать же.
— Да, не ласкать.
Порозовевшая щека Азуры привычно легла в мою ладонь, но, к сожалению для себя, я почти не ощущал ни ее мягкости, ни нежности, лишь теплоту. Тело привычно желало большего, но девушка ловко выскальзывала из объятий, дразнила, заставляла переживать. Несмертельный яд.
Добей меня или отпусти.
— Каин, ляжешь со мной на алтарь?
— Ты же сильная магичка.
— У меня есть собственные цели.
— Конечно, не может не быть.
Перед единственным «свиданием» я даже заранее отказался от табака, вернув себе хотя бы часть обоняния. Хотелось испить эту чашу до дна, почувствовать всё, что я мог на данный момент, напомнить себе, что я жив.
Огрубевшая кожа рук защитила от прохлады алтарного камня, их место на теле Азуры заменили мне губы.
— Вы миленько смотрелись вместе.
Глухой звук и дрогнувший под пальцами черенок впервые обозначил короб. Я устало посмотрел на Герба, вытирая пот со лба. Доктор зябко кутался в куртку, прикрыв глаза. Еще немного, и уснет там под деревом.
— Мы не были вместе.
— И почему же?
— Не было времени.
Уэст молча поднял брови. Уж ему-то хватило часов в сутках и дней в году, чтобы за десятки лет в Кадате обзавестись тремя детьми, сохранить отношения с женой и выстроить работу больниц. Не говоря уже о кладбище и собственном исследовании.
Если бы во мне осталась толика стыда, я бы его непременно ощутил.
— Понимаю.
Сгорбившись, я вонзил лопату в землю. Лёгкие обжог мокрый холодный воздух.
Щека горела от пощечины, в ушах стоял звон.
— Ненавижу тебя.
В глазах цвета поздней осени блестели злые слёзы. Почти невыносимо.
— Понимаю.
Азура отвернулась так быстро, что на миг я ощутил, как ее волосы чуть коснулись моего лица.
Это была не последняя наша встреча, последняя состоялась перед нападением. Тонкая горделивая фигурка застыла рядом со мной в коридоре Храма. Во взгляде мелькнуло что-то невысказанное, но она промолчала. Я не настаивал, торопился.
— Еще увидимся.
Времени не хватало, да и не было его никогда. Аван сбежала, была занята семьей, Ньярл, теряя связь с реальностью, едва не покрылся паутиной. Все силы уходили, чтобы сохранить что-то: Храм, Кадат, людей, Сомну. Сам я ничего не создавал и вспоминал о собственных желаниях лишь прикасаясь к чужому телу.
Сейчас та же история.
Имею ли я право тревожить ее после стольких лет?
Ящики до сих пор не разобраны.
Я замер на краю ямы.
Герберт подошел ближе и, похлопав меня по плечу, стянул с себя и кофту, и куртку, вручив в руки.
— Смотри не урони. Не хочу их пачкать.
Машинально кивнув, я сжал еще теплую ткань в руках и опустил голову. Под пальцем на внутренней стороне воротника чьей-то заботливой рукой были вышиты инициалы: А.У.
Уэст спрыгнул в могилу, аккуратно приземлившись на бортик, и вытащил из кармана брюк потрепанный лист с переписанными наспех строчками. Размокшие гнилые доски гроба протестующе заскрипели, явив нам чьи-то останки. На одном из ребер явственно читался след от клинка.
— Да, это точно она.
Оголенные нервы. Оголенные кости.
— Увиделись.
— Мне жаль, Каин. Правда жаль.
— Зря я это затеял.
Край ямы осыпался. Герберт ловко вылез оттуда и, отряхнувшись, платком вытер руки. Я протянул ему вещи, и через половину минуты у меня забрали чужую скорбь, осталась только своя.
— Был шанс. Есть предположения, кто мог отправить тебе сообщение?
— Никаких. То, что меня нет, не значит, что мимик не подглядывает.
— Что ж, ее и правда уже нет.
— Мимику не прожить так долго в одиночестве.
Посмотрев вниз, я последний раз оглядел гроб.
А-зу-ра. Сознание отказывалось соотносить останки с этим именем. В моей памяти, в моем понимании она осталась своенравной магичкой, впервые робеющей передо мной в коридоре Храма. Я почти ощущал, как последнее напутствие вертится у нее на языке, почти срывается с губ, почти тонет в утренней тишине и свете летнего солнца.
— Каин.
Я встрепенулся и обнаружил себя уже
