В церковь не возбранён был вход и крестьянам, их набралось такое множество, что в храме, как говорится, негде было яблоку упасть. Крестьяне любили княжну и пришли помолиться об её счастии.
По окончании венчания, когда молодые выходили из церкви, Леонида Николаевича остановил крестьянин старик, дед Аким; в руках у него было расписное деревянное блюдо с караваем хлеба и резная солонка.
— Прими от нас, барин, хлеб и соль и Божью милость. Пошли вам Бог с молодой женой всякого богатства и счастья! — низко кланяясь, промолвил дед Аким.
— Спасибо, старик, спасибо. И вам всем спасибо, — ответил Прозоров, кланяясь княжеским крестьянам.
— Береги, барин, свою жену-боярыню — добрая она, хорошая, наша радельница. Береги, мол, — наставительным тоном говорил дед Аким.
— Постараюсь! — Леонид Николаевич улыбнулся.
— Денно и нощно молим мы за неё Бога. Ох, увезёшь её, голубку, от нас, увезёшь..
— Увезу, дед, в Москву увезу.
— Жаль нам с ней расставаться. Ну, да что поделаешь.
В княжеском саду были накрыты огромные столы с разным кушаньем, пироги и калачи, целые бочки с пивом и вином — это было угощение для крестьян, а деревенских девушек и ребят угощали крепким мёдом, пряниками, леденцами, орехами и прочими сластями.
Молодые — сияющие, счастливые — в сопровождении князя отправились в сад. «Молодой» и «молодому» на подносе старик Аким поднёс две чарки с янтарным мёдом. Прозоров и его молодая жена немного отпили мёду за здоровье крестьян. Громкое и единодушное «ура» было ответом.
Все в тот день были веселы и счастливы. Только один Сергей по-прежнему был печален. Он очень любил свою сестру и рад был её счастью, но образ умершей любимой девушки не покидал его, и, смотря на Прозорова и на сестру, он думал: «И я был бы так же счастлив, если бы жива была моя Анна! Но, увы, она умерла и унесла с собой в могилу всё моё счастие».
На свадьбе чуть не первыми гостями были костромской губернатор генерал Сухов с красавицей дочерью. Ирен в лёгком белом платье, с роскошным венком на голове была обворожительно хороша.
Князь Сергей с нею давно не видался и невольно загляделся на красавицу, Ирен это заметила. Самодовольство и счастие отразилось на её лице: молодая девушка любила князя, любила с первой с ним встречи, любила его и тогда, когда он считался женихом другой. Но теперь он свободен, любимая им невеста умерла.
— Ирен, ты заметила, как мой Сергей посмотрел на тебя? — спросила тихо княгиня Лидия Михайловна у молодой девушки.
— Разве? я, право, не заметила, — схитрила Ирен.
— Да, Сергей тобою интересуется.
— Полноте, княгиня, князь такой печальный, он не может забыть своей умершей невесты… И, кажется, никогда её не позабудет… — со вздохом проговорила молодая девушка.
— Пустяки, на свете всё скоро забывается. И всякое горе по времени проходит, — возразила ей княгиня.
— Вы думаете, и князь забудет Анну?
— Разумеется! Похандрит немного, похмурится, а там и утешится.
— Если бы так было…
— Поверь, будет Сергей полюбит тебя.
— Что вы, что вы, княгиня, — вся зардевшись, проговорила красавица.
— Да, да. И сделает тебе предложение. Может быть, и не скоро, а всё-таки я назову тебя моей дочерью.
— Мама, мамочка! — И молодая девушка бросилась обнимать княгиню. Между тем губернатор Сухов и старый князь вели между собой такой разговор:
— Да, я совсем позабыл вам сказать, ведь Цыганов как ни хитёр, а попался, — сказал князю Владимиру Ивановичу губернатор Сухов.
— Как попался? — удивился князь.
— Мои сыщики в Москве напали на его след, арестовали и вчера привезли в Кострому. Я отдал приказ посадить его на гауптвахту.
Разговор этот происходил в кабинете князя; тут же был и Сергей.
— Как, Цыганова вы посадили на гауптвахту? — меняясь в лице, спросил Сергей.
— Посадил — я не стану церемониться, он заслужил строгое наказание.
— Да, да, конечно, конечно.
— А знаешь что, Дмитрий Петрович: ты подержи под арестом этого подлеца несколько времени и выпусти, чёрт с ним! Я не хочу чтобы его гнусные дела предавались гласности, — проговорил губернатору старый князь.
— Едва ли возможно теперь это сделать, так как делу дан известный ход.
— Ну в таком случае поступай как знаешь. Софья замужем, её имя теперь не может пострадать.
Губернатор вышел.
— Ты должен спасти Николая, понимаешь — спасти! — сказал отцу князь Сергей, оставшись с ним вдвоём.
— Сергей, ты меня удивляешь говоришь, я должен спасти от правосудия негодяя? — с удивлением посматривая на сына, промолвил князь Владимир Иванович.
— Да, да, отец, не только должен, даже обязан. Во что бы то ни стало. Николай должен быть на свободе.
— Ты говоришь так загадочно, что я не понимаю — объяснись.
— Ничего не спрашивай отец, а скорее принимай меры к освобождению Цыганова.
— Да ты просто с ума сошёл. Негодяй заслужил наказание, а ты просишь об его освобождении. Странно!
— Пойми, отец, Николай должен быть освобождён, должен! — настойчиво проговорил молодой князь Гарин.
— Объяснись — я ничего не понимаю…
— Теперь не время… всякие объяснения теперь излишни… у нас в доме такая большая радость… И эту радость я ничем не хочу помрачать… Однако меня ждут гости. Относительно Николая скажи Сухову, чтобы он как-нибудь замял дело Цыганова… Он не откажет… — Проговорив эти слова, князь Сергей поспешно вышел из кабинета.
Глава XIV
На следующий день после свадьбы Сергею едва удалось переговорить с отцом: в этот день Софья уезжала с мужем в Москву. Надо было их провожать. Улучив минуту, молодой князь обратился к отцу с такими словами:
— Отец, ты говорил с губернатором?
— Насчёт чего?
— Относительно Николая.
— Отстань, пожалуйста. Мне теперь не до того.
— Как не до того? Если бы ты знал…
— Ничего я не знаю и знать не хочу! Поделом вору и мука — пусть посидит. Ещё не то бы с ним надо сделать, — горячился Владимир Иванович, — столько хлопот, а ты ко мне пристаёшь. Ах, Боже мой, я совсем забыл распорядиться об укладке приданого.
И старый князь поспешил на двор. Там уже запрягали лошадей, выносили и укладывали вещи молодых.
«Что же мне делать? Что делать? Открыть отцу, кто Николай? Это невозможно, а между тем нужно чем-нибудь его убедить; пожалуй, по злобе Николай скажет, кто он. Тогда срам, позор! Вот положение-то!» — быстро расхаживая по кабинету, думал князь Сергей.
К нему вошёл Пётр Петрович.
— Ты что это маршируешь? — спросил он у князя.
— Представь, Николай пойман и сидит под арестом на гауптвахте.
— Как?
— Как он угодил под арест, я подробно не знаю, знаю только, что его забрали сыщики в Москве…
— Надо постараться его освободить. А то, чёрт возьми, неловко!
— Вот в том-то и дело, что трудно!
— Губернатор приятель твоему отцу, попроси, он, наверное, освободит.
— Просил: говорит, что нельзя. Для отца бы губернатор сделал, но он не хочет просить, ссылаясь на виновность Николая.
— Виновен он точно, но всё-таки нельзя же оставлять его под арестом.
— Я вот о чём хочу просить тебя, Пётр Петрович: я еду провожать сестру и вернусь в Каменки дней через пять. Съезди, пожалуйста, ты в Кострому и повидайся с Николаем, расспроси его подробно обо всём.
— А меня допустят? — спросил у князя Пётр Петрович.
— Я напишу губернатору, он разрешит тебе свидание с Николаем.
— А когда мне ехать?
— Поезжай завтра. Прикажи запрячь себе тройку и поезжай.
— Как это — прикажи? Я тут не хозяин.
— Полно, Пётр Петрович, в доме моего отца всё к твоим услугам. Распоряжайся как хочешь…
Софья уехала со своим мужем в Москву, князь Сергей поехал провожать их. Проводить молодых собрались также почти все крестьяне из Каменков; провожали их с хлебом и солью и с пожеланиями счастья. Старый князь и княгиня со слезами несколько раз принимались крестить свою дочь.
— Леонид Николаевич, любите мою дочь, она стоит вашей любви, — крепко пожимая руки Прозорова, взволнованным голосом говорил князь Владимир Иванович. — Берегите её, голубчик, прошу вас.
— Напрасно просите: для счастия Софьи я готов отдать свою жизнь, — с чувством ответил Прозоров.
Тихо ехал экипаж «молодых» по княжескому двору, двор весь был запружён крестьянами, которые пришли проститься со своею «радельницей», некоторые бабы плакали и причитали. Так велика была любовь крепостных князя Гарина к Софье.
— Тише вы, что под лошадей-то лезете! — кричал на мужиков кучер, осаживая лошадей. — Сторонись, задавлю! Сторонись!
Народ расступился, кучер ударил по лошадям вожжами, те рванули и понеслись по утрамбованной мелким камнем дороге к Москве.
