вино.
Меняется цвет твоей кожи,
Что вздута иль сжата порой,
Блестит иль бледнеет, и схожа
С роскошной змеи чешуёй,
И с красным клеймом от лобзаний:
Так в небе – звезда, словно жук,
Листки с твоим текстом литаний,
Мадонна всех мук.
Лобзанья, как в прошлом, лились бы
На грудь твою, только их нет.
Был то Алкифрон иль Арисба[159],
Иль перстень, иль женский браслет,
Что к статуе рот твой прижало,
Но сквозь листья фиг, как в воров,
Вонзился в тебя, словно жало,
Взгляд бога садов[160]?
Тогда, в пору ливней и в ясность,
Свой храм украшал он сполна,
Там перл его устрицы – страстность[161],
Венера взошла из вина.
Любовь, что мы выбрали исто —
Презренный богами недуг,
За нас пред отцом заступись ты,
Мадонна всех мук.
Весной его сад мы венчаем,
А летом колосьям он рад,
Затем мы оливки вручаем,
Лишь в страхе замёрз виноград.
Он с миртом Венеры цветущим,
А Вакха лоза – как венок[162],
Его мы узрели идущим:
«О, видимый Бог»[163].
Венки твои что посрывало?
Кто дух твой и плоть разделил?
Невинностью грех даже малый
Пред грешностью нашей прослыл.
Любовника сжав, Ипсифилла[164]
Вся кровь ему выжала вдруг;
Рыдай: «В нём останется ль сила,
Мадонна всех мук?»
Рыдай: ради прошлого мира,
Фригийского ради жреца,
Себе не создай ты кумира
И пир не готовь для отца.
У Иды[165], где гротов обилье,
Где шепчет утрами любовь,
Они Богоматерь крестили,
Рождённую вновь.
Венки тех времён мы одели,
И устриц так много в садке,
Нас древние барды воспели,
Катулл у нас на языке.
Кто жаркое ласт нам лобзанье? —
Отец твой им скрасил досуг.
Яви нам своё состраданье,
Мадонна всех мук.
Ползут из Диндимуса[166] вяло
Её запряжённые львы,
О матерь, о дева, ты стала
Владычицей тех, что мертвы.
Холодная, в скромном обличье,
И храм твой из веток и мхов,
Твоя плодовитость – девичья,
О Матерь богов[167].
Огонь твой она истощила,
Сокрыла Эрота без слов,
Прекрасные лица унылы
Теперь у весёлых богов.
Без крови разит, но в усладе;
Ползёт, как луны полукруг,
Вся в белом, ты – в красном наряде,
Мадонна всех мук.
И боги пройдут и сомкнутся,
А с ними жрецы, что чисты.
Пройдут и тебя не коснутся?
Погибнут, но стерпишь ли ты?
Смеётся смерть неумолимо,
И похоть в глазах и ноздрях,
А в пальцах щепотка чуть зрима,
Изысканный прах.
Но червь тебе жизнь даст, целуя,
Ты преобразишься, как бог,
Что жезл сделал змеем[168], ликуя,
А змею стать жезлом помог.
Пока зло не сгубит отвагу,
Живи средь дворцов и лачуг,
Пророк твой: «Умрёт первым благо»,
Мадонна всех мук.
Он лгал? Он смеялся? Об этом
Он знает, коль сокрылся потом,
Пророк, проповедник, поэт он,
Сын смерти в инцесте с грехом?
Узнал ли он днём, как проснулся,
Иль вечером тёмным, глухим,
Когда он всем телом прогнулся,
И всё – перед ним?
Кто знает, всё зло перед нами,
Иль властные тайны времён?
Хоть кто-то томил нас годами:
Пел, нежил, нарушил закон;
Хоть даст нам язычник повинность:
Желанье и жизнь среди вьюг,
Прости же нам нашу невинность,
Мадонна всех мук.
Кто мы, что тебя сохраняли
Средь пряностей, пели пеан[169]?
Момент, где тебя повстречали?
Кто я, чьи лобзанья – обман?
Нести тебе боль? – ты ей рада;
Ласкать? – но любовь, как в чаду;
Любовников губы – услада
И змеи в аду.
Кто даст, как они, наслажденье
Тебе, коль воздвигнут здесь храм,
И волосы жертвы в сплетенье,
И кровь её льётся к ногам,
В Афаке, где правишь, всё красно,
В Лампсаке[170] на лицах испуг,
Кто обнял тебя так ужасно,
Мадонна всех мук?
Так где ж все, Венера, Котито[171],
Астарта, где все, Аштарот[172]?
Иль руки меж нами их свиты?
В тебя дышит жаркий их рот?
Тебя возбудят ли их губы,
Что красны от тел их в крови?
Остался ли в мире твой любый,
Когда все мертвы?
Они были в пурпуре, в злате,
Полны и тобой, и вином,
Как призраки в пьяном разврате
В чудесном чертоге твоём.
Исчезли они в круговерти,
Лишь мы тебя ценим, мой друг,
Ты дочка Приапа и Смерти,
Мадонна всех мук.
Зачем мы боимся сверх меры
Хвалить тебя вздохом одним,
О мать удовольствий, гетера,
Коль смерть лишь бесспорной мы зрим?
Уйдём мы, как то, что нам ценно,
Увянем, придёт только срок,
Так в море рассеется пена,
А рядом – песок.
Почувствуем тьму мы бесстрашно —
Могила мелка, глубока;
Где предки, любовники наши
Там спят, иль не спят на века.
Узрим ли мы ад, а не сферы,
Мир плевел, не зёрна вокруг[173],
И счастье с тобою без меры
Мадонна всех мук.
Сад Прозерпины
Здесь мир молчит, здесь горе —
Как мёртвых волн, ветров
Мятежность на просторе
В неясных грёзах снов;
Зелёное здесь поле,
