— Это нарисовал ваш муж?
— Да.
— А кто здесь изображен?
— Мой брат. Он капитан армии австрийского императора. Что вы о нем скажете?
Кэролайн очень позабавил ответ Горации, которая произнесла без всякой застенчивости и абсолютно искренне:
— Думаю, это самый красивый мужчина из всех, что мне доводилось встречать. Совершенно замечательный молодой человек.
Кэролайн ласково засмеялась:
— Я имела в виду портрет.
— О! О, я понимаю. Он очень искусно сделан. Этот дом похож на зачарованный замок. Где это находится?
— Близ Гилдфорда. Он называется Саттон. Это наше фамильное гнездышко. Впрочем, сейчас там никто не живет.
— Он выглядит таким старинным. Так и есть?
— Да, он застал еще Тюдоров. Его построил сэр Ричард Уэстон, придворный Генриха VIII.
— Вы происходите от него?
— Нет. Прямых потомков не осталось. Нашу связь с этим родом можно назвать более чем дальней. По сути дела, мой дедушка, Джон Уэбб, принял фамилию Уэстон, чтобы стать наследником.
— Значит, вы — урожденная мисс Уэбб Уэстон? А ваш брат — капитан Уэбб Уэстон? — глаза Горации снова обратились к портрету и теперь жадно впитывали каждую подробность.
— Да. Его зовут Джон Джозеф. В моей комнате есть еще один его портрет, который я написала сама. Хотите взглянуть на него?
— Если можно, пожалуйста.
Они прошли в комнату Кэролайн. Там, между портретом Фрэнсиса, с одной стороны, и изображением добродушного мужчины в гетрах, стоящего рядом с женщиной, — с другой, висел портрет типичного офицера и джентльмена. Здесь Джон Джозеф одну руку снова держал на эфесе шпаги, а в другой у него был кивер.
— Что скажете?
Волосы Горации сверкнули в свете канделябров, когда она обернулась и пристально взглянула на Кэролайн.
—Надеюсь, он еще не женат и не обручен? — спросила она.
Кэролайн снова не смогла сдержать улыбки, настолько непосредственно держалась Горация, то и дело поглядывавшая на портрет Джона Джозефа.
— Нет, еще нет. А что?
— А то, — произнесла дерзкая девчонка, — что я решила выйти за него замуж.
— Леди Горация! — воскликнула Кэролайн, шокированная и позабавленная одновременно. — Вы ведь еще слишком молоды. А он уже вполне зрелый мужчина.
— Молодые девушки, — рассудительно ответила Горация, — имеют обыкновение взрослеть, а молодые люди в возрасте вашего брата, как правило, нисколько не меняются на протяжении нескольких лет.
В этом заявлении было столько здравого смысла, что Кэролайн не нашлась что ответить, и только тряхнула головой. Тут до них донесся голос Фрэнсиса:
— Кэйро, ты где? Риверс, кажется, хочет сказать тебе несколько слов.
Вопрос был в том, как разместиться за столом. Изначально Кэролайн планировала посадить во главе стола Фрэнсиса, а на противоположном конце — Элджи, но теперь она решила поместить своего деверя по правую руку от графини Уолдгрейв. Когда эта небольшая проблема была улажена, начался обед, который оказался поистине великолепным. Хозяйка могла гордиться тем, как миссис Риверс приготовила рождественские блюда. В доме номер 7 по Генриетт-стрит никогда не подавали прежде настолько изысканных яств. Наконец Кэролайн, у которой еще звенели в ушах многочисленные похвалы, поднялась из-за стола и повела дам в гостиную, а Фрэнсис и Элджи закурили сигары.
Элджи, выпивший куда больше обычного, очень удивился, когда через пять минут Фрэнсис под предлогом того, что ему понадобилось побеседовать с Риверсом, поднялся из-за стола и вышел из комнаты. А еще больше он удивился, когда еще через минуту-другую Кэролайн украдкой просунула голову в дверь и, убедившись, что Элджернон сидит один за столом, ускользнула.
Что-то бормоча про себя, Элджи налил еще стакан портвейна. И тут дверь снова открылась, и на пороге появилась Энн Уолдгрейв. Элджи немедленно вскочил, но Энн сказала:
— Сидите же, мистер Хикс. Я просто хотела найти игральные карты.
— А что, они в столовой? — изумленно спросил Элджи.
— Я не знаю. Кэролайн ушла на поиски Риверса и почему-то не стала звонить служанке.
Элджи показалось, что графиня весьма озадачена.
— Я могу вам чем-нибудь помочь? — спросил он.
— Пожалуйста, если вам не трудно.
Они подошли к комоду, Элджи зацепился за деревянную ручку, пошатнулся, упал навзничь и, наконец, очутился у ног графини.
— О, мистер Хикс! — воскликнула она. — Вы не ушиблись?
— Нет, думаю, нет. Проклятье. Простите меня. У меня, должно быть, дурацкий вид.
— Вовсе нет. Ну, дайте же я вам помогу.
Она протянула ему свою изящную ручку, пальцы их встретились, и Элджи почувствовал, что теряет голову. Он попытался встать на ноги, но портвейн его подвел, и он снова поскользнулся. И тут неожиданно он оказался вознагражден за долгие годы жертвенной жизни, которые он самоотверженно посвятил воспитанию младшего брата. Ибо в эту минуту Энн, графиня Уолдгрейв, сама толком не понимая, почему она это делает, наклонилась к нему и поцеловала его в щеку.
Элджи тупо посмотрел на нее, а потом, очень нерешительно, прижал ее пальцы к губам и ответил на поцелуй. Взгляд его, полный обожания, был настолько похож на собачий, что у графини не оставалось выбора. Она погладила его по голове и задержала свою руку в его пальцах несколько дольше, чем того требовали приличия.
— Миледи, — произнес Элджи дрогнувшим голосом, с огромным усилием встав на колени. — Я… Я…
— Да, мистер Хикс?
— Я понимаю, что мы с вами только недавно познакомились… и я вовсе недостоин… но если преданность… о, Боже…
— Элджернон… я буду называть вас именно так, а вы просто обязаны называть меня Энн… вы что, хотите меня о чем-то попросить?
Он кивнул.
— О чем же? Прошу вас, говорите.
На мгновение повисла тишина, а потом он произнес:
— Если вы меня понимаете… я хочу сказать… я хочу жениться на вас, миледи. Да, черт побери, хочу!
— Так женитесь!
— Что?
— Я люблю вас, дурачок.
— Но за что? — он был настолько искренне удивлен, что снова обрел дар речи.
— За то, что вы такой добрый и очаровательный, и я уверена, что могу смело вручить вам судьбу своих дочерей… и, естественно, свою собственную судьбу.
— О да, конечно. Вы можете не сомневаться, миледи… Энн…
Он говорил так, словно перед ним стояла сама королева.
— Ну, тогда, — решительно произнесла графиня, — считайте, что мы с вами помолвлены. Можете поцеловать меня.
— Клянусь Юпитером, — вымолвил Элджи и повиновался.
Пришла суровая зима, а за ней — весна, и однажды, сырым февральским днем, когда на лондонских площадях раскрылись первые нежные крокусы, в церкви Святой Марии в приходе Мэрилсбоун состоялась милая скромная свадьба. Невеста была в сиреневом платье; ее сын Джордж, граф Уолдгрейв, вручил ее жениху; в первом ряду сидели две ее красавицы-дочери и первый незаконный сын — Джей-Джей, серьезный и торжественный, как судья, а рядом с ним — хорошенькая еврейка, державшаяся гордо и независимо и не позволявшая своему спутнику распускаться.
