— Ивановича, — подсказала Ниночка.
— А Николая Ивановича возьмем с собой. Или у вас другие планы, Николай Иванович?
У него не было никаких планов. Он готов был ехать куда угодно, лишь бы быть с ней, со своей Лидочкой.
У них оказалась большая и удобная машина, с явными следами частого присутствия маленьких детей, но очень чистая. В салоне пахло полынью.
— Садитесь вперед, Николай Иванович, — пригласил Дима, пока забрасывал чемоданы в багажник. — С вашей ногой там будет удобнее. Перелом?
— Нет, растяжение. Но все равно спасибо. — Леонид с благодарностью кивнул ему. — Вообще-то я Леонид Сергеевич.
— Да мы все тут постоянно в ролях. — Дима улыбнулся. — Такая уж у нас пошла теперь жизнь. Приспосабливаемся и импровизируем ежеминутно. Садитесь.
Потолкавшись немного перед шлагбаумом у выезда, они выбрались на шоссе и поехали — Леонид почему-то думал, что поедут в центр, но они отправились за город. Значит, на дачу или в загородный дом.
— Мне неловко вас затруднять, — сказал он Диме. Ему на самом деле было неловко, он хотел забрать Лидочку домой, немедленно, забрать к себе. — Но вы не думайте. Я не бездомный и не буйный. — Он показал на ссадины на лице.
— Я вас знаю, — спокойно сказал Дима. Машину он вел легко и уверенно. От него вообще исходила уверенность и спокойствие. — Я вас видел. Вас показывают по телевидению. Довольно часто и по серьезным поводам. Вы ведь юрист? Адвокат, если я не ошибаюсь?
— Да. — Он кивнул.
— И, насколько я понял, именно на встречу с вами моя теща уже несколько лет рвалась лететь каждую субботу. То есть еженедельными поездками в аэропорт мы обязаны именно вам?
У него перехватило дыхание. До сих пор он чувствовал себя посторонним, который бесцеремонно пытался втиснуться в чужую жизнь, но оказалось, у него уже было в ней свое место.
— Как вы догадались?
— Просто. Сложил два и два. Да еще и перчатка.
— Вы тоже юрист? Следователь?
— Почти. Физик-ядерщик.
— Так она… Лидия Андреевна ездила в аэропорт?
— Не совсем. Но настойчиво пыталась. Каждую неделю ближе к субботе у нее начинались резкие перепады настроения, она собирала вещи, рвалась куда-то улетать, говорила нам, что ее кто-то встречает, очень важный для нее человек, и она не может его подвести. Буянила и требовала везти ее в аэропорт. Но мы списывали эти выходки на диагноз. Подыгрывали ей, делали вид, что едем, конечно, но на самом деле никуда не ездили, так что никуда она не летала. Мы-то думали, это все плод ее воображения, лоскутки от памяти, странные сюрпризы, которые подкидывал мозг. А теперь увидели, кто именно ее встречал. Будем знакомы. Знаете, я рад, что вы настоящий. Значит, она не придумала и не вбила вас себе в голову. Она о вас по-настоящему помнила.
— Но она меня не узнала. Хотя сегодня утром мне показалось, что да. Я решил, что она поняла, кто я.
Дмитрий вздохнул.
— Я думаю, моя жена и дочь успели поведать вам, что с Лидией Андреевной не все в порядке, особенно в последнее время. Она нездорова. Альцгеймер — вообще не подарок, скажу я вам, а сейчас у нее та стадия, когда вот в эту минуту, в данный момент может казаться — она здесь, все понимает, осознает, узнает и ориентируется, а проходит полчаса, и наступает тотальное затмение. Как будто раз — и кто-то задернул все шторы. Полный блэкаут. Меня может принять за кого угодно. Или как ни в чем не бывало щебетать с Милой, а через пять минут начать кричать, что она чужая, и требовать выставить из дома самозванку.
— Мила?..
— Сестра Веры. Младшая дочь Лидии Андреевны.
— Я не знал. Так у нее двое детей?
— Да. Двое детей и трое внуков. А вы? Простите, что любопытствую, конечно, но раз уж у нас тут такая запутанная киношная история, то не могу не спросить — вы женаты?
— Был. Давно и недолго. По-дружески.
— Дети, внуки?
— Никого.
— О чем это вы там все время беседуете? — раздался с заднего сиденья голос Лидии Андреевны. Дима с Леонидом старались говорить вполголоса, в машине играла музыка, и любопытной Лидочке было никак не разобрать их разговора.
— Мы ни о чем. — Дима посмотрел на нее в зеркало заднего вида. — Дежурный вежливый разговор, Лидия Андреевна, душа моя. Не разговор, а так, сущая ерунда. О чем могут говорить мужчины? О машинах, о работе. Лучше вы расскажите нам, как вы отдохнули. Не терпится услышать.
— Я прекрасно отдохнула, — отчеканила Лидия Андреевна. — В Кисловодске в это время всегда прекрасная погода. Никаких гадких дождей, я так не люблю сырость. А сейчас такая красота. Можно гулять в парке, кормить белок. Там такие ручные белки! Просто чудо какое-то, правда, Ниночка? Тебе понравилось их кормить?
— Д-да… — неуверенно кивнула Нина.
— Питание трехразовое, процедуры… — Она вдруг замялась, а потом хихикнула. — Я же могу с вами не лукавить? Так вот, представьте, я бессовестно пропустила все процедуры.
— Ну хоть водички попили минеральной?
— Водички? Водички, да… — Лидия Андреевна вдруг отвернулась и стала смотреть в окно. — Водички. Нет, водичку я не пила. Не помню. Но я пила кофе, чай. Чай! В турецких стаканчиках! Там было турецкое кафе, кофейня, да, точно. Ах, какой там готовили пирог с абрикосами. — Она неловко улыбнулась. — Я что-то устала с дороги. Я немного вздремну, простите меня. Нам еще далеко?
— Нет, по навигатору полчасика, — все так же невозмутимо сказал Дима. — Но вы поспите, конечно. Дома мы вас разбудим.
Все притихли и некоторое время ехали молча.
— Мне, наверное, все-таки лучше поехать домой, — сказал Леонид.
— Даже не думайте! — громким шепотом отозвалась с заднего сиденья Ниночка. — Мы сначала приедем к нам, и вы все-все расскажете! Про вас с бабушкой. А потом уже решим, отпускать вас вообще или нет.
Пятьдесят лет он ездил ее встречать. Ждал, бесконечно надеялся и все-таки встретил. Но она его не узнала. И сейчас он ехал в машине с ее семьей к ней домой. Он чувствовал себя ужасно неловко, он не знал этих людей, не хотел причинять им никаких неудобств, не хотел никого стеснять, но, положа руку на сердце, он мог признаться абсолютно честно: больше всего на свете ему хотелось, чтобы они никуда и никогда больше его не отпускали.
Дом оказался большим, красивым и очень разумно спланированным. Не успели они подъехать, как дверь распахнулась, и на порог выбежала молодая женщина, наверное, Мила, за ней два одинаковых карапуза года по два и собака — смешная такса, но их, всех троих, тут же подхватил на руки молодой мужчина в синем свитере. Муж Милы, догадался Леонид. Значит, вот какие они все, все в сборе. В глубине души он боялся, что младшая сестра Веры окажется не такой лояльной и покладистой и, как знать, выставит его за порог, но она, увидев его, только бросила взгляд на его ногу и сказала, подставив локоть:
— Держитесь за меня.
И он растаял. Как старик, которому никогда не предлагали помощь, или как ребенок, который не мог без нее обойтись, или как человек, который очень долгое время притворялся, что он стойкий, железный, что он вполне справится, что никто ему не нужен и любые удары судьбы — обычное дело. Он никогда ни за кого не держался, только за ту старую историю, за свою любовь, за жизнь, которую кто-то поставил на паузу. Он был как кремень, он был железной глыбой. Но сейчас эта девчонка с глазами Лидочки вдруг попала ему этими словами куда-то прямо под дых, в ту дверцу, за которой он замуровал свою сентиментальность и слабость. В глазах защипало, и он глубоко вдохнул, чтобы не расплакаться.
— Спасибо, — с трудом сказал он. — Я Леонид Сергеевич.
— Я в курсе, — сказала Мила. — Пока вы ехали, моя сестрица настрочила мне километра два сообщений. Так что я тоже жажду подробностей. Давайте, держитесь за меня, я очень крепкая, у меня близнецы и мама с Альцгеймером, так что я почти как спецназ.
Они зашли в дом, притащили чемоданы, все говорили наперебой, целовали Лидочку, близнецов, друг друга, тискали собаку, обнимались, помогали Лидочке надеть домашние туфли, искали для ноги Леонида галошу, потом трость, потом решили пить чай и потащили своего гостя на кухню-столовую, где пахло корицей и яблоками и было очень тепло.
