— Я ненавижу тебя, слышишь? Ты…
— Подожди! Галина, как ты там оказалась?
— Я презираю тебя! Ни за какие деньги я не соглашусь больше не то что спать с тобой… Разговаривать… Даже видеть тебя омерзительно!
— Значит, между нами все кончено? — холодно поинтересовался Осокин.
— Все! Абсолютно все!
— Вот и отлично.
Он отключил телефон, положил его на прежнее место и вышел из спальни.
Заходя на кухню, спросил:
— Павел, ты куда после меня хотел ехать?
— В офис.
— Знаешь что! Ты езжай, а я оклемаюсь чуток после вчерашнего и тоже подъеду. А то разговор серьезный.
Первым в коттедж вошел Быня. Следом — Ярый и Поршень. Громила поднялся с кресла.
— Где они? — бросил Быня.
— В подвале.
— Веди подругу.
Громила удалился и через пару минут привел в комнату Лариску.
Даже не взглянув на нее, Быня произнес:
— С этой кралей можем делать все, что захотим. Кто-нибудь хочет?
— Я бы не отказался, — отозвался Поршень.
— И я тоже! — Лариска вдруг рванулась вперед и прижалась к нему всем телом.
Поршень оттолкнул ее:
— Ты че? Крыша съехала?
— Я хочу быть только твоей!
Поршень расплылся, как от комплимента:
— Слыхали? У девочки-то губа не дура!
Он толкнул ее на кровать, сноровисто задрал юбку. Лариска обхватила подушку руками, прижалась к ней лицом.
Остальные «братки», перемигиваясь, вышли.
Поршень вышел из спальни минут через двадцать. Вторым пошел Быня.
Он торопиться не стал. Присел рядом на кровать с распластанной, униженной Лариской, слегка хлопнул ее по ягодице:
— Поршень говорит — тебе понравилось. Значит, будем продолжать! У нас таких орлов, как он, знаешь сколько… — выдержал паузу. — Или есть другой вариант. Поможешь нам маленько — и все.
Лариса оторвала лицо от подушки:
— Что? Что мне делать?
— Скажешь Нестерову, что он отец девочки. Мол, Анна тебе в этом признавалась. Только без фокусов. Договорились?
Глава 28
Павел положил мобильник на стол. Откинулся на спинку вертящегося кресла и прикрыл глаза.
— Ну что там? — негромко спросил Осокин, сидящий напротив.
— Ничего. Мы пока ничего не можем сделать. У нас связаны руки. У меня связаны руки.
— Почему? — Олег прищурился.
— Они утверждают, что дочь Анны — моя дочь. Черт! Ведь, может быть, в самом деле? Но почему тогда? Ничего не понимаю.
— Погоди-погоди… Что значит — твоя дочь? А Анна? Она что, ни разу тебе на это даже ни намекнула?
— Вот и мне все это кажется очень странным. — Павел поморщился и потер слегка подрагивающими пальцами лоб. — Слишком удачный способ на меня воздействовать. Не верю. Не могу поверить! Просто не могу.
— Значит, что? Мы теперь против них бессильны? Берите нас и топите, как слепых котят? — Осокин провел пальцем по столу, рисуя причудливую спираль, поднял глаза на Нестерова: — Вот так, значит, да?
— А ты что предлагаешь?
— Ничего! — Тот с досадой саданул себя кулаком по колену. — Что я могу предложить? Здесь ты должен решать. Только ты! Да и потом… Вдруг это на самом деле правда? Да, я понимаю, один шанс из ста. Да, это подозрительно выгодно для этих ребят — просто подарок судьбы какой-то. Но если правда, а?
Павел встал, хрустнул пальцами, прошелся из угла в угол:
— Нет… Если бы Анна действительно была матерью моего ребенка, она бы не смогла так холодно и расчетливо вести игру. Никакая женщина на ее месте не смогла бы. Разве не так? Так! Значит, делаем вывод.
— Сам себя убедить пытаешься? — Олег невесело усмехнулся. — Поверить боишься? Рискованное занятие, знаешь ли. А ну как все это правдой окажется? Век себе потом не простишь. Давай лучше подумаем. Когда у тебя с Анной любовь случилась?
— Почти шесть лет назад. Зимой. В декабре.
— Так… Ее девочке около пяти лет. Чуть меньше, наверное. Подожди-ка! Нет, Паш, скорее всего, она не твоя дочь. Она маленькая, худенькая. Где-то ей, наверное, четыре с половиной. А если так, если четыре года шесть месяцев, то ты должен был с этой мадам иметь секс как минимум в апреле.
Нестеров побледнел, желваки на его щеках заходили.
— За «мадам» обиделся? — Олег понимающе кивнул. — Крепко, как я погляжу, она тебя зацепила. Ничего, пройдет. Главное не это. Главное то, что эти суки по телефону тебе брешут. Нельзя им верить! Нельзя!
— Декабрь. Декабрь получается, — глухо проговорил Нестеров, прислонившись к оконному стеклу лбом. — Как раз декабрь. И вообще, без толку сейчас об этом говорить. «Братки» сказали, что подружку ее сюда погонят. Ларису. Она, дескать, все знала с самого начала и все мне популярно, на пальцах, объяснит.
— Так что же ты молчал?! — Олег удивленно приподнял бровь. — Это же все меняет. Абсолютно все! Во-первых, мы сейчас вытрясем из этой подруги всю правду. Во-вторых, проследим, куда она отсюда потащится или куда ее повезут. И все! Считай, дело сделано. Даже если девочка на самом деле твоя дочь, мы ее выручим.
— Нет. Не выручим. И даже пробовать не будем.
— Почему? Не понимаю твоего пессимизма.
— Потому что они ясно дали понять: если заметят хвост, или если мы попытаемся задержать Ларису, девочку убьют через пять минут.
— Значит, все-таки веришь? Значит, все-таки боишься? — скорее сам для себя пробормотал Осокин.
— Я ничего не знаю, — отозвался Павел и задернул жалюзи.
Примерно через полчаса в кабинет Нестерова, опустив голову, вошла Лариса. Олег быстро выскочил в приемную, огляделся по сторонам.
— Здесь никого, — зайдя обратно, сообщил он Павлу. — Кто ждет ее внизу, узнаем у охраны.
Прошел в глубь кабинета, скрестил руки на груди и начал, уже обращаясь к Ларисе:
— Ну так мы вас слушаем. Что вы имеете сообщить нам о вашей подруге? Наверняка что-нибудь в высшей степени интересное? Вы, как нам поведали ваши друзья, все знали с самого начала? И вместе вели продуманную игру?
Она ничего не ответила. Нервно повела плечами. Как-то коротко и болезненно всхлипнула. Однако слез в ее глазах не было. Глаза оставались сухими и красными. Будто она уже не могла плакать. Просто не могла.
— Да. — Когда Лариса наконец заговорила, голос ее был тихим, как рябь на воде. — Все правильно. Я знала все с самого начала. И Анна… Да. И Анна все знала с самого начала. Наташа правда дочь Павла Андреевича. У Анны с мужем… В общем, у них не могло быть детей. Я все сказала. Что вы еще хотите знать? Я все сказала.
Павел подошел поближе, внимательно всмотрелся в ее лицо:
— Что с вами? Вы себя плохо чувствуете? Вас били? Вас заставили это сказать?
