– Ну конечно! – обрадовался комиссар.
– Что ж, извольте, – лицо старика сделалось жёстким, на щеках его выступили желваки. Он смял выкуренную едва на треть очередную сигару о пепельницу и произнёс:
– Пока я исполняю обязанности начальника экспедиции вы не получите от меня и гроша ломаного казённых денег! И скажите спасибо, что я держу вас при экспедиции, не смотря на все ваши выходки.
Комиссара словно парализовало. Минут пять он не мог вымолвить не слова. А когда, наконец, пришёл в себя, то произнёс, с ненавистью глядя на старика:
– Ты сказал «пока ты исполняешь обязанности начальника»? Это ты правильно сказал, ибо не надейся, что я всегда буду спускать тебе все твои жандармские издевательства. Имей в виду, Ваше Благородие, у меня на тебя давно финский нож наточен!
Глава 39
Подготовка к главному этапу экспедиции шла по плану. Генерал уже готов был назначить дату выхода из Ташкента. Однажды вечером он зашёл в комнату Одиссея, чтобы оговорить планы на будущий день. Нельзя было не заметить, что старик чем-то подавлен. Одиссею ещё не приходилось видеть пожилого начальника в таком сумрачном настроении. Обычно старик всегда был полон энтузиазма, и даже когда уставал или был чем-то встревоженным, всё равно старался сохранять бравый вид. А тут плечи его были опущены, как и уголки рта. В глазах не видно обычного огонька. Он выглядел резко постаревшим. Изменения, произошедшие в облике наставника буквально за последние дни, неприятно поразили Одиссея: странный болезненный свинцовый оттенок кожи лица, мешки под глазами… Похоже, что-то сильно угнетало его… Какое-то беспокойство, буквально сжирало изнутри.
Одиссей не хотел показаться бестактным и влезать в душу соратнику, но всё же под конец разговора осторожно поинтересовался:
– У вас что-то случилось?
– Я просто давно не видел сына, и не знаю где он теперь, но догадываюсь, что видимо у Деникина. Надеюсь, что он бы меня понял и не осудил за мой выбор. А я не осуждаю его. Жаль только, что уже похоже не свидимся.
Одиссею захотелось как-то утешить старика. Но пока он искал подходящие для этого слова, генерал удивил его новостью:
– Сегодня ко мне приходил человек от Них. Ну вы понимаете… Я имею в виду людей, которые полагают, что мы с вами марионетки в их ловких руках. Этот человек пришёл проинструктировать меня о дальнейших действиях.
– Он и есть таинственный Джокер?
– Не знаю, – произнёс генерал с нескрываемой досадой. – Едва мы начали беседу, как посланец заговорщиков вдруг сослался на проклятую забывчивость и сообщил, что у него оказывается есть какое-то срочное дело, и мы закончим наш разговор через пару дней, когда он снова навестит меня. Причём уходил он с такой поспешностью, что это скорее напоминало бегство.
– Странно.
– Ничего странного – с ещё большим раздражением произнёс генерал. – Признаться, я был в таком раздрае, что допустил несколько раздражённых и откровенных реплик в адрес всей их шайки. Стар я что ли стал для шпионских игр, нервы уже ни к чёрту!
По тону старика Одиссей почувствовал, что это ещё не конец истории, и поинтересовался:
– За этим что-то последовало?
– Через два часа после его ухода ко мне в номер постучал штабной курьер. Он сообщил, что меня ожидают в канцелярии департамента боеприпасов, чтобы завизировать наряд на получение патронов и ручных гранат для нашей группы. Я давно ждал этого, поэтому немедленно оделся и отправился в данное учреждение. Каково же было моё удивление, когда чиновник, чья подпись красовалась на пакете, удивлённо сообщил мне, что никого ко мне не посылал. Вот тогда то я окончательно осознал, что спугнул связника. Я поспешно вернулся в гостиницу и застал свою комнату в полнейшем беспорядке. Кто-то вломился туда в моё отсутствие и устроил настоящий погром.
– У вас что-то похитили?
– Да что у меня красть – удручённо пожал плечами генерал.
– Но может всё-таки что-то пропало?
– Из кармана френча исчезла игральная карта, что вручили мне эти негодяи – неохотно признался генерал. – Пропал также журнал экспедиции, который я начал вести со дня отлёта из Москвы, и в котором день за днём подробно описывал самые важные события.
«Они больше не доверяют вам, вы должны быть теперь особенно осторожны» – хотел сказать начальнику Луков, но передумал, решив, что опытный разведчик и без него это уже понял.
– Ладно, не буду вам мешать спасть, вы ведь устали. Честь имею. – генерал устало поднялся и щёлкнул каблуками, собираясь уходить.
– Да помилуйте! Что вы Анри Николаевич! – попытался задержать его Луков, чувствуя, что старику важно выговориться, не остаться теперь одному наедине со своей тоской.
– Останьтесь! Тут в гостинице работает одна милая женщина, так я попрошу её принести нам чаю.
В глазах старика Одиссей увидел отеческое тепло:
– Вы чем-то напоминаете мне сына. Я часто бывал к нему несправедлив: хотел выточить его по своему образцу. А теперь понимаю, что он итак взял всё лучшее от меня, сохранив при этом себя. Жаль только, что я понял это лишь теперь, когда у меня нет возможности даже написать своему Серёже о сделанном мною запоздалом открытии.
В порыве чувств старик расстегнул карман френча и вытащил оттуда сложенный лист бумаги и протянул Лукову:
– Это так – на всякий случай. Не считайте, что я испугался их. Но если со мной вдруг что-то случиться, я хочу чтобы вы передали это письмо сыну, коль представиться такая оказия. Мне кажется, я достаточно хорошо узнал вас. И могу вам полностью доверять. Со временем вы станете таким же, как и я в молодости, только намного лучше. Потому что вы чище, благороднее. И тоже будете больше всего на свете желать оказаться на спине потрясающего чистокровного скакуна, чтобы промчаться на нём по степи, сколь вашей душе будет угодно.
Генерал также почему-то решил подарить Одиссею свою бритву фирмы «Бауэр и сыновья». При этом сказал, грустно улыбнувшись:
– Будете бриться, вспоминайте меня. А я решил отпустить ещё более пышные усы и бороду. Хочется выглядеть настоящим аксакалом. Так что бритва в ближайшее время мне не понадобится.
На следующий день все запланированные накануне дела и встречи неожиданно отменились из-за срочного совещания, на которое командующий фронтом собрал весь свой штаб. Таким образом, у Лукова и генерала образовался полностью свободный день. После завтрака было решено прогуляться по городу. Генерал вызвался показать молодому товарищу местные достопримечательности. Оказывается он служил здесь целых семь месяцев вскоре после окончания русско-японской войны. И потом несколько раз бывал по делам службы.
Из Вильмонта получился превосходный экскурсовод. Он провёл Лукова по самым интересным местам старого Ташкента. Они начали с осмотра старой крепости с удивительными арочными воротами. Затем Вильмонт показал Одиссею дом, в котором жила во время гастролей 1910 года великая русская драматическая актриса Вера Федоровна Комиссаржевская. Здесь же она и умерла от чёрной оспы, и из этого дома гроб с её телом увезли для похорон в Александро-Невской лавре.
От дома Комиссаржевской коллеги отправились на извозчике в другой район города. По пути взгляд Одиссея постоянно натыкался на свежие следы недавних уличных боёв – отметины пуль на стенах, ещё не заделанные воронки от взрывов на мостовой.
Но наибольшее впечатление на Одиссея произвело событие, которое не имело прямого отношения к архитектуре и многовековой истории Ташкента. Просто оно с трудом увязывалось в сознании молодого москвича с разрухой гражданской войны и с как бы само-собой подразумевающейся азиатской отсталостью этого города.
А произошло вот что: мужчины осматривали снаружи величественную мечеть Шейщантауръ, когда мимо них, скрипя огромными колёсами, проехала арба, в которую был запряжен старый ишак. Неожиданно к скрипу плохо смазанных колёс добавился шум совершенно иного сорта. Этот звук москвичу-Лукову был хорошо знаком. Только он сперва решил, что ослышался. Поэтому когда в конце улицы возник яркий самоходный вагончик, Одиссей в первый момент не поверил собственным глазам. Конечно, он читал когда-то прежде, что в Ташкенте бельгийским обществом, которое так и именовалось – «Ташкентский трамвай», несколько городских конок были переведены с лошадиной на электрическую тягу. Кажется, это случилось, то ли в 1911, то ли в 1912 году. Но, то, что один из самых современных видов городского транспорта до сих пор исправно функционирует здесь – на задворках цивилизованного мира, – поражало! И это в то время, когда в самой Москве изрешечённые пулями ржавые вагоны, служили мрачным воспоминанием о кровавых боях октября 1917 года между юнкерами и красными матросами!
Именно трамвай на фоне древнего мавзолея поразил его гораздо более древних дворцов и мечетей. Лукову это зрелище показалось очень символичным – знаком неизбежного становления пока ещё технологически отсталого Востока на рельсы западной цивилизации. Кто знает, возможно, большевики с их революционным напором ускорят этот процесс. Вот только благо ли принесёт прогресс с его культом машин и духом делового прагматизма самобытной местной культуре?
